До третьего выстрела - Лаврова Ольга - Страница 10
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая
— Потом мать тяпнула валидолу и принялась врать, какие мы хорошие. Комедь!
Мише надоело притворяться:
— А теперь вы обхохочетесь, братцы Терентьевы, у нас с Сенькой тоже была милиция. И через дом в двух подъездах. Так что не один Ледокол удостоен.
Компания веселится, лишь Сеньке тревожно:
— Ребята, вам ничего не показалось?… Что они насчет пистолета?..
Ребята переглядываются: а вдруг и впрямь?
— Это, Сеня, надо тебя спросить: могут они подозревать или нет. — На сей раз Наташа выразила общее мнений, и от Сеньки ждут серьезного ответа. Но он еще не решается на откровенность.
— Я думаю, нет, потому что… в общем, пока не могут.
Вечер. По улице идет Виктор, замечает парней, участвовавших в драке с Лешей.
— Эй! Так и ходите с битой рожей? А еще хвастали: возьмем ножик, возьмем вилку. Передайте Топору, что вы слабаки.
Он направляется дальше и подходит к нашей компании.
— Привет подрастающему поколению! Об чем толкуете?
— Обсуждаем цвет прошлогоднего снега.
— Хватит, Натка, — останавливает Леша. — Милиция вокруг нас засуетилась, Виктор.
— На чем застукали? — с показным равнодушием спрашивает Виктор.
— Да ни на чем. Организуют родительский актив. Наши вчера записались. Интересно, какой кружок способен вести мой папочка?
— А он кто?
— Специалист по кожезаменителям, — пожимает плечами Леша.
— Классный кружок, — осеняет Мишу. — «Кожезаменители в быту молодежи». Будешь поставлять наглядные пособия.
— Точно. Кому чего на роже заменить, — похохатывает Виктор. — Ну-ка, расскажите про милицию.
Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.
— Пал Палыч, завтра снова с визитами?
— А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.
— Мне тоже, — вскидывает глаза Нина. — Но ведь надо спешить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня — девять и столько раз пили чай…
— А толку чуть, да?
— Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.
— Вполне вероятно.
— Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да? Нет? Но кого-нибудь вы подозреваете? — Нина засматривает Знаменскому в лицо.
— Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?
— Нет…
— Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревянные пилы.
— Ой, Пал Палыч, — улыбается Нина.
— Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?
— Может… Хоть бы не он!
— А Сэм — Мухин?
— Где дед-старовер и «отец — не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.
— Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…
— Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?
— Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.
— Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.
— Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.
— Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.
Бондарь мрачнее тучи.
— Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. — клянется Виктор.
— Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, — зловеще-ласково внушает Бондарь. — Если милиция до пистолета доберется, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.
Виктор опасливо ежится.
— Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.
— А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитники мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница — крайний срок!
Угрозы маэстро — не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…
— Топору и топоришкам! — провозглашает он, застав парней за вялым разговором.
Те отвечают вразброд и неуверенно: крутится тут новый тип, а что за тип — неведомо.
— Отойдем на пару слов, — говорит Виктор Топоркову.
Отходят в сторону.
— Считаю, пора для знакомства, — Виктор щелкает себя по шее. — И вообще, для осмысления жизни.
Топорков польщен:
— Если ставят — не отказываюсь. — И машет приятелям: — Я пошел!
Они уходят, сворачивают за угол, продолжая разговор.
— А касательно Лехи у меня политика — сестричку клею, куколку.
— Да она еще… Что она понимает?
— Объясню — поймет!
Виктор покровительственно хихикает.
Томин валится на диван в кабинете Знаменского. Подождав немного, Пал Палыч присаживается рядом.
— Саша, ну что?
— А что? Тихо, покойно, мягкий диван… Только не давай мне спать, не добудешься.
— Ты пропадал пять дней — что принес?
— Пока шел, что-то, помнится, было… — Томин лукаво приоткрывает один глаз. — Ах да, ты интересовался неким Бондарем. Нашел я его берлогу. — Там сейчас поджидают.
— Гора с плеч! Да расскажи же.
— Слишком длинная история. Она описана в рапорте. А рапорт лежит в папке. Папка в сейфе, сейф в кабинете у начальника… К чему это я?.. А-а, да: в ближайшие часы доставят Бондаря, подготовь достойную встречу…
Встреча подготовлена. Бондарь сидит между двух мужчин, однотипных с ним по комплекции, возрасту, цвету волос. Рядом на столике лежат три кепки.
— Начинаем опознание, — объявляет Знаменский.
Томин выходит в коридор. Бондарь быстро меняется местами с соседом. Заметя, что двое других без галстука, стаскивает свой. Томин вводит продавщицу.
— Посмотрите внимательно, — говорит ей Знаменский, — есть ли среди опознаваемых мужчина, которого вы прежде видели.
— Сейчас, — толстуха попеременно вглядывается в мужчин. — Сейчас-сейчас…. Вот ведь… Как-то все кажется по-другому.
— Наденьте, пожалуйста, кепки, — обращается Знаменский к опознаваемым. Те надевают, кто как привык.
— Кепка у него была на лоб, и воротник поднят, — в сомнении бормочет женщина.
— Надвиньте кепки пониже, — распоряжается Знаменский. — Поднимите воротники. Так?
— Так… — растерянно подтверждает продавщица. — Теперь все получились похожи, ну что ты будешь делать!
— Прошу опознаваемых встать. Повернитесь в профиль. Пройдите по очереди туда-сюда. Ну? — спрашивает он женщину снова.
Женщина медлит, всматривается в Бондаря. Но он сейчас двигается и голову держит иначе, чем обычно.
— Вот словно бы и похож и не похож. А точно, что один из них?
— Это должны сказать вы.
— Если бы сразу — я бы непременно узнала! Тогда как живой стоял!..
— Будьте добры, каждый произнесите фразу: «Давай деньги! Пристрелю!» — с последней надеждой предлагает Знаменский.
Бондарь выговаривает слова мягко, улыбчиво, а двое других, как на грех, в соответствии со смыслом фразы.
— Этот, наверно! — говорит продавщица о мужчине, «сыгравшем» более выразительно. Нет? Не угадала?.. И что ж теперь делать?
— Расписаться в протоколе, — указывает он место на листе.
— До чего обидно вышло! Уж извините меня! — Она прижимает к груди пухлые руки, так с прижатыми руками и уходит.
— Вы останьтесь, — говорит Знаменский Бондарю, — остальные свободны.
Сорвалось!.. Дальнейший разговор ведется с обеих сторон без азарта. Просто определенные вопросы должны быть заданы для формы. А довольный Бондарь разрешает себе слегка покуражиться.
— Стоило утруждать себя и меня. Вызвали бы и спросили напрямую: «Бондарь, брал магазин или не брал?» Я бы ответил. Бондарь от своего никогда не отказывается. Если, конечно, поймают.
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая