Вне времени - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 2
- Предыдущая
- 2/7
- Следующая
Любопытнейший цилиндр и пленку, покрытую неизвестными иероглифами, заботливо хранившиеся в библиотеке музея, осмотрели с величайшим интересом. Не было никакого сомнения в том, что они связаны с мумией; поэтому все исследователи сходились на том, что если удастся проникнуть в тайну рулона и цилиндра, то и загадка мумии также будет раскрыта. Цилиндр, примерно восьми сантиметров в длину и чуть меньше двух в диаметре, был сделан из какого-то неизвестного переливчатого металла, сопротивляющегося любой попытке химического анализа и, судя по всему, нечувствительного ко всем реактивам. Он был закрыт крышкой из того же металла, на которой были выгравированы изображения, по всей видимости, символические, вызывающие, как это ни парадоксально, представление о неизвестной и непонятной геометрической системе.
Рулончик был не менее загадочным. Бледно-голубая тонкая пленка, не поддающаяся анализам, намотанная на стержень из того же металла, что и цилиндр, в развернутом виде достигала шестидесяти сантиметров. Довольно крупные иероглифы узкой линией шли в центре пленки и были написаны или нарисованы серым пигментом, точно так же не поддающимся никакому исследованию. Иероглифы не были похожи на знакомые лингвистам и палеографам письмена, поэтому расшифровать их никому не удавалось, несмотря на то, что фотокопии разослали всем известным экспертам в этой области.
Правда, некоторые ученые, интересовавшиеся оккультизмом и магией, находили смутное сходство между некоторыми иероглифами и примитивными символами, описываемыми или упоминаемыми в двух-трех очень древних и малопонятных эзотерических работах, вроде книги «Эйбона», которая восходит к забытой Гиперборее, фрагмента «Пиакотик», считающегося дочеловеческим, и чудовищно запретной книги «Некрономикон» безумного араба Абдуллы Аль Хазрада. Эти сходства, однако, не были неопровержимыми, а поскольку в то время не доверяли оккультным наукам, никто не потрудился разослать копии иероглифов специалистам-мистикам. Вполне вероятно, что если бы их познакомили с делом с самого начала, все могло бы пойти совсем по-другому. В сущности, любой читатель страшных «Безымянных Культов» фон Юитца мог бы с первого взгляда установить бесспорную связь между ними и таинственными письменами на пленке. Но в те времена мало кто знал эту кощунственную работу: первое ее издание было уничтожено в Дюссельдорфе в 1839 году, в 1845-м появятся перевод Бредуэла, а в 1909-м был опубликован сильно сокращенный вариант. Но книга эта очень редкая. Практически ни один оккультист, ни один ученый, интересовавшийся эзотерическими культами далекого прошлого, не знали ничего до недавнего разгула газетной сенсации о необычном рулоне, который ускорил ужасную развязку.
В течение полувека, последовавшего за помещением странной мумии в музей, ничего не происходило. Мрачный предмет пользовался известностью среди культурных людей Бостона, но и только. Что же касается цилиндра с рулоном, то о них якобы забыли после десяти лет тщательнейших исследований, окончившихся полным провалом. Кэбот Музей был таким тихим, таким консервативным, что ни одному репортеру и в голову не приходило зайти туда в поисках чего-либо, могущего привлечь внимание жадной до сенсации публики.
Вторжение прессы началось весной 1931 года, когда не чрезмерно зрелищное приобретение странных предметов и необъяснимым образом сохранившихся трупов, найденных в склепах под развалинами замка в Оверни, принесло музею некоторую известность. Верный своей политике «популярности», «Бостон Билэр» послал одного из своих сотрудников сделать репортаж насчет этой покупки и велел ему подперчить статью, предназначавшуюся для воскресного издания всем тем, что можно найти интересного в этом музее. Этот молодой человек, Стюарт Рейнольдс, наткнулся на безымянную мумию и рассудил, что она будет куда более сенсационной, чем недавнее приобретение музея. Несколько статей о теософии, произведения таких писателей, как Льюис Спенс, гипотеза относительно пропавших континентов и забытых цивилизаций сделали так, что Рейнольдс страшно увлекся этой реликвией давно прошедших веков.
Репортер в скором времени надоел сотрудникам музея своими бесконечными вопросами, порой отражающими неглубокие знания, своей манией постоянно требовать перестановки предметов в витрине для того, чтобы сфотографировать их.
На нижнем этаже, в библиотеке, он долго осматривал цилиндр и рулон пленки, фотографируя их под разными углами. Он также требовал, чтобы ему показали все книги, имеющие хоть какое-то отношение к примитивной культуре и затонувшим континентам, и провел там несколько часов, делая заметки. Наконец он ушел, правда только для того, чтобы отправиться в университет и посмотреть (если позволят) мерзкий запрещенный «Некрономикон», хранящийся в библиотеке.
Пятого апреля статья появилась в воскресном выпуске «Билэр» в сопровождении бесчисленных фотографий мумии, цилиндра, иероглифов, написанная в том особенном инфантильном стиле, который, по мнению «Билэр», привлекал клиентуру. Набитая ошибками, преувеличениями, сенсационностью, статья получилась как раз такая, что привлекала внимание дураков. В результате наш мирный музей был наводнен болтливой, шумной и абсолютно некультурной толпой.
Конечно, были и умные, и эрудированные посетители, которых привлекла не ребяческая статья, а фотографии. Я прекрасно помню появившегося в ноябре весьма странного субъекта, смуглого, бородатого, в тюрбане, с каким-то неестественным голосом и тяжелым акцентом, с удивительно невыразительным лицом и в забавных нитяных перчатках на руках. Он назвал мне свой адрес в грязном квартале Вест-Энда, и свое имя — Свами Мандапутра. Этот тип был невероятно эрудирован в том, что касалось оккультизма, и его, кажется, искренне и глубоко взволновало поразительное сходство между иероглифами пленки и некоторыми знаками и символами древнего, забытого мира, о котором, как он говорил, многое знал интуитивно.
В июне известность мумии и рулона шагнула за пределы Бостона, и музей со всего мира получал просьбы оккультистов и исследователей прислать им сведения и фотографии. Нашему персоналу это не нравилось, потому что мы, научное учреждение, лишены симпатий к мечтателям и к фантастике. Однако мы вежливо отвечали на все запросы. В результате этой нашей любезности в «Эколт Ревью» появилась документированная статья известного мистика из Нового Орлеана, Этьена Дорана Мариньи, в которой он указывал на идентичность некоторых любопытных геометрических рисунков на цилиндре и различных иероглифов на пленке с идеограммами ужасного значения (переписанными с древних монолитов или ритуальных тайн многих сект эзотерических фанатиков), приведенных в запрещенной «Черной Книге» Фон Юитца.
Мариньи напоминал о страшной смерти Фон Юитца в 1840 году, через год после публикации его страшной книги в Дюссельдорфе, и добавил несколько леденящих кровь комментариев о предполагаемых источниках информации Фон Юитца. В особенности он упирал на поразительное сходство, соответствие рассказов, по которым Фон Юитц устанавливал связь между большей частью чудовищных идеограмм, воспроизведенных им. Нельзя было отрицать, что эти рассказы, в которых совершенно определенно упоминались цилиндр и рулон, имели явную связь с предметами, хранившимися в музее. Однако рассказы эти были до того экстравагантны, говорили о таких незапамятных временах и таких фантастических аномалиях древнего исчезнувшего мира, что им можно было не столько верить, сколько ими восхищаться.
Конечно, широкая публика была увлечена, потому что выдержки из статьи появились в прессе всего мира. Повсюду публиковались иллюстрированные статьи, повествующие о легендах «Черной Книги», распространяющиеся об ужасах мумии и о сходстве иероглифов и рисунков на цилиндре с символами, приведенными фон Юитцем. Они раздували безумную и бесстыдную сенсационность, пропагандируя невероятные теории и гипотезы. Число посетителей музея утроилось, и всеобщий интерес подтверждался избытком почты, которую мы получали. Почты, в основном, глупой и гротескной. Похоже, что мумия и ее происхождение соперничали с великим кризисом, который был главным предметом разговоров в 1931 и 1933 годах. Что же касается меня, то главным эффектом этого коллективного безумия оказалось желание прочитать чудовищную книгу Фон Юитца в более позднем издании. Чтение вызвало у меня головокружение и тошноту, и я рад, что не познакомился с отвратительным, более полным, неочищенным текстом.
- Предыдущая
- 2/7
- Следующая
