Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 88

• Предыдущая
• 88/109
• Следующая

Они дружно закивали, потрясенные его формой.

— Что случилось?.. — медленно пятясь и ища руку супруга, почему-то шепотом спросила Анастасия Леонидовна. Впрочем, судя по выражению лица, она уже ЗНАЛА. С ее дочерью, Викой, произошло нечто абсолютно ужасное. Нечто такое, после чего остается только тихо проститься с жизнью и лечь в гроб.

Турецкий не стал разочаровывать несчастных родителей.

— Я к вам, — строго сказал он, — по поводу вашей дочери. Вернее, по поводу человека, с которым она последнее время встречается. Может быть, присядем за стол? Вы должны посмотреть некоторые документы.

— Мы сразу заподозрили, что это бандит! — с суровой решимостью заверил его Викин папа.

— Наша дочь не могла натворить ничего дурного!.. — скомкала насквозь мокрый носовой платок Викина мама. — Она просто… слишком добра… чистое создание… знаете, такой книжный ребенок… вбила себе в голову…

Турецкий вытащил из папки толстый конверт.

— Вот это Вадим Дроздов, а это ваш покорный слуга… — начал он с выпускной фотографии школьного класса. Гвоздем программы, которому предстояло появиться в кульминационный момент, был цветной снимок полковника Дроздова при полном параде и со Звездой Героя Советского Союза.

— А ты докатился, кишкоправ, — хмуро сказал Александр Борисович Снегиреву, когда тот вернулся в квартиру Дроздова.

— Ой, правда? — обрадовался Снегирев. — А ты, Турецкий, успешно превращаешься в курьера на побегушках у криминала. — На кухне забормотал, вскипая, электрический чайник, и Саша вспомнил, как в прошлый раз пил чай у Дроздова и раздумывал, как бы попросить его нарисовать портрет Снегирева. — Пошли хлебнем, — мотнул Алексей головой в сторону кухни. И вдруг фыркнул: — Видел бы нас с тобой господин Аристов!.. Ведь инфаркт хватил бы беднягу. И наемного убийцу подсылать не придется…

— Новый способ сбора сведений осваиваем? — немедленно ощетинился Турецкий. — Извини за любопытство, и много тебе за него обещали?..

Скунс равнодушно пожал плечами.

— Да ни Боже мой, — сказал он. — Кто за него железный руль даст, за твоего Аристова?

— «Мой» Аристов! — невольно вырвалось у Турецкого. — Я его сам когда-нибудь придушу. Борец за правовое государство, черт бы его побрал!.. Поборник законности!.. Сынуля с дружками машину угнали, сбили кого-то, и хоть бы хны! Детская шалость, мол, пострадавший сам виноват.

— Может, и сам, — мудро кивнул Снегирев. — Знаешь, оно всяко бывает.

— Еще как бывает, — буркнул Саша. — Выбежал на дорогу и шасть под колеса! Я показания читал…

— Да уж, показания… — помешивая чай, пробормотал Снегирев. — Вот ты скажи, сыч-важняк, ты всерьез веришь, что это я Аленушку прибил? — Турецкий не ответил, и он продолжал: — Да откуси я собственную голову, если веришь. Иначе тут не сидел бы. Вам про меня-то мыслю инициативную небось тот петюнчик подкинул? Который все около нее ошивался?.. — Турецкий опять промолчал, и киллер вздохнул: — Вот сделает ему кто солнечное затмение, опять на меня станете думать? Потому что я про болтовню его догадался?.. А ведь он доиграется, чует мое сердце.

— А ты, ангельская душа, ну ни в чем, ну ни в чем не виновен! — взбеленился Турецкий. — Все-то на тебя, алмазного, наговаривают! Ты, может, и на Востряковском кладбище не был? И карате там не показывал?..

— Я?.. — изумился Снегирев. Он слышал кое-что от Дроздова, но Турецкого следовало раскрутить по полной программе.

— Головка от…! — передразнил Саша. — Я тебя, Скунс, скоро уважать перестану. Уже разводками для очаковских занимаешься. И ручки у тебя, я смотрю, зажили. Как зеленым следователям мозги сахарить, так больной, а как покрасоваться…

И Саша, щелкнув пальцами, попытался воспроизвести небрежно-повелительный жест «Востряковского Скунса». Злость придала вдохновения, получилось почти в точности так, как, описывая своего кладбищенского спасителя, показывал на допросе Шакутин.

Снегирев вдруг необыкновенно развеселился.

— Знаешь, — сказал он, — если я когда-нибудь в мелкие шаромыжники перейду, ты об этом первый узнаешь. Я тебе через Ирину Генриховну передам.

У Турецкого свело челюсти.

— Слушай… — выговорил он. — Ты… Если ты…

— Ой, как страшно, — хихикнул Скунс, прикрываясь забинтованными руками.

Сашу затрясло. Он почувствовал, что готов потерять остатки контроля над собой. Больше всего ему хотелось содрать туфлю с ноги и с хрустом врезать по мерзкой ухмыляющейся роже. Здравая часть рассудка удержала Турецкого от самоубийства. Он ограничился тем, что с размаху выплеснул в раковину недопитый чай, стремительно прошел к выходу из квартиры и хлопнул за собой дверью. Ненавистный голос Скунса догнал его на выходе из подъезда. Снегирев по пояс высунулся в окошко и злорадно заорал на весь двор:

— Так ты, Борисыч, не забудь супруге-то поклониться…

Турецкий уже пару раз прокручивал «рижское» интервью Ветлугиной и ничего в нем не находил. Было ли из-за чего красть пленку… В конце концов он послал в «Останкино» машину, которая привезла Глеба — одного из двух операторов, снимавших это интервью.

Турецкий в очередной раз стал просматривать все с самого начала.

На экране возник очередной стол с очередным пирогом. Алена Ветлугина представила очередного гостя:

— Добрый вечер, сегодня у нас в гостях иностранец, один из руководителей партии Национальной гордости Латвийской республики Юрис Петровс; я познакомилась с ним на баррикадах в январе 1991 года.

— Здравствуйте, друзья, — промолвил обладатель белозубой открытой улыбки и национальной гордости; именно промолвил — трудно было применить другой глагол к его неторопливому, аккуратному выговору с заметным акцентом.

— Юрис, еще несколько лет назад МЫ с вами были почти что земляками, и вот: границы, визы, посольства, взаимные претензии… Проблемы с русским языком в вашей стране.

— Это недоразумение, которое, к сожалению, любят журналисты. У нас в стране нет проблем с русским языком. Другое дело, что у некоторых временных жителей нашей страны есть проблемы с государственным языком.

— Не могли бы вы пояснить?

— Проще взять для начала какой-нибудь посторонний пример. Скажем, в Бразилии все говорят по-португальски. Точнее, почти все; например, недавно в газетах промелькнуло сообщение, что в джунглях нашли племя людоедов, с которыми трудно найти общий язык. Ничего страшного, пусть живут в джунглях. Если кто-то захочет приехать в столицу, он неизбежно научится говорить по-португальски. Если же мы с вами соберемся в Бразилию, то сначала выучим тот язык, на котором говорят все в этой стране. Так и у нас в Латвии: каждый претендующий на цивилизованное существование должен знать тот язык, на котором говорят все.

— Но ведь еще шесть лет назад, по данным переписи, по-русски свободно говорили 91 процент жителей Латвии, а по-латышски — только 62.

— Я вам очень благодарен: вы употребили замечательное слово — свобода. В Латвийской ССР почти никто не говорил свободно, хотя вы правы, 90 процентов говорили по-русски. И могу вам сказать, как это случилось. У вас лично есть свой дом? Или хотя бы квартира?

— Есть квартира, моя собственная, а дом есть у родителей. Они, правда, иностранцы.

— Как так? Вы так хорошо говорите по-русски, а родители иностранцы? Я думал — вы русская.

— Я и есть русская, и родители русские. Отец бывал в Москве, а мать — домосед. Удивительное дело — из родного города дальше нескольких десятков километров и не уезжала. Родились оба в России, в РСФСР. Где родились, там и живут. А живут они в Феодосии, то есть, по современным понятиям, — за границей. Так что проблемы русских за границей я знаю не по слухам и не из газет.

— Ну что же, это хорошо. Значит, вы меня поймете. Мы, латыши, очень привержены своему дому и незыблемым порядкам в доме. Почти как англичане. Знаете, англичане любят говорить: «Мой дом — моя крепость». Латыши тоже так говорят и всегда говорили. Я думаю, многие из тех, кто нас видит на экране, бывали раньше в Риге. Приезжают к нам обычно на поезде. И вот возле самого вокзала на одном доме написано: MANS NAMS MANA PILS. Я всегда удивлялся: почему большевики не убрали эту идеологически невыдержанную надпись. Но не убрали. Они думали, что на языке дикарей-аборигенов можно писать что угодно: аборигенов не перевоспитаешь, а остальные не поймут.

• Предыдущая
• 88/109
• Следующая