Лихая гастроль - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 41
- Предыдущая
- 41/57
- Следующая
– Не заскучает. Капиталы у меня немалые. Сам голова передо мной шапку ломает.
– Вот оно как!
– Как же ему не ломать, когда я деньги даю. Ежели на богадельню какую деньги выплатить или больницу построить, так он ко мне с поклоном. Дескать, уважь обчество, Евдоким Филиппович. Ну, а я со всей душой, никогда не отказываюсь, ежели какое пожертвование нужно, – не без гордости сказал купец. – А потом, у меня квартира большая, в самом центре, недалеко от особняка самого городничего. В квартире мебель хорошая. Степан ее делал, лучший столяр в округе. Подошел я к нему как-то и сказал: мол, мебель мне нужна, да такая, какой у городничего не сыщешь! А Степан говорит, сделаю, Евдоким Филиппович, все в лучшем виде будет, только ты меня сначала уважь. Я и уважил! Целую неделю ему беленькую скармливал, а потом, когда он из запоя вышел, так такую мебель соорудил, что у самого губернатора не сыщешь!
– Повезло вам, молодой человек.
– Повезло, – охотно согласился купец. – Свой выезд имею. Лошадей из Владимира выписал. Кучер Алексашка есть, – продолжал купец. – Бывало, выезжаем в город, а он орет: «Расступись, народ! Евдоким Филиппович едут!» Глотка у него луженая, за версту слышно, народ в разные стороны разбегается, ну а нерадивых так и плетью может огреть.
– Все оно верно, только ведь моя Марианнушка привыкла к путешествиям – каждый год в Баден-Баден ездит, в Париже бывает… Языкам обучена.
– А путешествия я тоже люблю. Ежели надо, так мы на пароходе и в Казань махнем! А то и в Нижний Новгород на ярмарку.
– Вижу, молодой человек, что вы очень красноречивы, – заколебался граф. – Только ведь и вы меня должны понять, что у меня к этому делу собственный интерес имеется.
Евдоким Филиппович смекнул быстро. В женитьбе, как и в любом коммерческом деле, торговаться нужно; и чем лучше торгуешься, тем удачнее сделка.
Кашлянув для солидности, Евдоким Ануфриев вымолвил:
– Я ведь очень дружелюбный. Родственники моей супруги – это мои родственники. Так что их никогда не позабуду. Помогу им всяко; когда харчи подкину, а когда и финансы дам.
Граф Сенявин широко улыбнулся:
– Чувствуется у вас коммерческая жилка, молодой человек. Уверен, моя Марианнушка будет за вами, как за каменной стеной. – Его голос слегка задрожал, а в уголках глаз блеснули слезы. Вытащив платок с вензелями и короной, он промокнул глаза. – Это так непросто, молодой человек. Кровинушка… Вы меня должны понять, ведь не зверушку продаю, а племянницу родную замуж выдаю.
– Я все понимаю, ваше сиятельство, да и вы должны понять. Не век ей под вашим крылом быть.
– Так-то оно, конечно, так, – вздохнул Сенявин.
– А только ей у меня хорошо будет.
– Что ж, пусть свершится воля Божья, а ежели промеж вами любовь, как же я могу препятствовать святому делу? Дай же я тебя расцелую, дорогой зятек! – Обняв Евдокима, граф трижды поцеловал его в округлившиеся от удовольствия щеки.
Евдоким старался не поморщиться: от графа потянуло каким-то первосортным амбре. Чувствовалось, что он прекрасно разбирается в благородных напитках.
– Ох, если бы ты знал, драгоценный мой зять, как мне будет несладко без моей разлюбезной и дорогой племянницы. – Губы его дрогнули. В какой-то момент Евдокиму даже показалось, что он сейчас захнычет вновь, однако обошлось малыми затратами – дядюшка лишь вытащил платок и приложил самый краешек к уголкам глаз.
– Вы понимаете, Евдоким, как я люблю свою племянницу.
– Конечно, ваше сиятельство.
– И для меня очень важно, чтобы она предстала в вашем городе в наилучшем свете, – продолжал граф.
– Конечно, ваше сиятельство, – с пылом отвечал Евдоким.
– Мне бы хотелось, чтобы Марианнушка была отлично одета, выглядела нарядной, при драгоценностях. Чтобы в сундуках у нее было множество одежды на каждый день. – Его сиятельство задержал строгий взгляд на Евдокиме, как если бы хотел услышать подтверждение своих слов, после чего продолжил столь же энергично: – Но вы же знаете, в каком она сейчас находится положении, у нее нет даже лишней сорочки! Конечно, я помогу своей племяннице, но мои средства крайне ограничены, а ведь ей выходить в свет, ей нужно блистать! Как же вы будете себя чувствовать, если ваша жена, дорогой зять, будет никудышно одета?
– Оно, конечно, скверно, – сдержанно высказался Евдоким, мысленно прикидывая, в какую сумму могут обойтись дополнительные наряды княжны. Пожалуй, тремястами рублями тут не отделаешься, все пятьсот выйдут. А если все самое последнее да еще по французской моде, то, верно, будет и целая тысяча! Немалые деньжищи… – И сколько же это составит? – осторожно спросил Евдоким.
– Я полагаю, что ее наряд обойдется не менее чем в двадцать тысяч.
Евдоким Филиппович невольно икнул: цифра показалась ему завышенной. За такие деньги можно купить дом с прудом, а тут жена… Хотя кто знает, что дороже обойдется – недвижимость в центре города или жена-княгиня.
Подумав, Ануфриев изрек:
– Полагаю, хватит и пятнадцати.
Граф невольно поморщился и сердито покачал головой:
– Скупитесь, молодой человек. Как же вы тогда ее в город к себе приведете? Неужто хотите, чтобы ваша жена выглядела оборванкой среди купчих?
– С собой у меня свободных только пятнадцать тысяч. Но мне ведь к свадьбе товаров накупить надобно. Приборы с вензелями заказывать, материю разную. Ресторан опять-таки… Это сколько же капиталов уйдет! – Граф все более хмурился. – Можно, конечно, деньги выписать из Чистополя, но пройдет время, и тогда мы со свадьбой не успеем.
Поморщившись, граф вздохнул:
– Хорошо, так и быть…. Со свадьбой тянуть не станем, справим на этой неделе, а на что не хватит, так я из своих сбережений добавлю. Как-никак не чужая она мне, а своя кровинушка. Так и быть, давайте деньги!
Вытащив портмоне, Евдоким Филиппович тщательно отсчитал пятнадцать тысяч рублей.
– Пожалте, ваше сиятельство.
Граф Сенявин взял деньги и, сложив пачку надвое, небрежно сунул их в карман.
– Вы бы посчитали, Наум Алексеевич… Деньги, как известно, счет любят.
– Экий вы какой привередливый! Хотя оно и к лучшему. Теперь я еще более за Марианнушку спокоен. Сразу видно, что вы из торгового сословия. С такими людьми не пропадешь! Хорошо, считаем… Пятьсот… Полторы тысячи…. две семьсот, – аккуратно перебирал слипшиеся деньги граф. – А вот здесь вы, батенька, смухлевали – вон какую старенькую «катеньку» мне подсунули. Ее же ни в одной бакалейной лавке у меня не возьмут.
– Поистрепалась малость, – смущенно протянул Евдоким. – Ежели вы желаете, так я могу и заменить.
– Ничего, куда-нибудь определю… Семь тысяч шестьсот… А вот у этого четвертного уголок чуток оборван, а ежели придерутся? А вы, батенька, хитрец, как я посмотрю – экую банкноту мне подсунули, а забираете ведь княжну!
– Не усмотрел, ваше сиятельство, виноват!
– Ладно, вижу, что все верно сосчитано. Так что позвольте еще раз поздравить вас и…
– А теперь, ваше сиятельство, расписочку бы мне написать, ежели капиталы все верны.
– Это какую же еще расписочку? – невольно оторопел граф Сенявин, непонимающе захлопав глазами. – В чем, позвольте узнать?
– А в том, ваше сиятельство, что деньги вы получили от меня в полной мере, как говорится, копеечка в копеечку, на приобретение приданого и всякой разной одежды для княгини, а от вас я получаю согласие на замужество вашей племянницы со мной, с Евдокимом Филипповичем Ануфриевым.
– Экий вы, батенька, формалист, – заулыбался граф, – во всем вам подвох видится… А ведь мы с вами почти родственники. Доверять нам надобно друг другу, а вы меня все в какой-то каверзе пытаетесь уличить. Ну, уж ладно, – махнул Сенявин рукой. – Дам я вам расписочку. – Граф устроился за письменным столом. Макнув ручку в чернильницу, он быстро написал несколько строк на листочке. – Возьмите… Это и разрешение на брак, и расписка в получении денег.
Взяв расписку, Евдоким Филиппович прочитал:
«Я, граф Сенявин Наум Алексеевич, даю разрешение на брак своей племянницы Марианны Павловны Глинской с купцом второй гильдии Евдокимом Филипповичем Ануфриевым. Заверяю, что получил от г. Ануфриева 15 000 рублей на приобретение приданого для племянницы».
- Предыдущая
- 41/57
- Следующая
