Рыцарь-призрак - Функе Корнелия - Страница 25

• Предыдущая
• 25/34
• Следующая

Когда на следующее утро я открыл глаза, с подлокотника софы на меня пялилась жаба и пахло блинами.

– После такой ночи в школу идти нельзя! – объявила Цельда, когда я добрел до кухни. – Я уже позвонила миссис Медник и убедила ее, что у вас обоих разболелся живот, так как Мэтью позволил вам съесть слишком много сладкого. Она же не знает, что он зубной врач.

Бородай служил хорошей отговоркой. Я как раз обдумывал, как мне в будущем воспользоваться этим его качеством, когда он приковылял на кухню. У него был вконец потрепанный вид, но то, что я его едва узнал, связано было не с этим. Он побрился!

– Просто сегодня утром у меня было совсем другое мироощущение, – сказал он, просовывая себе блин между безупречных зубов. – Борода мне больше не подходит.

Элла запечатлела у него на гладко выбритой щеке поцелуй, а я, не будучи уверен, что его нынешнее лицо мне нравится больше, решил поэтому пока что и дальше называть его Бородаем (что я делаю до сих пор). Правда, я вынужден признать: шрам у него на подбородке производил действительно неизгладимое впечатление, и я при взгляде на него почти пожалел, что Стуртон не оставил на моем лице никаких заметных следов.

Когда после завтрака я наконец-то поведал Элле, как в школьной часовне передо мной предстал мертвый хорист, она выслушала, как и обычно, с такой невозмутимой миной, что одно это уже меня успокоило.

– Ты должен рассказать об этом Лонгспе! – сказала она. – Я уверена, он все объяснит!

– А дальше? – отозвался я. – Он наверняка сопоставит это с тем, что я не вызвал его раньше, потому что поверил этой мрази!

Взгляд, который я за это получил, означал: «Что ж, Йон Уайткрофт, придется тебе и через это пройти».

– Ну ладно, – пробормотал я. – Постоишь по крайней мере рядом, пока я с ним буду разговаривать?

– Ясное дело, – сказала она. – В конце концов, я должна еще его поблагодарить за наше спасение!

Элла хотела, чтобы нас опять заперли в соборе, но едва она об этом заикнулась при Цельде, ответом ей был очень строго нахмуренный лоб.

– Не может быть вообще и речи! Эй, вы, двое, по ночам больше никаких прогулок, – сказала Цельда, – по крайней мере без провожатых… – и попросила у одного из экскурсоводов в соборе ключ от ворот в церковный двор и от боковой двери в здание.

– Это ее старинный поклонник, – шепнул нам Бородай, когда Цельда гордо бросила ключ на кухонный стол. – Говорят, он нацарапал ее имя по крайней мере на трех колоннах в соборе и из-за нее никогда не женился!

Элла попыталась убедить бабушку разрешить нам хотя бы побеседовать с Лонгспе один на один, но Цельда на это так энергично покачала головой, что у нее съехали набок очки.

– Нечего! – сказала она, пока мы протискивались в ее машину. – Что, если он и вправду убийца? Без разговоров! Обещаю, я объявлюсь только в том случае, если вы позовете на помощь.

Когда мы вскоре после вечерних песнопений проскользнули через боковую дверь, собор принял нас, как старый друг. Мы с Эллой пошли вперед, к саркофагу Лонгспе, а Цельда осталась ждать за одной из колонн рядом с купелью.

Казалось, я пришел сюда в первый раз так давно! С тех пор многое произошло, и мне представилось, что тогда Уильяма вызвал на помощь кто-то другой.

Что мне было ему сказать? Как смотреть в глаза, после того как я подозревал его в убийстве? В убийстве мальчика, который был едва ли старше, чем я.

Присутствие Лонгспе я ощутил еще до того, как услыхал его голос.

– Итак, Йон… почему ты вызвал меня только тогда, когда уже было почти слишком поздно?

Он показался между колоннами. Видимо, он ждал меня.

Я опустил голову. Слова, сказанные хористом, жгли мне язык, словно яд. Я любил Уильяма Лонгспе, но я видел его тьму, и у меня не было уверенности, что свет в нем сильнее. Силу тьмы в каждом из нас я испытал на себе, сражаясь со Стуртоном на церковной башне в Килмингтоне.

– Я встретил одного хориста. Того, которого ты тоже просил отыскать сердце. – Я произнес эти слова почти шепотом, но они сделались громкими и тяжелыми в просторной пустоте собора.

– Понятно.

В его голосе звучало столько усталости! А сквозь его туловище я видел стены собора так явственно, словно из-за печали и чувства вины от него почти совсем ничего не осталось.

– Что он тебе рассказал?

Чтобы это произнести, потребовалось больше отваги, чем в схватке против Стуртона.

– Что ты тот, кто его убил. Я знаю, – добавил я поспешно, – мне не надо было ему верить! Все было наверняка иначе…

– Нет, Йон. Это правда.

Мне стало холодно, как будто Стуртон снова приложил свою костлявую руку к моему сердцу. Лонгспе был в темноте едва различим, но слова его вписывались в тишину, словно каждое из них жаждало разъесть мне сердце.

– Но… почему?… – Элла подошла и встала рядом со мной.

Это был первый раз, когда я услышал в ее голосе дрожь.

Уильям посмотрел вдоль колонн:

– Он сказал, что нашел мое сердце и что вернет его мне только при одном условии: если я убью его учителя.

Он подошел к саркофагу, где лежал его собственный оттиск, столь благородный и мирный в своем каменном сне.

– Он сказал: «Это – старик, – продолжал Уильям едва уловимым голосом, – я полагаю, у него уже при виде тебя остановится сердце». – «Почему ты желаешь ему смерти?» – спросил я. Он засмеялся: «Потому что я его не люблю!» – ответил он. Подобное мне уже приходилось слышать… от одного короля. Иоанн говорил подобные вещи. «Убери его с моей дороги. Он мне не нравится», – и всегда тут же находился кто-нибудь, кто тотчас исполнял его желание. Иногда это был я. Но мне это надоело. Мне надоело выполнять приказы испорченного мальчишки.

Лонгспе вытянул руку и дотронулся до каменного лица, обладавшего столь сильным сходством с его собственным. Его пальцы погрузились в него, словно камень был таким же бесплотным, как и он сам.

– Я сказал ему, что это условие я выполнить не смогу и потребовал свое сердце назад. Он меня высмеял. «Нет, в таком случае я закопаю его обратно, – сказал он. – И надеюсь, что это сделает тебя таким слабым и несчастным, что ты никогда, никогда не выполнишь свою клятву. И жену свою тоже никогда не увидишь. Да и что ей делать с рыцарем без сердца?»

Лонгспе провел рукой по лицу.

– В моей беспомощной ярости я выхватил меч. Он отпрянул назад и спиной вывалился из окна, перед которым стоял. Он сломал себе шею.

Его крик начертал мне на лбу: «Убийца», и я почувствовал, как тьма навсегда окутывает мою душу. «Одним больше, Уильям, – сказал я себе. – Всего только одним больше! Ты уже стольких убил, а этот был по-настоящему злым!» – Но тьма больше меня не отпускала, и я утратил надежду когда-нибудь снова смыть ее с моей души и опять увидеться с Эллой. Уильям Лонгспе – это ничто, кроме тени. Рыцарь без сердца. Прикованный к этому миру на все времена.

Он опустился на колени перед своим надгробием, перед всеми святыми и грешниками, взиравшими на него своими каменными лицами. Стены собора, казалось, шептали слова утешения, а колонны его распрямились, как будто хотели помочь рыцарю нести его вину. Ночь струила через окна мрак, и только Эллин карманный фонарик давал немного света.

Элла нерешительно подошла к нему, словно боялась, что он прогонит ее прочь.

– Ты спас и меня, и Йона, – сказала она, – и Цельду, и Мэта. Я считаю, что твоя клятва уже давным-давно выполнена, а что касается твоей жены – когда-нибудь ты наверняка ее увидишь снова! Ибо мы с Йоном найдем твое сердце и похороним его в ее ногах. Клянусь тебе моим именем Эллы Литтлджон. А теперь, пожалуйста, вставай!

Согласен, когда Элла на следующее утро объявила Бородаю, что нам еще раз потребуется его помощь, он не надоедал нам ни с какими вопросами. Потом, как мы и договорились, он явился вскоре по окончании учебного дня и вовлек дежурную учительницу (миссис Багеналь, преподававшую нам математику и химию) в беседу о зубной гигиене, так что мы с Эллой смогли пробраться к школьной часовне.

• Предыдущая
• 25/34
• Следующая