Рыцарь-призрак - Функе Корнелия - Страница 17

• Предыдущая
• 17/34
• Следующая

На обратном пути в Солсбери я был неразговорчив, и Элла снова и снова с беспокойством на меня поглядывала.

– Мы можем ведь ночью еще раз туда поехать! – прошептала она мне наконец. – Тогда уж наверняка не будет никакой охраны!

– И что дальше? – зашептал я в ответ. – Даже если мы сотню ночей подряд там будем копать, шанс, что мы найдем проклятое сердце, – один к миллиону.

Да, я знаю, я опять сквернословил, и Эллин взгляд говорил: «Йон Уайткрофт, возьми себя в руки». Но я мог думать только об одном, что бросил Лонгспе на произвол судьбы!

– Может быть, имелись в виду дольмены в Эйвсбери? – прошептала Элла.

– Выброси просто все из головы, понятно? – набросился я на нее. – Я сам разберусь. В конце концов, это меня он попросил найти сердце!

Я сожалел о сказанном, едва оно слетело с моих губ. Но Элла, не говоря ни слова, уже обратила ко мне свою спину (насколько это вообще возможно на заднем сиденье машины).

– Тебя попросил? Речь все еще об этом учителе? – спросила Цельда.

– Да, да, именно о нем, – пробормотал я и уставился в окно.

Пока Цельда меня не высадила, Элла ни разу на меня не посмотрела. И мне ничего не пришло в голову, ни единого слова, чтобы с ней помириться.

Сердце не достал, Эллу разозлил.

Мне хотелось просто забиться в постель. Но Ангус и Стью как раз возвратились из поездки домой. Они привезли с собой пополнение нелегальных запасов сладкого, и Стью принялся допытываться, почему ключник в субботу утром застал меня с Эллой Литтлджон в соборе.

– Ну как ты думаешь? – спросил я раздраженно, плюхнувшись на постель. – Потому что мы там вызывали духов.

После этого Ангус оставил меня в покое, молча посадив еще одну тряпочную собачку к остальным, но Стью не унимался.

– Ну давай выкладывай. Элла Литтлджон! Действительно потрясающе! – сказал он. – И как это тебе удалось ее убедить с тобой встретиться? Да еще потом с тобой закрыться! – при обычных обстоятельствах восхищение в его голосе мне бы польстило.

– Стью, оставь Йона в покое! – пробурчал Ангус.

Но Стью уже сел на своего любимого конька.

– Ты ее поцеловал? – У него была новая татуировка посередине на шее: пронзенное стрелой сердце. – Ну говори же!

– Черт возьми, Стью, отстань, – накинулся я на него, – или я попрошу Ангуса хорошенько обнять тебя по-шотландски!

Я действительно был в скверном расположении духа. И не имел ни малейшего понятия, как найти сердце Лонгспе. А за то, что я сказал Элле, я готов был откусить себе язык. Ее обиженное лицо все еще стояло у меня перед глазами.

Стью, естественно, воспринял мое плохое настроение как доказательство совсем другого.

– Я так и знал! – сказал он с усмешкой, едва подходившей к его худенькому личику. – Поцеловать Эллу Литтлджон не дано никому. Никаких шансов. В конце концов я сам пробовал.

– Я тоже, – пробурчал Ангус, набивая тряпочную ворону леденцами. – Полный провал.

Сознаюсь, это улучшило мое настроение неимоверно. Я натянул себе на голову одеяло, чтобы скрыть свою блаженно-глупую улыбку.

Но Стью сдернул одеяло с моего лица.

– Погоди-ка, – сказал он, – мы ведь еще не знаем, как ты ее вообще уговорил остаться с тобой ночью в соборе!

– Да, Йон, как?

– Она… она хотела выяснить, есть ли там призраки, – пролепетал я. – Для своей бабушки… – Все-таки это было вранье только наполовину.

– Да, это похоже на Эллу, – сказал Стью с налетом зависти в голосе и впал в непривычно глубокое молчание. Он наверняка пытался себе представить, каково оно: целую ночь просидеть, запершись с Эллой Литтлджон в соборе.

– Ну и? – Ангус нацепил на новую плюшевую собаку свою майку.

– Что «ну и»? – собезьянничал я.

– Есть в соборе призраки?

Очевидно, этот вопрос занимал его уже давно.

– Конечно нет, – ответил я. – Все это чепуха!

Придя на следующий день в школу, я сразу же отправился на поиски Эллы, но найти ее нигде не мог. Старый епископальный дворец представляет собой такое хитросплетение коридоров и лестниц, что можно целые дни напролет ходить по нему и не встречаться друг с другом, чему я поначалу не придавал никакого значения.

Сразу же во время первой перемены Бонопарт собрал нас на экскурсию в Олд-Сарум[20]:

– …чтобы у вас (его собственные слова) составилось представление о том, сколь суровой была жизнь ваших англосаксонских предков на холме, где нет воды, а ветер такой сильный, что он сдирает с вашего лица кожу.

Замечательно! Но для меня Олд-Сарум был привлекателен кое-чем другим: от Эллы я знал, что там скончался Лонгспе.

Олд-Сарум – очень странное место. Бонопарт взбирался то на одну из скудных развалин, то на другую и рассказывал нам, что булыжники по левую руку от нас были когда-то кафедральным собором, а те, что по правую, – дворцом. Но все, что я видел, были скрюченные от ветра деревья, а также лысый холм, по которому туда-сюда среди развалившихся стен сновали туристы. Кроме того, я все время думал об Элле. Мы еще ни разу не ссорились. Ощущение гадкое.

Когда мы поднялись по лестнице, ведущей якобы в королевский дворец, я спросил Бонопарта, в каком из залов скончался Уильям Лонгспе. В ответ он только презрительно приподнял брови (так он делал всегда, когда не знал, что сказать) и вместо этого пустился в рассуждения о военных просчетах, допущенных Лонгспе в ранге командующего правым флангом английской армии в битве при Бувине[21]. Я сделал вид, будто слушаю его, но, пока мой взгляд блуждал по холмам, на которые задолго до этого смотрел также Уильям, передо мной опять возникли картины, увиденные его глазами, и я спросил себя, не о той ли битве толкует Бонопарт, которую пережил и я в образе Лонгспе.

По дороге обратно к автобусу ветер рвал нам волосы и одежду, словно исчезнувшие жители Олд-Сарума сплотились друг с другом, чтобы прогнать нас с их холма. Бонопарт отошел от меня и предпринял отчаянную попытку снова зачесать жидкие волосы на свою лысую голову.

– Ммм, мистер Бо… мистер Рифкин! – обратился я к нему, стараясь идти в такт с его короткими суетливыми шажками. – Знаете ли вы что-нибудь об убийце Лонгспе, об этом Хьюберте… ммм…

– Хьюберт… ммм… – повторил он с нескрываемым презрением, – Хьюберт де Бург, регент Англии, второй по могуществу человек после Иоанна Безземельного, короля Англии. Разумеется, кое-что мне о нем известно. И совершенно не доказано, что это он отравил Лонгспе.

– Это был он, совершенно точно, – парировал я. – Но это совсем не то, что я хотел узнать. – Слышали ли вы когда-нибудь о том, что он украл сердце Лонгспе?

В качестве ответа Бонопарт испустил только короткий и очень презрительный смешок.

– Сердце Уильяма Лонгспе похоронила Эла Солсберийская в аббатстве Лэкок, – ответил он, – в урне из серебра с гербом Солсбери. Поверь мне, Уайткрофт, у Хьюберта де Бурга были дела поважнее, чем воровать сердце человека второго сорта и к тому же внебрачного сына короля.

Я бы с удовольствием поведал ему, что я слышал на эту тему от самого Хьюберта де Бурга, но вместо этого я промычал только одно:

– Спасибо, мистер Рифкин. Действительно, очень интересно.

Я надеялся, что за его высказывание о Лонгспе ветер сдует последние скудные волосенки с его высокомерного черепа. Я злился на самого себя, что вообще обратился к нему с вопросом. Но кто же еще мог мне рассказать что-нибудь о сердце?

Когда мы возвратились в школу, я сразу же пошел искать Эллу, но в конце концов от одной девочки из ее класса я узнал, что она в школу не явилась. Хоть убей, не знаю, что понесло меня после этого в школьную часовню. В ангелов, которых в случае необходимости можно было бы призвать на помощь, я не верил, равно как и в святых, которые только и ждут, чтобы выручить одиннадцатилетку во время контрольной по истории или в какой иной кризисной ситуации. (Ангус верил в это свято. Перед каждой школьной контрольной он обращался к святому Ангусу МакНиссе[22].)

• Предыдущая
• 17/34
• Следующая