Земля войны - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 3
- Предыдущая
- 3/123
- Следующая
За его плечом генерал с круглым пузом и плоским лицом почтительно поддакивал Федору Комиссарову. Московский проверяющий выглядел очень внушительно в зимнем меховом камуфляже и с кобурой на боку. Рядом суетилась полная женщина, обмахивавшая Комиссарова пудрой, и в двух метрах растопырилась трехногая телекамера.
Рация в руке Хаджиева затрещала и разразилась длинной фразой на чеченском. То т поднялся и вышел.
– У меня вопрос к главе Чрезвычайного Комитета Федору Комиссарову, – сказала журналистка за камерой, – вам не кажется, что террористы объявили вам войну?
– Это я объявил им войну, – ответил Комиссаров.
– Вам не жалко их родных, которым сейчас не отдают тела детей?
– Конечно жалко, – сказал Комиссаров, – это же и наши дети! Мы все в России – одна большая дружная семья!
В этот момент в комнате снова появился однорукий чеченец. Он отвел Комиссарова в сторону и что-то прошептал на ухо. Комиссаров недовольно нахмурился, а потом подозвал жестом Кирилла и приказал:
– Езжай с ними. Разберись.
Кирилл сел в машину вместе с главой МВД, а в другую машину сел Арзо.
Спустя пять минут колонна из трех автомобилей подъехала к двухэтажному желтенькому моргу, спрятавшемуся на заднем дворе первой городской больницы.
За коваными воротами Кирилл успел заметить нескольких женщин в черных юбках и черных платках. Вероятно, это были родственницы убитых. Кириллу сказали, что у Арсаева были три сестры и мать.
Морг, как отметил с удовлетворением Кирилл, тщательно охранялся. Возле распахнутого въезда стоял «Икарус» с задернутыми шторами, а у дверей морга толклись несколько джипов. Вдоль всей ведущей к моргу аллеи стояли люди Арзо с красными шевронами на рукавах, и еще какая-то спецчасть, без нашивок, но в одинаковом зимнем камуфляже и высоких шнурованных ботинках, точно таких же, как у американских морпехов. Этих, без нашивок, было человек двадцать.
Ближе всех к Кириллу стоял высокий, под два метра ростом парень с белокурыми волосами, голубыми глазами и фарфоровой кожей викингов. Своей статью он выделялся бы даже где-нибудь на Курфюрстендамм. Здесь, в краю темноволосых и смуглых людей, он смотрелся, как пингвин в тропиках, и в его задранном подбородке и безволосых белых пальцах, обхвативших ствол здоровенного ДШК с растопырившимися ножками, было что-то, удивительно напомнившее Кириллу элитные отряды СС.
Посередине засыпанной листвой и снегом лужайки торчал строительный вагончик без колес, и дверь его болталась туда-сюда. Возле вагончика стояли двое в мышиных кителях.
Кирилл спрыгнул на гравий дорожки, и в этот миг дверь вагончика распахнулась. Из нее показался человек. Он был чуть выше среднего роста и скорее худ, чем худощав. Усталость свела с его лица загар, и оно было серым, не бронзовым, и на этом сером лице лихорадочно горели раскаленные головешки глаз. У него было красивое, типично горское лицо, с широким лбом и чуть зауженным подбородком. Подбородок оброс пяти– или шестидневной щетиной, и черные густые брови собрались в скорбную складку на переносице, делая его похожим на старинные изображения Иисуса Христа.
Правда, Кирилл никогда не видал Христа в камуфляже и с собранными у пояса обоймами, и тем более с таким грузом на руках. А на руках у человека был труп вчерашней террористки, закутанный в какой-то черный целлофан.
Магомед Чебаков расставил пошире ноги и сказал:
– Тела террористов не выдают родственникам, Джамалудин.
Джамалудин молча поглядел на главу МВД и сделал шаг вперед. Труп на его руках весил изрядно: мало того, что покойница была ростом где-то под метр восемьдесят, так еще перед родами она изрядно растолстела, и весила, наверное, раза в полтора больше сухощавого кавказца. Те м не менее он двигался легко и уверенно, словно держал в руках пушинку.
– Тела террористов не выдают родичам, – повторил министр.
Согласно щелкнули затворы, и люди в одинаковом камуфляже и одинаковых зелено-коричневых ботинках, до этого безучастно следившие за представителями официальной власти, опустили глядевшие вверх стволы автоматов.
Белокурый ариец с пулеметом развернул свою машинку, чуть не задев стволом Кирилла, и прямо в глаза московскому проверяющему глянул железный рот смерти. Пулемет был калибра двенадцать и семь, и в его дуло Кирилл мог бы спокойно засунуть мизинец. Все происходящее было настолько неожиданно, что Кирилл не мог поверить своим глазам. «Но позвольте, как же так, – мелькнуло в уме Кирилла, – это же…. Это же регулярная часть! Это не могут быть бандиты, это не могут быть его друзья, у них одинаковая экипировка. И потом, кто их пустил, если…»
Министр побагровел.
– Арзо! – крикнул он.
Хаджиев резко повернулся к нему спиной, щелкая каблуками. Его люди стояли не шевелясь, как будто происходящее их не касалось.
Это было невероятно. Кирилл Водров, высокопоставленный чиновник из Москвы, и глава министерства внутренних дел республики Северная Авария-Дарго стояли под дулами автоматов, и это случилось не в горах, не во время войны, не при спецоперации, – а на одной из центральных улиц, в двух кварталах от Дома Правительства. А спецназовцы ФСБ, приехавшие с ними, повесили автоматы дулом вниз и откровенно улыбались.
Слова замерли у министра в глотке. Он побагровел и захватил воздух ртом, как рыба. На аллею задним ходом выкатилась «скорая». Женщины за кованой оградой заволновались, как вороны при виде рассыпанного зерна.
Белокурый ариец, перехватив пулемет одной рукой, другой открыл дверцы «скорой», и Джамалудин положил туда покойницу. Повернулся и пошел обратно в вагончик.
Кирилл, помедлив, шагнул за ним.
Почему-то трупы террористов положили не в морг, а в этот строительный вагончик, где не было ни прозекторской, ни холодильника, но так как на улице был ноль, трупы еще не успели испортиться. Пол вагончика был покрыт жидкой грязью с кровяными разводами, и трупы лежали прямо в этой грязи: обнаженные, обгоревшие, с жуткими сизо-красными ранами. Их оставалось пять: трое мужских и двое женских. Кирилл поискал глазами девочку, про которую опровергали по радио, но ее нигде не было.
Джамалудин молча присел над одним из мертвецов и перевернул его на спину. Судя по бирке, привязанной к босой ступне, это был Ваха Арсаев. Он сгорел совершенно. Голова его напоминала черный сморщенный мяч, и когда Джамалудин дернул труп за волосы, часть скальпа вместе с волосами осталась в его руке.
– Что скажешь, – раздался голос Чебакова, – ты и его хочешь похоронить?
Джамалудин бросил волосы обратно на труп, встал и сказал:
– Я не воюю с мертвыми. Я воюю с живыми.
Дверь вагона оглушительно хлопнула.
Кирилл подумал и вышел вслед за ним. Было уже семь часов вечера, фонари сияли в предсумеречном тумане, и от желтого света фонарей казалось, что на улице темней, чем на самом деле. Джамалудин садился в один из внедорожников, и его люди ссыпались в машины вслед за ним. Бойцы Хаджиева курили у «Икаруса».
Два мента у дверей вагончика с досадой глядели им вслед.
– Хоть бы деньги заплатил, сукин сын, – сказал один мент по-русски, – вон, в прошлый раз, когда на Абуталибова стреляли, так три миллиона рублей за тело дали. Бандит.
Вереница черных джипов вместе со «скорой» въехала в Бештой через два с половиной часа, проделав половину пути по побережью Каспия, и другую – по горному серпантину.
Джипы проскочили город боком, по обводному шоссе, вдоль обеих сторон которого тянулись свежие заборы складов и мастерских, миновали окраинный рынок «Эркентли», и, оставив справа от себя разбитый поворот к военному аэродрому, снова стали подниматься вверх.
Бесконечные склады и городские дома вдруг пропали, сменившись засахаренными деревьями, за деревьями вдруг открылось карабкающееся по пологому склону зажиточное село с широко раскинувшимися домиками, иногда прерывавшимися кирпичным дворцом в четыре этажа и со стенами такими толстыми, что их невозможно было пробить гранатометом.
- Предыдущая
- 3/123
- Следующая
