Выбери любимый жанр

Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 28

Предыдущая
28/28

Изменить размер шрифта:

Меж тем нашего полку прибыло: заслышав стрельбу, мои парни вышибли гранатой ворота и въехали на джипах во двор, щедро орошая всю местную флору и фауну маслинами, произросшими в цехах тульских оружейных заводов.

В зале Карачун пришел в себя и наставил на Адашкевича пушку.

— Лови! — вскричал Адашкевич и швырнул мне ларец с реликвией.

Карачун мгновенно повернулся и выстрелил в меня. И опять произошло некоторое недоразумение. Карачун промазал, я же тем не менее грохнулся о пол. Причиной тому был не выстрел, а брошенный Адашкевичем ларец. Уже и сидеть-то в одной комнате с такой штукой мне было несладко; сейчас же, когда я словил ее рукой, мне показалось, что я пивная жестянка, на которую наехал троллейбус. Я стал падать на пол, теряя сознание.

Карачун выстрелил второй раз, в Адашкевича, и бросился из комнаты вон. Тхаржевский и Исленов смылись еще до этого.

Адашкевич улегся на пол и перестал делать глупости. Я стал понемногу пошевеливаться, сжимая в руках ларец. Это было хуже, чем держать в руках раскаленный уголь. По всей моей магической шкуре вскакивали волдыри. Но тут очухавшийся охранник обнаружил меня на полу в состоянии макаронины. Он немедленно сел на меня верхом и пропел:

— Ах ты еще живой!

В следующую секунду грохнул выстрел, и охранник повалился мне на грудь.

Я вскочил. В дверях комнаты стояла Даша Тхаржевская и сжимала своими тонкими ручками изрядный девятимиллиметровый «магнум».

— Где Яниев, — закричал я.

— Наверху! На третьем! Да быстрее же!

Я взлетел на третий этаж, по дороге съездив в висок какого-то не в меру прыткого охранника. Ларец с реликвией по-прежнему жег мне бок.

Наверху была только одна комната — скошенная мансардочка с деревянной в завитках дверью. Комната была небольшой, метров десять. Карачун стоял около мансардного окна с «кипарисом» в руках; у стены, из-за промозглой погоды, горели дрова в камине. Рядом с камином стоял небольшой стул, на котором сидел с завернутыми назад руками Яниев.

— Получай, сука! — заорал Карачун при моем появлении.

На мгновение я смотрел в автомат, зрачок в зрачок; но в эту секунду Яниев подпрыгнул, как был со стулом, и покатился под ноги Карачуну. Тот кувыркнулся, очередь затрещала у меня в ушах, гильзы запрыгали по комнате. Потом выстрелил я, аккуратно и точно: маслина легла Карачуну ровно между глаз. Издали казалось, что на лоб Карачуну прикололи красный пионерский значок. Он дрыгнул ножкой и затих.

Я бросился к камину и поскорее вытряс в огонь то, что было в ларце: кусочек сухого дерева мгновенно вспыхнул в огне, и сотни крошечных саламандр сбежались потанцевать под свет истинного креста. Я подбежал к Яниеву.

Он умирал. Автоматная очередь Карачуна буквально располосовала его напополам, и я чувствовал, как шевелятся в разорванных жилах тяжелые оцинкованные пули с поперечным надрезом.

Я положил руки на его тело и напрягся. Но проклятый кусочек дерева еще не сгорел, и я был бессилен. Впрочем, я был бы бессилен в любом случае. Жизнь уходила из мента по капелькам, ненасытная пасть ада уже тянула его вниз, и я видел, как тянется к нему зеленая морда Люцифера и как вокруг визжат бесы… И ни одного ангела там не было, слышите, ни одного! Ни одного из тех привратников райской шестнадцатиэтажки, выстроенной для отставных спецназовцев! Ангелы — такие же крючкотворы, как черти. Продал человек душу — продал, и их не интересует, по какому поводу. Почтовое отделение ада, забирайте свой товар, посылка прибыла!

Я медленно шевелил руками… напрасно. Сила моя росла с каждой секундой, но всей моей силы хватало только на то, чтобы задержать Яниева на мгновение у края грохочущей бездны, куда его уже тянули острые зубки Асмодея… Яниев открыл глаза.

— А, это ты, Шариф, — пробормотал он. — Ты правильно сыграл… Теперь ты свободен. Видишь — на шесть лет раньше срока… Теперь ты можешь опять грабить и убивать.

Полковник закрыл глаза. Пасть ада сомкнулась. Я даже не успел сказать ему, что не я виноват в его смерти.

Я поднял Яниева на руки и спустился по лестнице. В той комнате, где эти заразы излагали мне ультиматум, Сережка с остальными боевиками ставил в позу «знак качества» испуганных аборигенов в камуфляже.

В углу, у камина, лежал Виктор Адашкевич, и над ним хлопотали двое моих парней. При виде меня он приподнялся и приветственно шевельнул ручкой, но тут же заметил, что я несу на руках, и вскрикнул.

— Адашкевича и Дашу в машину, — велел я, — остальных зачистить. И чтобы даже головешки не осталось.

Через минуту я вышел из дома. Стояла ранняя весна. Слежавшийся наст отливал серебром, и огромные сосульки, свесившиеся с черепичной крыши, оплывали на солнце.

Я был свободен. Я мог вернуться к прежней профессии, как сказал покойный полковник. Однако я не был уверен, что мне этого хотелось.