Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/135
• Следующая

– Не знаю, – сказал Арфарра. – Семьсот лет назад было такое на юге. Явился корабль с торговыми людьми и отплыл с товаром. А вскоре эти люди увидели, что империя слаба, и разорили своими набегами всю провинцию. Ведь пиратство прибыльней торговли, а дикие народы ужасно склонны к прибыли.

– А-а, – сказал Неревен, – вы думаете, что эти люди приведут за собой пиратов? Поэтому и приказали их арестовать?

– И пиратов, – сказал Арфарра, – и неизвестные болезни. Так уж повелось, что в мир приходит гораздо больше дурного, чем хорошего, и как мне видеть в этих людях хорошее, если Марбод Кукушонок лазит с ними за волшебным мечом, а Даттам видит в них собратьев по плутням?

– Учитель, а вы правда наколдовали так, что меч Марбода разлетелся на части?

– И как это было?

– О, это было чудесно, – ответил Неревен, – морды на эфесе меча торговца вздыбились и закричали, а клинок перешибло светом.

Арфарра улыбнулся. Неревен был вот уже третий человек, который рассказывал ему эту историю. Было просто удивительно, как много несуществующего видят люди, особенно если возбуждены.

Перешибло светом… Арфарра-советник, автор двух трактатов об оптике, двадцати лет попавший за них в императорскую академию, лучше других знал, отчего это невозможно. Поджечь паклю? Запросто. Перешибить клинок? Исключено.

– Я это был или нет, неважно, – ответил Арфарра, – но рассказывать об этом ты будешь именно так.

Арфарра еще долго сидел за чертежами дамбы и новым разделом уголовного уложения. Разрубленный клинок не шел у него из головы, и в советнике понемногу просыпалось любопытство ученого, почти начисто уничтоженное заботами политика, пустившего многие из сделанных храмом открытий на мелкое государственное колдовство.

Как бы посмотреть на этот клинок? Любопытно, что именно с ним случилось: говорят, старые ламасские мечи действительно вот так могут внезапно сломаться, – усталость в металле, напряжения между слоями… Это могло бы быть любопытно для тех, кто делает новое оружие.

Но Марбод унес рукоять с собой, а другой обломок куда-то утащили его дружинники.

Советник Арфарра положил про себя разыскать клинок, если у шпионов его будет к тому возможность. Впрочем, – подумал он, – завтра суд, и что случилось с клинком непременно выяснится на суде.

С утра король послал людей к Золотой Вершине. Судя по следам, ночью к отвесным скалам подскакали семнадцать всадников и пропали. Возвращались другим путем, а другого пути нет. Хаммар Кобчик, понизив голос, сказал:

– У Золотого Государя на скале, однако, пропала печать с пояса.

О, Шакуник! Как же – пропала, когда выскользнула и осталась – там!

Еще нашли следы заморского торговца, Бредшо. Он, действительно, непонятно с чего, бродил в Мертвом Городе, а потом бежал тысячу шагов к храму Виноградного Лу, хотя никак не мог услышать с такого расстояния крики, если только у него не были заколдованы уши.

В час, когда сохнет роса, король с советниками сошел в серединную залу: золотой гранат, набитый зернами людей, и сел творить суд. Совершили возлияния; знамения были для правосудия благоприятны.

Самоличный суд всегда был одной из главных обязанностей королей аломов, но те ей, увы, частенько пренебрегали.

Варай Алом, однако, вот уже целый год почти каждое утро сидел под судебным деревом той области, которую посетил двор, и суд всегда был публичный, чтобы сразу иметь свидетелей и осведомлять людей о приговорах.

Предки короля раздали иммунитетные грамоты, запрещавшие доступ в поместья королевским чиновникам, но не самому королю, и теперь король ездил по поместьям и судил со справедливостью, присуждая к штрафам, смертям и увечьям, наводя страх на знатных и наполняя радостью сердца бедных. Хозяева поместий ругались, что от штрафов да налогов в последний год казна пополнилась больше, чем от походов. А ведь если казна пополняется от налогов, а не от походов – значит, в королевстве что-то не так.

Увы, подумал король – они преувеличивали. Когда-то деньги, собираемые со свободных за неприсутствие в суде, приносили даже больше, чем штрафы за убийства и грабежи, – а теперь свободные научились от свободы избавляться. Крупный разбойник разоряет чужую землю до тех пор, пока крестьянин не отдает ее. Учинивший насилие бедняк опять-таки норовит продать свою землю могущественному человеку и получить ее обратно в пользование. Воистину, как говорит советник, одни утрачивают свободу, чтобы защититься от насилия, другие – чтоб иметь возможность творить его безнаказанно.

Король слушал дела в необыкновенно дурном настроении. Советника Арфарры все не было. Истцы и соприсяжники бранились, изворачивались, благоговейно разглядывали роспись на потолке и лгали под сенью Хрустального Дерева так же нагло, как и под священной сосной.

Перед глазами короля вставал недавний любимый дружинник: родовое кольцо на среднем пальце, глаза синие и злые как море, красный волк на боевом шлеме, и дыханье коня – как туман над полями. И кровь на плаще – как багровый закат. Прав, прав советник: «Вы не на поединке! Вам не нужен противник, вам нужен образ противника!»

Киссур Ятун явился в полдень со свитой. Огляделся вокруг и сказал:

– Однако, какая красота! Многое можно простить советнику Арфарре за такую красоту!

Кречеты были, по наследству, членами королевского совета, но в знак неповиновения в нем давно не сидели, и Киссур встал у стены, окруженный вассалами.

Тут к нему подошел Белый Эльсил, боевой друг Марбода, и сказал:

– Я слыхал, что ты гадал на постороннем, и никто, кроме тебя, постороннего не видел. И сдается мне, что это был не посторонний, а бес, который позавидовал Марбоду. Боги любят лгать из зависти! И уже не раз бывало с Арфаррой-советником, что род отсекал ветвь за ветвью, чтобы его успокоить, и начиналось с того, что люди презирали род, а Арфарра потом род истреблял.

Киссур ухватился зубами за свой палец и ничего не ответил. Только через некоторое время промолвил:

– Однако, что за привычки у чиновников империи? Приговоренные пришли, а палач опаздывает!

И, действительно, советника Арфарры все еще не было.

Господин Даттам, извещенный о готовящемся, тоже явился в залу и заметил там, как ни жался тот в угол, одного хуторянина, некоего Зана Дутыша, в желтом кафтанчике с изодранными локтями и в конопляных туфлях. Тут Даттам понял, что Арфарра знает о Дутыше все, и велел принести ларец с бумагами, из-за которых вчера не спал; если Дутыш будет жаловаться сразу после суда над Кукушонком, лучше отдать и не связываться.

А Клайд Ванвейлен стоял, окруженный горожанами. Главный интерес суда для горожан был такой, что вчера торговый человек утер нос знатному мерзавцу, а сеньоры тут же стали говорить, что это можно было сделать только колдовством. Точно такие же слухи распускались и о битве у Козьей Реки, когда «третьи стали первыми». Стали, и вот как: первые два ряда рыцарей испугались и убежали, городская пехота пропустила их сквозь щели, врылась в землю острыми концами щитов и выиграла битву.

Горожане были люди рассудительные, колдовства не терпели. При Ванвейлене был адвокат и семьдесят два соприсяжника, готовых клясться вместе с ним, что Сайлас Бредшо – не колдун, и никакого колдовства не было.

Наконец явился советник Арфарра.

Киссур Ятун и Арфарра-советник вышли перед королем и стали друг против друга, один – на яшмовом поле, а другой – на лазуритовом. Каждому под ноги положили стрелу-громотушку, чтоб они говорили только правду.

Киссур Ятун был в бирюзовом кафтане с золотым шнуром по вороту и рукавам. На пластинах боевого панциря были нарисованы пасти и хвосты, и такие же пасти и хвосты, только серебром, были на коротком плаще. Сапоги у него были высокие, красные, а рукоять меча и ножны отделаны жемчугом и нефритом. Арфарра-советник был в зеленом шелковом паллии, глаза у него были не золотые, а розоватые, и было видно, что всю ночь он не спал. Киссур Ятун погляделся в зеркало, усмехнулся и сказал соприсяжнику:

• Предыдущая
• 38/135
• Следующая