Промзона - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/100
• Следующая

– Ребята, – сказал Царандой, – вот все говорят, что Россия – дерьмо. А вот мы хорошо сидим… То есть я хочу сказать, что это неправда. Что Россия – это хорошо. Вот….

Царандой бросил гитару, взял под мышку случившуюся рядом певицу и пошел прочь с эстрады.

Денис повернул голову и увидел, что рядом с ним стоит тот самый Николай, с которым его пытался познакомить Гриша.

– Меня зовут Николай. – сказал человек.

– Что за Николай? – спросил Денис, – а, Гриша. Николай – это кто?

Но Гриша уже давно и безнадежно мок лицом в салате.

– Я из прокуратуры, – сказал Николай, – Гриша сказал мне, что вы готовы бороться с организованной преступностью. То есть что вас интересует Степа Очаковский.

– Готов, – сказал Денис, – всегда готов. С преступностью бороться надо.

– Хотелось бы перевести наше сотрудничество на деловую основу, – объяснил Николай.

Рядом остановилась девушка в красных шортиках и красном лифчике. На подносе у нее было несколько бокалов. Николай из прокуратуры замолчал.

Денис пошатнулся, взял бокал и выпил до дна. Шампанское было шипучее и скверное. Денис разжал руку, бокал полетел вниз и разбился.

– Ах черт, – сказал Денис.

Он выпил второй бокал, и на этот раз не выпустил его.

– Н-не уходи, – сказал Денис девице. Денис вытащил из-за пазухи пачку стодолларовых купюр и стал заталкивать ее в бокал. Пачка была без банковской ленточки и заталкивалась плохо. Несколько купюр упорхнули из бокала, и Денис изловил их в воздухе. Денис взял вишенку, украшавшую один из коктейлей, бывших на подносе, надел вишенку на деньги и протянул бокал человеку из прокуратуры.

– Д-держи, – сказал Денис, – достаточно?

Две самые верхние бумажки снова слетели с бокала, Денис поймал одну и вручил ее шлюшке.

– А это тебе, – объявил Денис, – мы будем трахаться. А, Николай? Ты с нами, а?

– Да-да, – сказала девица, – мы будем трахаться.

Она взяла Дениса за руку и сделала попытку повести его из залы, туда, где вдоль коридора располагалось несколько уютных комнат с широкими кроватями и зеркалами на потолке. Но Денис не дался. Он отступил на шаг, споткнулся и сел на диван. Николай из прокуратуры вытащил доллары из бокала и поскорее запихал их внутрь пиджака. Он тоже был пьян, но вид долларов, видимо, вызывал у него безусловный рефлекс.

– Мы будем трахаться здесь, – сказал Денис.

Потом он повалился на диван и заснул.

– Отдай деньги, – сказал Николай из прокуратуры девице.

Та взвизгнула, и Николай отвесил ей пощечину.

– А ну шлюха, – заорал Николай, – это не твое!

Девица испуганно выгребла зеленую бумажку из лифчика. В воздухе плавал красный дым, вилась вокруг шеста стрпитизерка, и где-то далеко за задернутыми окнами плыла круглая, как металлический рубль, Луна.

На следующий день Гриша отвез Дениса на дешевую и видимо, конспиративную квартиру, затарившись по дороге упаковкой пива.

Сотрудник прокуратуры Николай уже был на месте. В небольшой гостиной стоял низенький столик с диваном и креслами. Николай, в обтягивающем черном свитере, сидел в одном из кресел. На столике лежала пухлая папка, и туда же Гриша сгрузил упаковочку пива.

Двустворчатая дверь из гостиной была распахнута, и тут же за ней начиналась спальня с широкой, неровно заправленной кроватью.

Гриша вторично представил их друг другу, выпил с ними по кружечке пива и поднялся:

– Ну вы тут без меня побазарьте. А я домой и обратно в казино.

– За встречу! – сказал Николай, широко улыбаясь и свинчивая горлышко бутылке. Денис принялся за изучение папки.

Уголовное дело на Степана Бельского поражало своей классической простотой. События, послужившие его возникновению, произошли в 1995 году, в самом начале приватизации, когда на пути будущей группы «Сибирь» подвернулся Черловский авиационный завод. Завод едва держался на плаву за счет контракта на модернизацию сирийских «МиГов» и имел довольно неплохие перспективы в случае, если ему разрешат самостоятельный экспорт. Группа зашла на завод и принялась модернизировать «МиГи».

Директор завода довольно трезво оценил положение и сообразил, что для подкупа губернатора у группы имеется куда больше денег, чему него. Поэтому он зазвал Цоя в кабинет, где и предложил ему уплатить пятьсот тысяч баксов и дербанить завод, как хочет.

Цой вручил директору требуемую сумму, после чего директор отправился к губернатору и, передав ему двести тысяч долларов (из пятисот), объяснил:

– Это тебе мои личные деньги, чтобы ты прогнал Цоя с завода.

Губернатор, добрая душа, получил деньги и выкинул Цоя.

Возмущению Цоя не было предела. Во-первых, будучи выкинута с завода, группа понесла значительные материальные убытки. Во-вторых, еще значительней был нематериальный урон: выходило, что крутейших москвичей, о жутких обычаях которых и связях в правительстве говорили не иначе, как шепотом, поимел директор свечного заводика. Ослушника надо было давить в зародыше: быстро, примерно и жестоко.

Генерального директора изловили прямо на летном поле. Генеральный, разумеется, знал о недовольстве москвичей и принял соответствующие меры предосторожности. В частности, он обзавелся службой безопасности во главе с известным в городе спортсменом Курбановым по кличке Курбан. Этот-то Курбан и встречал его на летном поле на собственном джипе.

Единственное, до чего не додумался директор – это до того, что Степан Бельский вульгарно перекупит Курбана. Директор влез в поджидавший его джип и поехал с поля, очень довольный собой и судьбой. И только когда джип свернул с привычной дороги, директор запаниковал и принялся рваться на волю.

Директору дали по зубам и привезли в заброшенный пионерский лагерь, где его поджидал Бельский со товарищи. Московских братков было шестеро, и курбановских спортсменов тоже было шестеро – обе стороны не слишком доверяли друг другу. Дело было в конце октября, в опустевших домиках было холодно и сыро, сторож пионерлагеря – брат одного из курбановских спортсменов – благоразумно сидел в своей будке, включив телевизор, и ни во что не вмешивался.

Курбан и Бельский завели директора в небольшую служебную комнатку, приковали к стулу и принялись объяснять, как он неправ. Главным логическим доводом служил включенный в сеть электропаяльник. Паяльник убедил директора, тот видимо упал духом и согласился на все их условия.

Тогда из соседней комнаты призвали юриста областного фонда имущества, и юрист принялся составлять договор, согласно которому директор Мельников продавал все контролируемые им акции ОАО «Черловский авиационный завод» трем фирмам, принадлежавшим соответственно Бельскому, Цою и Курбану.

В комнате, кроме Курбана и Бельского, были еще двое братков с автоматами, и юрист, составляя договор, время от времени косил на них глазом испуганной лани.

Планируя всю эту операцию, москвич Бельский не учел одной существенной детали. А именно, того, что грузный шестидесятилетний директор Мельников во время Великой Отечественной Войны служил диверсантом-разведчиком и даже имел Героя Советского Союза за подвиги в тылу врага. Поэтому, когда юрист кончил писать договор и ражий спортсмен по знаку Бельского снял с директора наручники, то директор ухватился не за протянутую ему шариковую ручку, а, напротив, – за автомат, свисавший с плеча спортсмена.

Директор спустил предохранитель и, рванувшись со стула, обдал комнату широкой веерной очередью. Первые же несколько пуль попали в стоявшего рядом с ним спортсмена: тот сложился, как картонка, и рухнул на пол. Еще одна пуля швырнула на пол юриста. Бельский находился слишком далеко от директора, чтобы остановить его или сбить с ног. Дуло автомата начало разворачиваться в сторону московского авторитета. В следующую секунду Бельский выстрелил: пуля попала директору точно между глаз.

Это была катастрофа.

Ни у Бельского, ни у Курбанова и в мыслях не было гасить директора: лоха следовало закошмарить, отобрать завод и отпустить с миром. Может, когда потом его бы и пристрелили – но уж, разумеется, не лично Бельский и не на глазах посторонних людей.

• Предыдущая
• 28/100
• Следующая