Ниязбек - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 64

• Предыдущая
• 64/67
• Следующая

Трубку на том конце швырнули.

Гамзат попытался подняться со стула, но ноги его не слушались.

– Пожалуйста, Ниязбек, не надо, – забормотал он. – Ради твоей сестры. Ради ее детей. Он… он просто…

Ниязбек молча взял автомат, висевший за ним на спинке кресла. Там, где нормальные люди вешают пальто или куртку.

– Не надо, Ниязбек! – заорал Панков. – Дело не в твоей мести! Мы дожмем Асланова!

Ниязбек встал и передернул затвор. В следующую секунду Джаватхан ногой ударил по автомату, и тот выворотило из рук Ниязбека. Ниязбека даже подкинуло от удара – и в эту секунду Магомедсалих бросился на него прямо через стол.

Впервые Панков видел, как Ниязбек дерется с двумя противниками, один из которых был двукратным чемпионом мира по ушу-саньда, а другой – абсолютным фаворитом боев без правил. Впрочем, драка продолжалась недолго. Через несколько секунд Магомедсалих сидел на корточках, покачиваясь и шипя от боли, а Ниязбек почти не сопротивлялся, пока Джаватхан крутил ему сзади руки и сажал на стул.

В кабинет один за другим вбегали вооруженные люди. Магомедсалих поднялся, все еще держа руки у живота.

– Уведите их, – быстро сказал Магомедсалих, показывая на сыновей президента.

Гамзата и Гази-Магомеда поволокли вон, и Панков побежал за ними. Он не был уверен, что их не пристрелят. Магомедсалих втолкнул обоих пленников обратно в сейфовую комнату, схватил Гамзата за подбородок и зашипел:

– Как Ахмедовы очутились в Харон-Юрте? Быстро отвечай мне, а то придется отвечать Ниязбеку.

– Ну… там же целая семья. Надо было от них как-то избавиться. Я их передал Шеболеву. Они же не знали, что сделал Рустам. Боевики – и все.

Магомедсалих бросил Гамзату телефон.

– Звони отцу, – приказал он.

– Он с ума сошел, – закричал Гамзат, – клянусь Аллахом, он ничего не видит, кроме власти. Кто в республике подаст ему руку, если он ради власти погубит сыновей?

– Звони, мать твою!

В сейфовой комнате телефон не брал. Гамзата выволокли обратно в коридорчик и постелили на полу с телефоном у одного уха и пистолетом – у другого.

Когда через пять минут Панков вернулся в кабинет президента, там уже все было тихо. Рустама куда-то уволокла охрана. Дауд и мэр убежали – видимо, поделиться сногсшибательной новостью. За полуотворенной дверью в приемную что-то орал Хизри.

Ниязбек сидел на стуле и молча глядел перед собой. На скуле у него вздувался изрядный синяк. Дверь в туалетную комнату была раскрыта, и в ней Панков увидел Джаватхана.

Тот шумно возился над раковиной, сплевывая в нее осколки зубов.

Панков присел на корточки перед Ниязбеком.

– Это не твои личные пленники, – сказал Панков, – пойми. Это последний шанс твоего народа. Мы уговорим Ахмеднаби. До него дойдет. Я тебе обещаю.

Дверь кабинета, на тугой стальной пружине, захлопнулась за спиной Панкова с таким оглушительным грохотом, что Ниязбек невольно поднял глаза.

Потом он подумал и встал навстречу пришедшему человеку. Панков оглянулся.

У закрытой двери стоял Ваха Арсаев.

Тогда, на похоронах, Панков не смотрел на Ваху внимательно, а старые фотографии из досье оставляли желать лучшего. Только сейчас глава Контртеррористического штаба и полномочный представитель президента Владислав Панков имел возможность в упор разглядеть главного террориста республики.

Вахе было немного за сорок. Он был худощав и свит из жил, как многослойный гибкий провод. У него были черные с проседью волосы, и глаза его все-таки не были синие, как показалось Панкову в горах, а скорее фиолетово-черные. И вообще это были не глаза. У Панкова было такое ощущение, что если запереть смерть и положить ее в сейф, а потом просверлить в этом сейфе две дырочки, то дырочки будут выглядеть в точности так, как глаза Арсаева.

Панков надеялся, что он никогда не увидит Ваху Арсаева живьем. Особенно в такой ситуации, когда у Вахи есть оружие, а у него – нету. Еще полпред отметил про себя, что Арсаев все-таки не так храбр, как про него говорят. Он появился слишком вовремя. Наверняка прятался где-то неподалеку и гадал: получит он пулю от Ниязбека или нет? Как только кто-то из бывших в кабинете людей доложил ему о Рустаме Ахмедове, Арсаев выскочил, как чертик из табакерки.

Ниязбек подошел к Арсаеву, и они обнялись. А потом губы Арсаева растянулись в неожиданной улыбке. Он повернулся к полпреду и сказал:

– Я хочу тебя поблагодарить за моего друга Шеболева. За то, что ты посадил его в СИЗО.

– И что?

– Его убили. Хочешь увидеть как?

– Увидеть? – тупо переспросил Панков.

Ваха порылся в кармане и извлек оттуда маленький мобильный телефон.

– Там, в СИЗО, есть все, – сказал Ваха, – даже телефоны. Сумасшедшая вещь эти ваши новые мобильники. Можно записывать звук, и видеокамера есть. Даже запись переслать можно по телефону.

– Меня тоже хочешь снять на видеофильм? – спросил хладнокровно Панков.

Вместо ответа Ниязбек протянул руку к столу и, покопавшись, дал Панкову один из исписанных листков.

«Хвала Аллаху, Господу Миров», – прочел, щурясь, полпред. Дальше следовали три или четыре цитаты из Корана, и за ними: «Русские принесли на нашу землю кровь и смерть. Их марианеточные чиновники продают свой народ и убивают наших детей. На кровь мы ответим кровью, на жестокость – местью. Нашему терпению пришел конец.

Захватчики Кавказа объявили нам смертельную войну. Они будут уничтожены. Так велит Аллах».

Пока Панков читал текст, дверь кабинета отворилась. Это пришли Дауд и мэр Торби-калы. Панков присел к столу, отыскал там шариковую ручку, перечеркнул букву «а» в слове «марианеточный» и сверху написал «о». Потом исправил еще пару ошибок и в таком виде вернул текст Ниязбеку.

– Рекомендую пользоваться компьютером, – сказал Панков, – там есть законы орфографии.

– Плевал я на ваши законы, – проговорил Ваха, – включая орфографию.

Ниязбек изучил правку и отдал текст подошедшему Джаватхану. Панков вдруг представил себе этот листок в архиве. Супер. Сепаратистское воззвание, отредактированное почерком русского полпреда.

– А есть чего будете? – спросил Панков.

– Что?

– На кровь вы ответите кровью, а жрать чего будете? Друг друга?

Ниязбек промолчал, а Ваха ответил:

– Я слышал этот аргумент. Знаешь, что в нем неправильно? Понимаешь, бывает семья, и в ней все хорошо. Женщина работящая. У плиты хлопочет. Детей растит. А мужчина все равно берет и разводится.

Панков молчал.

– Россия – женщина. А Кавказ – мужчина, – сказал Ваха. – Если мужчина не хочет жить с женщиной, разве он будет жить только потому, что ему это выгодно? Какой же он после этого мужчина? И что же ты мне, как женщина, доказываешь, что ты меня можешь содержать?

Панков смотрел в васильковые глаза главного экстремиста республики и вдруг понял, что тот прав.

Все, что пытался делать Панков последние четыре месяца, – это именно спасти распадающийся брак. Обе стороны давно ненавидели друг друга. Их удерживали вместе тысячи причин – привычки, условности, общие дети, совместно нажитое имущество и жилплощадь. Но обе стороны давно считали друг другу обиды.

И это было тем более печально, что для того, чтобы жить вместе в браке, вовсе не надо быть одинаковыми. Можно иметь разные привычки, вкусы, взгляды – и все равно любить друг друга.

И еще Панков знал одно: в тот момент, когда брак рушится, вовремя сказанное слово имеет стократную силу. Успеешь сказать – и двое останутся вместе ради детей, а там, глядишь, ссора утихнет, рана залечится, и разные люди снова полюбят друг друга, и уже через несколько лет с недоумением вспомнят, как собирались делить бабушкино серебро и дедушкину дачу. Не успеешь – и не будет через пять лет больших врагов, чем два разведенных супруга.

Панков понял, что у него есть единственный шанс. Взять трубку – и прямо отсюда позвонить президенту России. Или он отправит в отставку Асланова – или через час в республике будут резать русских.

• Предыдущая
• 64/67
• Следующая