Ниязбек - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 60

• Предыдущая
• 60/67
• Следующая

– Я тебя не прошу предавать Ниязбека, – сказал Панков. – Просто вы затеяли глупость. Вот вы объявите независимость. Хорошо. А на какие деньги вы будете жить? В республике нет промышленности. Нет науки. Ваша нефть – это полмиллиарда долларов в год, плюс два миллиарда долларов федеральных субсидий, которые вы делите с помощью автоматов. Ну хорошо, независимость есть, а субсидий нет. Кто вам деньги даст? Саудовская Аравия? По пять центов на рыло?

– Может, и Аравия, – с вызовом проговорил Хизри.

– Очень хорошо. А кто при этом будет у власти? Вот вы объявите независимость, а ты думаешь, Ниязбек при этом останется у власти? Ты останешься у власти? А я думаю, что к власти придет Ваха Арсаев. Он, в конце концов, десять лет сражается с русскими. А Ниязбек с ними десять лет целуется. Если деньги будет давать Саудовская Аравия, она будет давать тому, кто сражался с русскими.

Хизри подавленно молчал.

– Ты знаешь, – сказал Панков, – Ниязбек сказал мне уходить. Я мог уйти, дойти до своих и сказать: «Стреляйте по этим уродам из танков». А я вместо этого сижу здесь и гадаю, кто меня убьет. Те или эти. И я это делаю потому, что если случится то, что вы хотите, то здесь будет одна кровавая баня. Резать друг друга будете, только не из-за русских денег, а просто так. Ниязбек уперся потому, что ему хочется оторвать голову не только статуе. Ну скажи – на одной стороне головы Аслановых, а на другой – вы получите половину республики. По-ло-ви-ну. Хочешь «Авартрансфлот» – пожалуйста. Хочешь депутатом быть? Пожалуйста, хоть в федеральную Думу. В какой список хочешь? В «Единую Россию»? Или к коммунистам? Или хочешь в сенат? Хочешь сенатором от Краснодара быть? Или лучше от Красноярска?

Хизри сосредоточенно глядел в стол. Панков понимал, что творится в его душе. Двадцатишестилетний калека из запорошенного пылью Шамхальска выбрался на самую верхушку этой жизни благодаря решимости убивать. Верхушка – это было прочное место в свите самого авторитетного бандита республики и статус депутата народного собрания, которым он так пока и не стал. Теперь ему обещали сенатора от Краснодара и компанию, контролировавшую две трети грузовых перевозок на Каспии.

Хизри встал так резко, что не выпитый им чай расплескался по зеркальному столику.

– Кстати, Хизри, – негромко сказал ему в спину Панков, – дали бы вы мне телефон. Если со мной нельзя связаться, это только на руку вашим врагам.

Дверь за Хизри захлопнулась. Только теперь Панков заметил, что выключатель был хитро спрятан в щели между дверью и стойкой бара, и там же сидела кнопка, которая подымала жалюзи.

Телефон принес Джаватхан через сорок минут. Маленькая титановая «Нокия» затерялась в огромной ладони лезгина, как мячик на поле для гольфа. Это был один из телефонов Панкова, номер которого знали только самые близкие люди. Впрочем, обычно он все равно находился у помощника. Как и большинство высших федеральных чиновников, Панков не носил с собой телефона, потому что сотовый, даже когда он выключен, может служить для прослушки. Поэтому федеральные чиновники не любили звонить по сотовым, а звонили по «вертушке». «Вертушку» прослушивали тоже, так что особой логики в этом не было. Зато «вертушка» была престижней.

Джаватхан протянул ему «Нокию» и сказал:

– На. Третий раз звонит. Настырный, как клещ.

Панков взял телефон и услышал в трубке голос своего старого приятеля-олигарха. Того самого, на день рождения которого он так и не прилетел. Было это… Господи! Было это всего вчера.

– Слава, – раздался в трубке веселый голос из Москвы. – Ты че трубку не берешь?

– Спал я, – отозвался Панков и даже, собственно говоря, не соврал, – вторые сутки на ногах. Отрубился просто.

– Отрубился? А что это за пассажир по твоему телефону отвечает?

– Приятель, – сказал Панков, – славный парень.

– Да? Тут этих славных парней по CNN второй день показывают. Один другого краше. Их там что, таких в горах специально выращивают, в одном загоне с баранами?

– Следи за базаром, – резко сказал Панков.

– О как! – Москвич замолчал, потом спросил другим, чуть напряженным тоном: – Ты правда в этом здании добровольно? А то тут разные слухи ходят…

Панков понял, что на самом деле за этим москвич и звонил. И звонил не просто так, а по просьбе.

– Послушай, – сказал Панков, – первое. У меня там больше шансов получить пулю, чем здесь. По крайней мере парочка парней на той стороне вчера пыталась меня замочить, и, собственно, с этого все и началось. И второе. У меня должны быть гарантии, что никакой придурок не пальнет сюда из танка. Потому что под этим зданием сидят уже тысяч двадцать, и если все они террористы, то наше дело плохо. Потому что если в российской республике есть двадцать тысяч террористов, включая женщин и детей, то русским из этой республики пора сматывать удочки.

– Ладно, – сказал москвич, – без обид. У Машки в ноябре день рождения, можешь прихватить с собой этого самого своего приятеля. Он вилкой пользоваться умеет?

Панков выключил телефон. У Джаватхана был хороший слух, а у «Нокии» – сильный динамик, и Панков боялся, что лезгин слышал весь разговор.

– Мне нужна спецсвязь, – сказал Панков, – я со штабом поговорить должен.

Лезгин кивнул, но не двинулся с места, а так и продолжал сидеть в кресле, вытянув длинные сильные ноги в камуфляжных штанах.

– Ты правда воевал в Чечне? – спросил Панков. Кивок.

– А русских убивал? Снова кивок.

– На фронте или пленных тоже? Джаватхан думал довольно долго.

– Там нет линии фронта, – сказал Джаватхан, – и пленных тоже нет. Есть только враг.

– И почему ты перестал воевать?

Джаватхан помолчал.

– Я думал, что после войны… будет все по-другому. Будет, как велел Аллах. А потом я вернулся… мы ехали по дороге, там через каждый километр стояли посты. Бандиты какие-то. Стояли и грабили людей, говорили: «Мы воины Аллаха». А какие они воины Аллаха, что-то я ни одного из них не видел. Ни под Бамутом, ни в Первомайке. Я приехал, а у меня в машине телевизор был. На передней панели, цветной. Мы когда подъехали к Грозному, часов семь вечера было. И вот я смотрю, по этому телевизору показывают, как русскому горло режут. Ну, отрезали, я понимаю. А показывать зачем? Где в Коране сказано, что головы надо в телевизоре резать? Я когда под камеры головы резал? Если тебе надо, иди и режь в сторонке, ты же по телевизору нужду не справляешь. А вечером нас в одном доме принимали. Один мой товарищ, его уже убили. Хорошо принимали. На столах девочки танцевали. По двенадцать лет было девочкам. Одну со стола сняли, посадили мне на колени, говорят: «Твоя. Девственница, – говорят, – мы тебе берегли, угостить хотели». Я встал и говорю: «Что-то я не помню, чтобы мусульманам дозволялось так себя вести». А этот парень мне говорит: «А ты считай, что мы в раю, а это гурии». Я ему говорю: «Ты пока не в раю, ты в свинарнике». Ну, я еще немного побыл и уехал.

Панков помолчал.

– Значит, не получилось у них… по шариату?

– Нет.

– А у вас получится?

Джаватхан промолчал.

– Ты хочешь устроить в своей стране то же самое? Бандиты на дорогах, отрезанные головы в прайм-тайм. Отцы будут траву от голода есть, а их дочери будут на столах танцевать. Для новых шариатских хозяев.

– Этого мы не допустим, – сказал Джаватхан.

– А кто вас спросит? Откуда вы будете процветать? Республика живет на два миллиарда долларов федеральных дотаций. Ну, вы повесите на этом здании зеленый флаг. Дотаций не будет. На что, вы жить будете?

– У нас есть нефть, – неуверенно сказал Джаватхан, – к нам придут инвесторы.

– Тут один инвестор уже был, – напомнил ему Панков, – и ты знаешь, он не из-за Гамзата сбежал. Он совершенно конкретно сбежал из-за тебя. Так что никаких инвесторов здесь не будет. И никаких рабочих мест – тоже. Единственная работа, которая будет, это работа с автоматом Калашникова. Только раньше вы «Калашниковыми» делили два миллиарда, а теперь будете делить две бочки бензина. Это не в вашей власти, понимаешь, Джаватхан. Бандиты на дорогах, головы в телевизоре и девочки на столах – это не следствие ваших решений. Это следствие экономики.

• Предыдущая
• 60/67
• Следующая