Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая

И в-третьих, что самое главное, – по доносу Шавашу было известно, что вчера наместник, во время пирушки, эту печать потерял. Или его у нее украли. Кстати, по тому же доносу выходило, что самоотверженный любовник Ишмик, который не побоялся поставить на поддельном письме пропавшую печать, занимается у наместника поручениями особой гнусности.

Отлично, господин Ишмик, отлично! Теперь вы у нас на крючке! Мы сунем вам письмо в глаза и кулак в зубы, и через две минуты мы будем знать о делах наместника все… То есть двух минут тут вряд ли хватит. Судя по объему жалоб, откровения ваши займут труд пяти переписчиков в течение этак трех часов…

Шаваш продолжал заниматься бумагами и принимать просителей.

Протоколы допросов бунтовщиков сгорели, а в оставшихся не разобрался бы сам восьмиглазый судья Бужва: умышлялся мятеж, нет ли. Из чего следовало, что судья сам толком не знал, какие выбивать показания и с кем он, собственно, с наместником или араваном.

А теперь судья мертв, и в соседнем зале возносят молитвы о его душе: да минует она благополучно все сто небес и займет свое место в управе великого Вея; да судит она споры туч и гор и посылает всем живущим высокую воду в каналах… И намерения покойника, как и всякого прочего бога, каждый толковал так, как это было выгодно его покровителю.

Впрочем, тема наместника возникла еще раз, вползши в кабинет вместе со старшим землемерным инспектором Ушвеном. Ушвен, делая круглые глаза стал жаловаться на кощунственные выходки наместника: шутка ли, в присутствии гостей заставлял своего любимца-мальчика изображать блуд со статуей Бужвы! А сын еще и еще лучше – участвовал неделю назад в церемонии в честь Иттинь…

– Каково падение нравов, – заметил Ушвен, – сын чиновника, кончив школу в столице, спешит не на место назначения, а к отцу, вместо службы углубляется в гадания, – и сколь пакостные!

Шаваш улыбался, слушая, лицо его стало схожим с кошачьей мордочкой древнего Бужвы. Когда Шавашу было восемнадцать, у него не было ни времени, ни денег на мерзостные таинства Иттинь, и уверенность в будущем он приобретал другими средствами. От сверхъестественных сил Шаваш зависеть не собирался и потому существования их не признавал.

Однако странно: отца Ушвен обвинял в антигосударственном вольнодумстве, а сына – в антигосударственном суеверии. Если это правда, то этим двоим нелегко ужиться друг с другом, и вдвойне странно, что наместник вызвал сына в Харайн.

Вообще сплетни о наместнике были покамест голословны, а вот среди протоколов допросов значилась бумага, в которой некий Снарк утверждал, что трижды сопровождал Кархтара к резиденции арвана Нарая, и последний раз – за день до начала арестов. Шаваш готов был ручаться головой за подлинность бумаги. А наместник Вашхог, судя по всему, был не хуже других наместников, а когда надо, вполне расторопен. Может, он и подпустил горского князя слишком близко к городу, однако обложил его стан своими войсками столь надежно, что даже люди Шаваша на смогли за взятку пройти сквозь посты.

Были также в доносах намеки на бумаги, имевшиеся у покойного судьи и наместника изобличавшие. Судья будто бы обиделся на обхождение наместника с его дочкой и решил дать бумагам ход, за что и был убит.

К вечеру Шаваш покончил со всеми бумагами и мог констатировать, что в самой управе судья не имел ни одной бумаги, компрометировавшей наместника. Либо таких бумаг и не было, либо их украли после смерти судьи, ибо судья хранил эти бумаги в более надежном месте, – дома. Шаваш принюхался к запаху из открытого окна: приглашение на обед или приглашение на переговоры?

Выразить личное соболезнование вдове сегодня же необходимо, но вряд ли она так просто уступит бумаги: наместник тоже даст за них неплохую цену. А помощь вдове весьма нужна: покойник, за внезапностью кончины, связи свои захватил с собой на тот свет: вот назначат нового судью, и выгонят вдову из казенного дома, и дочку не пустят гулять в казенном саду.

Инспектор воротился из монастыря к Белому часу.

– Ну, – сказал Нан, – что в доносах? Кто, по-твоему, убил судью, – араван или наместник?

Шаваш опустил глаза.

– Все дело, по-моему, – сказал Шаваш, – в Ировом дне. Араван и наместник никогда не встречаются друг с другом, а это дает многим чиновникам возможность разговаривать поодиночке то с одним, то с другим. Полагаю, что покойник судья служил двум хозяевам. И никто из них не мог его в этом поймать, потому что наместнику никогда не было известно, о чем он говорит у аравана, а аравану никогда не было известно, о чем он говорит у наместника. Но когда в Иров день эти двое встретились, покойник судья оказался меж двух сердитых кошек, и кто-то из них сказал своему врагу нечто, отчего беда вышла наружу. Теперь же и араван, и наместник уверяют, что покойник служил именно им, а преступление совершено противоположной стороной. Кому служил, неясно, ясно только, что убили его как предателя.

– Вовсе необязательно, – проговорил Нан, нахмурившись. – Его могли убить просто затем, чтобы вызвать переполох и получить возможность украсть бога. Тогда смерть судьи была лишь предлогом, а в таком положении все равно, кого убивать, друга или врага. Друга убивать даже лучше – меньше подозрений. Еще что?

– Кархтар в городе. Ходит по харчевням и проповедует. Говорит, что бедность смывает все грехи и что бедная проститутка лучше добродетельного богача. Также обещает близкий переворот, после которого все богатые – погибнут, а бедняки – обогатятся.

При упоминании о Кархтаре лицо инспектора перекосилось.

– Вот чего я не понимаю, – продолжал Шаваш, – уже если ему хочется мутить в народ, шел бы себе в деревню. В деревнях людей побольше, чем нижнем городе.

– В деревнях люди сажают рис, – с неожиданной злобой ответил инспектор, – а в городе, – в городе им нечего терять, кроме своих цепей, и Кархтар это прекрасно понимает.

– Каких цепей, – не понял Шаваш. – На них и колодок-то не напасешься.

Инспектор внезапно страшно развеселился.

– Именно, именно! – вскричал он, – золотые слова! – И без всякой связи прибавил:

– Ведь они уже небось на радостях прирезали своих… провокаторов. А судью-то убил чиновник. Вы заметили, Шаваш, что в записке бунтовщиков – не единого дурного слова об араване Нарае?

И инспектор принялся охорашиваться перед зеркалом, – через час его ждал в своей управе араван Нарай, а старик не терпел новшеств в одежде.

Араван Нарай был отпрыском потомственного чиновного рода. Впрочем, потомственных родов не существовало. Каждый человек, чувствовавший в себе силы стать чиновником, должен был сдавать государственные экзамены.

Когда шестнадцатилетний Нарай выходил из залы, где верховный экзаменатор столицы лично поздравлял победителей, он услышал за спиной злой шепот:

– Сынок ташского наместника – тоже «в первых листах».

Нарай обернулся:

– А вы, позвольте узнать, как оценены?

Худощавый, в затрапезном платье юноша небрежно поклонился:

– Я не имел средств заплатить экзаменаторам и конкурса не прошел.

– Посредством экзаменов каждый пастух может стать первым министром, – произнес Нарай затверженную фразу со всей надменностью своих шестнадцати лет.

– Разумеется! И если пастух не прошел конкурса, то виновата только его собственная глупость? А я вот готов побиться с вами, что знаю больше «тройных строф», нежели вы!

Нарай вспыхнул:

– Вы что, считаете неверными установления ойкумены? Как же вы хотите быть чиновником, призванным их охранять? Как ваше имя?

Юноша испугался и исчез в толпе.

Но самый счастливый день в жизни Нарая был непоправимо испорчен. Этой ночью он плакал и спорил во сне с дерзким оборвышем: Нараю часто снились не картинки, а мысли. Еще Нараю снилась карьера. Он верил снам и установлениям, он был усидчив и талантлив, но сны почему-то сбывались с непростительной медлительностью.

Нарай говорил в узком кругу слова, которые полагалось произносить лишь на официальных приемах. Одних передергивало от его наивности, других – от его лицемерия. Но человек – это не убеждения, а связи. Нарушение этого принципа чревато слишком большими осложнениями, и семь лет назад Нарай стал главным распорядителем продовольственных поставок в столицу. Это был один из высших и выгоднейших постов империи. Кандидатура его была предложена главноуправителем Ишнайей. Двоюродный племянник главноуправителя взял замуж дочь Нарая. Тем самым Нарай оказался человеком клана Ишнайи и, соответственно, противником врага Ишнайи, всесильного первого министра Руша.

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая