Воин Заката - ван Ластбадер Эрик - Страница 20

• Предыдущая
• 20/45
• Следующая

— Да, так все говорят.

Сенсей внимательно изучал лицо своего бывшего ученика.

— И ты не боишься ее, — выдал он наконец с некоторым, как показалось Ронину, презрением. — Вот в чем твоя ошибка.

— Просто я не считаю власть предметом для преклонения.

— Тебе следует все же прислушаться к моим словам.

— На этот раз...

— Вот именно. — Саламандра грациозно поднялся на ноги. — Пойдем.

Он провел Ронина к узкой двери, и они шагнули в темноту.

Свет впереди, еле-еле пронзавший сумрак, был бледным и тусклым. Цвета казались размытыми, грязными — словно это была картина, небрежно, на скорую руку написанная на холсте, который покрылся тонким слоем пыли.

Ронина охватило вдруг странное чувство. Так, наверное, чувствует себя ребенок, оказавшийся в комнате, где все для него слишком большое. В глухой тишине ощущалось какое-то напряжение. Было жарко, и Ронин расстегнул ворот рубашки. Ему казалось, что он задыхается. Почему-то он вспомнил свою сестру. Жаль, что ее здесь нет. Она была совсем юной, еще неоформившейся девчонкой. Он ее очень любил. Она приходила к нему, когда ей было грустно и одиноко. Или когда она с кем-нибудь подерется... И он утешал ее, как мог. Она смеялась, обнимая его за талию, и ее радость передавалась ему. Она знала, как сделать так, чтобы он улыбался. Где она? Почему ее нет сейчас рядом? Почему здесь столько людей, что случилось? Кто-то сказал: «Бесполезно. Они все закончили». Кто-то склонился над ним. Что происходит? Ему сказали: «Твоя сестра умерла. Ты понимаешь? Она умерла». Ронин заплакал. Его ударили по лицу. Кто-то сказал: «Он еще маленький». Его снова ударили по лицу. Еще раз и еще. Пока он не перестал плакать.

— ...в этой комнате, — услышал он окончание фразы.

Комната оказалась совсем-совсем крошечной. Ее освещали лишь точки зеленого цвета, мерцающие переливами самоцветов. Ронин протер кулаками глаза.

— Сюда мало кто заходил, в эту комнату, — продолжал Саламандра. — И мало кто знает о ней.

Восс сидел перед каким-то широким и низким металлическим ящиком, из крышки которого выдавался овальный цилиндр длиной примерно в метр. Руки чондрина скользили по сложной панели управления, переключая кнопки.

— Ты идешь?

Саламандра встал у Восса за спиной и положил руку в перстнях ему на плечо.

— Ты все-таки молодец, что решил задержаться, — сказал он, обращаясь к Ронину.

Он повернулся, и глазки ящерки у него на шее сверкнули черным, отразив зеленые блики. Сама ящерка при таком освещении казалась темной и тусклой, как мутная пленка на затхлой, стоячей воде.

— Так он в своем уме, этот колдун, или нет? Или ты сам еще толком не понял?

Сенсей поднял руку. На фоне черных одежд ладонь его смотрелась мертвенно-бледной. В тусклом мерцании странных точек даже алый кушак Саламандры казался черным.

— Это линзы. Мы не знаем, как они работают и для чего они вообще предназначены. Но сейчас ты увидишь такое, что мало кто видел. Смотри. Смотри наверх.

Он стиснул плечо Восса.

Сначала Ронину показалось, что это раскрылся потолок. В темноте засветился какой-то мутный овал, вращающийся над головой. Но потом Ронин понял, что это всего лишь проекция луча, исходящего из цилиндра линз.

Под потолком замелькали перламутрово-серые и нежно-сиреневые пятна. И вдруг беспорядочный их рисунок принял отчетливые очертания. Ронин застыл в изумлении. «Быть такого не может, — мелькнула мысль. — Так не бывает».

Над ним клубились пунцовые тучи, окутанные серебристой дымкой. Через мгновение картинка исчезла, и вместо туч возник свет — холодный, рассеянный. Казалось, он изливается из бесконечности.

— Да, — сказал Саламандра несколько, может быть, патетично. — Мы видим небо над нашей планетой. Это, Ронин, не что иное, как внешняя оболочка мира.

Пятна света поплыли куда-то в сторону — это линзы сменили фокусировку. Свет, уходящий из поля зрения, становился все тоньше, прозрачнее и яснее.

— А теперь посмотри на поверхность нашей планеты.

Ослепительная белизна. Ужасающая замороженная пустота. Пелена снега и льда, по которой скользят продувные ветра, покрывала замерзшие горы. Кругом только лед, снег и камни. И кроме этого — ничего. Потому что никто там не выживет... просто не сможет выжить...

— Вот он, наш мир, — продолжал нараспев Саламандра. — Мир, разрушенный Древними. Опустошенный без всякой надежды на возрождение. Пустой, умирающий и никчемный. Ты видишь то, что находится прямо над нами, Ронин. Вот почему мы сидим под землей, на глубине в три километра. Выйти наверх означает погибнуть. Там нет ни еды, ни тепла, ни крова. Там нет никого.

— И так вот везде? — спросил Ронин. — Колдун говорил о земле, где почва коричневая, а растения на ней зеленые.

Саламандра еще сильней сжал плечо Восса. Перстни на пальцах его сверкнули. Картинка над ними сдвинулась, переместилась. Но везде было одно и то же: только снег и лед.

— Диапазон линз ограничен. Однако для нас это более чем достаточно. То, что ты видишь сейчас, находится на расстоянии в пятьдесят километров от нас. А теперь... — линза опять поменяла фокус, — сто пятьдесят километров. — Новая смена фокуса. — Более пятисот. И ничего не меняется, как ты видишь. В мире нет никого, кроме нас. Мы — последние. Остальные Фригольды давно погибли. С ними нет связи уже несколько веков. Колдун — сумасшедший. Может быть, он помешался уже после того, как они им занялись... эти крутые ребята на что угодно способны. А может быть...

Ронин резко повернулся к нему:

— Что вам об этом известно?

Саламандра улыбнулся.

— Дорогой мой, я знаю лишь то, что ты сам счел нужным мне рассказать. Но я знаю и нашу доблестную службу безопасности. И их методы иногда... гм... плохо сказываются на здоровье. Все зависит от того, чего хочет Фрейдал.

— Но они не имеют права...

— Мальчик мой, власть — вот единственное право, — жестко оборвал его Саламандра, но тут же смягчился. — Хотя все зависит от человека, в чем ты, наверное, сам уже убедился.

Он убрал руку с плеча своего чондрина, и окно в пустой мир наверху закрылось. Снова зажегся зеленоватый свет.

— Вообще-то с этим твоим колдуном всегда были проблемы. С самого начала. В чем его только не обвиняли! И в инакомыслии в том числе. Хотя они все, колдуны, через это проходят.

Зеленые точки гасли одна за одной. Все окутала мягкая бархатная темнота, в которой звучал тихий и вкрадчивый голос сенсея:

— Надеюсь, мой мальчик, впечатляющее это зрелище рассеяло все твои сомнения.

— Сейчас у нас двадцать девятый цикл.

Крепкий, широкоплечий мужчина, инструктор был ростом чуть ниже среднего, с каковым обстоятельством как поговаривали, он так и не смог смириться. Короткие темные волосы начинали расти очень низко, едва ли не от бровей, что придавало его лицу выражение грозной свирепости, которое он тщательно «культивировал» с целью производить впечатление на окружающих. Глубокие морщины тянулись вниз от уголков его всегда плотно сжатого рта.

Одетый во все белое — он всегда одевался в просторные белые балахоны, видимо, полагая, что в таком одеянии он смотрится выше ростом, — инструктор стоял на небольшом возвышении и обращался к своим ученикам: меченосцам, выстроившимся перед платформой стройными рядами. Его зычный голос гремел, многократно усиленный эхом, под гулкими сводами зала боевой подготовки.

— В этом цикле меч должен скреститься с мечом, — тарабанил он явно заученный текст, и при этом его голова смешно покачивалась на тонкой шее. — Это цикл Руки и Меча. Боевая труба призывает нас к бою.

Инструктор закончил. В тишине, воцарившейся после того, как замерло эхо, послышался шелест движения — это меченосцы быстро и четко перестроились, расступившись в четыре стороны, так что посередине зала образовалось открытое пространство идеальной квадратной формы. Они стояли навытяжку, ожидая команды.

Раздался сигнал к бою. Оглушительный и резкий звук горна. Эхо разнесло его по всему залу. Звуки, отскакивая от стен, меняли тональность и перед тем, как затихнуть совсем, становились как будто громче. Сигнал повторился еще два раза.

• Предыдущая
• 20/45
• Следующая