Журнал «Если», 1994 № 11-12 - Губарев Владимир Степанович - Страница 20

Дорога обогнула густую рощицу вязов, «линкольн» плавно вписался в поворот, и там, впереди, посреди обширной лужайки, открылся загородный особняк Эвергрина — поистине анахронизм в мире, предпочитающем железобетон, стекло и штукатурку. Здание в два этажа любовно, тщательно сложили вручную из кирпича цвета ржавчины, и вот уже два столетия оно гордо, противостояло разрушительному воздействию времени. Огромный, старомодный, вытянутый в длину господский дом, с крутой щипцовой крышей, с обрамленными рамами темного дерева слуховыми окошками на ней, на уровне второго этажа. Позади и немного сбоку виднелись каретный сарай, пара надворных построек, служивших некогда жильем для прислуги.

Грэхем затормозил у крыльца, утопающего в алых бугенвиллиях, и, тяжко вздохнув, неловко выбрался из автомобиля. Когда-то в колледже его считали неплохим спортсменом, но с той поры было поглощено столько изысканных, слишком обильных обедов и слишком хорошего вина… Однако приобретенная грузность вполне подходила к облику преуспевающего юриста, придавая ему своеобразную респектабельность — ее подчеркивал консервативный костюм в елочку. У Грэхема было круглое, внушающее доверие лицо, проницательные серые глаза и твердые, резко очерченные губы, почти не знающие улыбки; впрочем, постоянная необходимость принимать решения и брать ответственность на себя не слишком-то располагает к веселью.

Здесь, на поляне, среди густого леса, рядом с впечатляющим особняком Эвергрина, Грэхем внезапно утратил привычную уверенность. В этом молчании старины было что-то и умиротворяющее, и подспудно тревожащее душу, казалось, время задержало свой бег, навечно застыв в эпохе Вашингтона и Декларации независимости.

Поднявшись на крыльцо, он вставил в замочную скважину массивный бронзовый ключ, которым до прошлого четверга владела миссис Доннелли, экономка Пруитта. Двойная тяжелая парадная дверь на прибитых к косяку широких треугольных петлях — так навешивали двери церквей Новой Англии поддалась. Толкнув створку, он услышал слабый скрип, отчетливо прозвучавший в послеполуденной тишине. В ушах Грэхема звук отозвался странной меланхолической нотой.

Он шагнул в дом и, прикрыв за собой дверь, очутился в обширном полутемном вестибюле, где витал слабый, но весьма ощутимый запах — запах вечности. По левую руку вестибюль переходил во внушительную гостиную с высоким потолком, где играли яркие солнечные блики, и монументальным, во всю стену, камином. Добротную, громоздкую мебель явно сооружали столярных дел мастера, чей краткий жизненный срок был несравним с долговечностью дела их рук.

Справа еще один, меньший проход являл любопытному взгляду добрую половину большой столовой, отсвечивающей полированным паркетом благородного дерева. В ее дальнем углу Грэхем заметил приоткрытую дверь, за ней оказалась кухня квакерского уклада — строгая, функциональная, без новомодных роскошеств. Посредине вестибюля, у дальней стены, поднималась широкая лестница — мощные ступени мореного дерева, причудливый орнамент перил.

Вступив в гостиную, Грэхем на секунду замер, сраженный внезапным правда, тут же подавленным — чувством собственной неуместности… В этой комнате скончался Пруитт Эвергрин. Тело обнаружила миссис Доннелли дородная матрона, которая приходила хозяйничать в доме два раза в неделю. Она застала покойного мирно возлежащим в древнем, колониального толка кресле-качалке; тощие ноги в носках покоились на мягкой скамеечке, в кулаке была зажата насквозь прогоревшая трубка. Как уверяла домоправительница, на губах новопреставленного играла улыбка райского блаженства… Но, разумеется, подобные наблюдения можно отнести на счет склонности женщин к известной гиперболизации.

Минут пятнадцать он бродил по комнатам верхнего этажа, взглядом знатока отмечая разбросанные там и сям ценные вещицы. Раздвинув занавес на стене одной из бельевых, Грэхем обнаружил неглубокий альков, а в нем высокую, дубовую дверь с шаровидной бронзовой ручкой и замочной скважиной. Дверь оказалась запертой.

«Странно», — подумал Грэхем, пожимая плечами, и тут же вспомнил последнее свидание с Пруиттом Эвергрином: старик оставил кольцо с двумя ключами — их надлежало вручить представителю «Энкайридиона», _когда наступит время_. Педант по натуре, юрист прихватил ключи с собой — так, на всякий случай. Выбрав тот, что побольше, он отпер замок и толкнул тяжелую дверь.

Густой сумрак — вот все, что поначалу увидел Грэхем, но спустя минуту понял: это не что иное, как огромная библиотека. Стен практически не было видно: их от пола до потолка скрывали тысячи и тысячи томов, втиснутых в перекосившиеся от непомерной тяжести стеллажи сучковатого некрашеного дерева. Такими же стеллажами, разделенными узкими проходами, было заполнено все помещение, насколько можно было судить при столь скудном освещении. Общая картина живо напоминала публичную или студенческую библиотеку, однако ни столов, ни стульев, ни кресел — словом, уголка для чтения не было и в помине. Только книги, книги…

Шагнув через порог, Грэхем заметил, что потолок здесь значительно ниже, чем в соседних комнатах. Стало быть, наверху еще по крайней мере один этаж? Когда глаза окончательно привыкли к полутьме, он различил две узкие винтовые лестницы, ведущие куда-то наверх, подтверждая тем самым его догадку. Слева обнаружились два высоких оконных переплета, уходящих выше потолка помещения; пыльные квадратики стекол почти не пропускали дневного света; робкие лучи, которым как-то удалось прорваться, поглощались повисшими в воздухе клубами пыли, потревоженной его вторжением. По-видимому, по неким неясным причинам миссис Доннелли с ее ведром и шваброй никогда не допускалась к уборке библиотеки… Хотя, следует признать, в остальном она содержала дом в безупречном порядке.

Автоматически пошарив рукой по стене в поисках выключателя, Грэхем ничего не обнаружил. Интересно. Значит, не только чистота, но и электрическое освещение — излишняя роскошь для библиотеки?

Он медленно двинулся вперед и через десяток шагов увидел на полу выпавший томик. Подняв книгу, Грэхем раскрыл ее на фронтисписе: «Сказки, рассказанные дважды» Натаниэля Готторна, год 1837-й. Первое издание! Не надо быть библиофилом (Грэхем им не был), чтобы ощутить хрупкую уникальность, излучаемую подлинным раритетом!

Бережно, кончиками пальцев обтерев пыльный переплет, он обвел взглядом стеллаж, намереваясь вернуть томик на положенное место. Как, еще один? Грэхем взял томик в руки: нет, дубликат более позднего издания — свежие краски, обложка не потрескалась… Что за черт! С чего бы это Пруитту держать новый экземпляр на полке, в то время как бесценный раритет валяется на полу в пыли?

Он поставил оригинал возле копии и направился к лучше освещенным стеллажам правой стены, где тщательно изучил названия книг — и стоящих на полках, и небрежно сброшенных на пол. Изумление его достигло степени шока: библиотека Эвергрина могла похвастать экземплярами неслыханной ценности, однако почти все они пребывали в плачевном состоянии. Пожелтевшие, высыпающиеся из ветхих переплетов тома поражающей воображение коллекции Belletristica Americana…

Что это? Книга псалмов… первое печатное издание британской колонии, Кембридж, Массачусетс, 1693… королевское наследство! На полу. А рядом? Букварь… Новая Англия, 1683. А вот «Чудеса невидимого мира», 1693. Все валяется в густой пыли, обращаясь в ту же пыль, а на полках — новенькие экземпляры. Дальше, дальше… что там? Вашингтон Ирвинг «История Нью-Йорка, написанная Дидрихом Кникербокером», 1809 — на полу в пыли. Какому дьяволу отдал душу Эвергрин?! Он что, не сознавал ценности того, что ему принадлежало? Да нет, вряд ли, тут и ребенок не ошибется. Возможно, в преклонные годы он утратил интерес к библиотеке, попросту позабыв о судьбе сокровищ литературы и истории?

Первый выпуск «Сатердей Ивнинг Пост», 1821… Фенимор Купер «Последний из могикан», 1826… Лонгфелло, 1833… Как же старина Пруитт ухитрился собрать все эти ценнейшие издания? Он явно не мог купить все это в одиночку… «Энкайридион»? Что если мистическая организация, которой Эвергрин завещал свое состояние, поддерживала его?