Кольцо Пяти Драконов - ван Ластбадер Эрик - Страница 41
- Предыдущая
- 41/141
- Следующая
Когда Риана вернулась к столу, Бартта встала рядом с ней.
— Набери ложку гленнана и положи в рот. Пока жуешь, отложи ложку, чтобы насладиться вкусом. Глотай. Теперь снова возьми ложку...
Так и пошло. Посередине завтрака Риана с неудовольствием призналась себе, что Бартта права. Для нее гораздо полезнее просто слушаться Бартту. Раз уж застряла в этом проклятом теле, надо хотя бы приспособиться к нему. И научиться кундалианским обычаям. Взять, к примеру, завтрак. Может, и не очень вкусный, зато по крайней мере желудок не возмущается, как вчера вечером, когда она запихивала в себя пищу.
Потом в ней вновь восстал в'орннский воин. “Я не Риана!” — упрямо крикнула она в уме. Сердце колотилось... Но она была Рианой. И стоило посмотреть на Бартту, как становилось ясно, что будет с ней каждый раз, когда Аннон снова заявит о себе. Ах, Н'Лууура, если бы Джийан была здесь! Но ее не было: ее увез свор-командир Реккк Хачилар. Вполне возможно, что он... она... Аннон... Риана никогда больше не увидит Джийан.
Что-то застряло у нее в горле, и она чуть не подавилась. Проглотила остатки гленнана и глубоко вздохнула. В душе боролись гнев и отчаяние. Смирение никогда не было свойственно мужчине-в'орнну; этого понятия для воинов просто не существовало. Мысленно Риана поставила себе задачу: выжить. “А чтобы выжить, мне надо приспособиться”.
Она покорно доела гленнан, потом отнесла миску и ложку к раковине. Под ногами гудели слышные только ей ручьи.
Через неделю Бартта велела собираться в монастырь Плывущей Белизны.
По дороге Риана впервые по-настоящему увидела деревню. Каменный Рубеж напоминал амфитеатр, вырытый в склоне горы: крутые улицы спускались к “сцене” — центральной площади.
Девочка шла рядом с Барттой, замечая, как крестьяне кланяются, прося Миину даровать ей благословение и доброе здоровье. Они миновали красивый парк, окруженный высокими соснами, прекрасно ухоженный, но совершенно безлюдный. В тавернах молодые люди с покрытыми грязью и потом лицами ели стоя, время от времени прикладываясь к кружкам, и тихо разговаривали между собой. Они смотрели ей вслед, и их взгляды ощущались физически, как рука, стискивающая затылок. Нигде не было слышно музыки, только плач младенцев и шепот ветра в соснах. А потом появился еще один звук. На узкой улочке они с Барттой столкнулись с похоронной процессией, идущей за белым гробом. Риана мельком увидела залитые слезами лица, покрывала и длинные плащи. Громкие рыдания напоминали шум дождя в водосточных трубах. Печаль изливалась из каждой двери, лежала на затененных улицах, как задыхающиеся, полумертвые животные. Силовые ручьи мертво молчали.
Наконец они свернули на узкую мощеную дорожку, которая, петляя, поднималась круто вверх метров на шестьсот к воротам монастыря Плывущей Белизны.
В духе классической кундалианской архитектуры внутренняя часть монастыря была настоящим лабиринтом комнат, святилищ, коридоров, садов, лоджий, балконов, широких лестниц, двориков и атриумов. Юные ученицы, да и многие послушницы-лейны вечно терялись в этом хаосе, и даже жрицы-шимы порой забредали в неизвестные им районы монастыря. Только конары, старшие жрицы из правящей Деа Критан, всегда точно знали, где находятся.
Девять раз за каждый лунный цикл — то есть сутки — хрустальные куранты вызванивали пятиугольник тонов, магически основанные один на другом в единстве Большого Аккорда — символа любви и присутствия Миины. В это время вся работа в монастыре замирала; пока звучал Аккорд, пелись ежедневные молитвы. Поскольку в монастырских садах росло много апельсинников, тонкий аромат смешивался со Священными Песнями, придавая им нечто невыразимое словами. Как говорили рамаханы, знак того, что Святое Слово Миины достигает четырех углов мира.
В то первое утро в монастыре Риану поджидало еще одно испытание. Уборные для каждой ступени рамахан были общими. То есть ученицы — как и лейны, и шимы — пользовались одной уборной на всех. Личные уборные были только у конар.
Войдя в душевую, Риана застыла в замешательстве при виде совершенно обнаженных кундалианок. Ей снова пришлось напомнить себе, что она и сама кундалианка. И откуда у нее взялось это внезапное отвращение к толпе? Ученицы говорили о своих телах: кто слишком толстая или слишком худая, у кого ноги слишком короткие или слишком полные. Они болтали о своих лицах: у кого нос слишком длинный или слишком курносый, у кого глаза слишком близко посажены, слишком маленькие или косые, у кого прыщи, а кто просто уродина. Звучал неискренний, нервный смех, девочки сбивались во враждующие стайки, издевались над слабыми, над застенчивыми, над любой, казавшейся “другой”, шептались о том, кто из наставниц самая плохая, самая злобная, самая строгая или самая уродливая, о пропущенных занятиях, списанных контрольных, о запретных ласках, о ночных побегах и тайных свиданиях с мальчиками, поджидающими по ночам за стенами монастыря, о вечеринках, где тайком глотали снадобья, сделанные из трав и грибов, и курили пронесенную в монастырь лаагу. Аннон кое-что знал о лааге. Ее делали из высушенных измельченных листьев тропического растения; при курении или жевании она производила явное наркотическое действие, приводящее к быстрому привыканию. Это был грубый и опасный наркотик, особенно по сравнению с саламуууном, который в отличие от лааги не вызывал привыкания. Консорциум Ашеров крепко держал саламууун в руках, позволяя продавать его только в имеющих специальное разрешение кашиггенах.
Риана продолжала прислушиваться к негромким взволнованным голосам. Никто не упоминал о Миине, о священных текстах, о службах, даже о миссии рамахан, о которой так часто говорила Джийан: вернуть кундалианам ощущение благодати, которым они наслаждались столетия назад.
Пока Риана пыталась понять все это, две ученицы заметили новенькую и, насмехаясь, затащили под душ прямо в одежде. Платье прилипло к телу, что рассмешило их еще больше. Ее раздели и затолкали под горячие брызги в длинной душевой из мыльного камня, потешаясь над ее застенчивостью и обзывая. Конечно, поведение Рианы в таком близком соседстве с обнаженными девушками было довольно необычным. Каждый раз, когда Аннон чувствовал прилив сексуального возбуждения, Риану охватывала волна отвращения, принося чувства стыда и смущения.
А это оказалось небезопасно: смущение вывело на поверхность Аннона. Риана утратила хрупкую видимость женственности, сознание того, где она и кто. И бросилась в бой. Неудивительно, что эта внезапная агрессивность ошеломила и напугала девочек. Они завопили и побежали из душевой: так порыв ветра сметает опавшую листву.
Крики привлекли внимание дежурной послушницы, лейны Астар. Это была красивая женщина, не слишком старая, не слишком молодая. В блестящих каштановых волосах уже сверкала седина. Бледно-желтое одеяние послушницы очень шло ей.
— Что тут происходит? — спросила она мелодичным голосом.
— Новенькая какая-то чудная, — сказала одна из учениц.
— Да. Она странная, — сказала другая.
— Она пыталась сделать нам больно, — вмешалась третья.
— Нам она вообще не нравится, — сказала четвертая.
— Ну-ну, девочки. — Улыбка лейны Астар каким-то образом успокоила страх и враждебность учениц. — Риана в нашем монастыре недавно... бедняжка потеряла память. — Она оглядела учениц, одну за другой обнимая их взглядом. — Вы все помните, как трудно бывает вначале. Подумайте, насколько все труднее для нее. Риане надо многому научиться. Мы должны помочь ей привыкнуть; мы сами ждали помощи — и нам помогали. Таковы наши обычаи, не так ли?
Девочки закивали, и послушница велела им бежать одеваться, поскольку они уже опоздали на утреннюю молитву.
Оставшись наедине с Рианой, лейна Астар обернулась к ней.
— Ты в порядке?
Риана долго молчала.
— Откуда ты знаешь обо мне? — спросила она наконец.
— Мне рассказали, — просто ответила лейна Астар и протянула полотенце. — Не угодно ли тебе выйти?
Риана взяла полотенце и обернула им тело, к которому не могла привыкнуть. Она вгляделась в лицо лейны Астар — открытое, доброжелательное и, к счастью, бесхитростное.
- Предыдущая
- 41/141
- Следующая
