Искатель. 1968. Выпуск №5 - Смагин Борис Иванович - Страница 4

— Нет, нет, — запротестовала девушка. — В таком виде я не могу сесть за стол. Нет, нет! На мне грязь всех теплушек. Я даже чувствую, как она липнет. Кажется, все отдала бы за ведро теплой воды, о ванной я и не говорю…

— Марыся! — гаркнул внезапно оживший хозяин дома. — Помоги панночке помыться.

Он погремел ключами, открыл пузатый комод, достал кусок мыла, которое тогда было дороже золота.

От такой щедрости хозяйка чуть не подавилась куриной косточкой.

Революция родила коммунистические части особого назначения, задачей которых была защита своей матери революции от внутренних врагов. И формировались эти части из самых храбрых и преданных сынов — коммунистов и комсомольцев, по каким-либо уважительным причинам не ушедших на фронт.

Впоследствии комсомольский поэт скажет:

Это были все бойцы решительные, Делу верные, ребята свойские: Пулями к телам их попришитые, Кровью смочены билеты комсомольские…

С трехлинейками уходили ребята в бои. Возвращались не все. Ведь они даже подучиться солдатской науке порой не успевали — не было времени, не было опытных командиров. Где удавалось, привлекали в качестве инструкторов бывших унтер-офицеров и других «чинов» старой армии.

Виктор Сторожук был командиром взвода отряда особого назначения. Но весь его опыт ограничивался несколькими стычками с бандитами — огневыми, быстрыми, стихийными. Поэтому и пришлось идти на поклон к Супруну. Понимал Виктор: одного желания сражаться с врагом мало, воевать нужно учиться.

Супрун муштровал чоновцев по всем правилам. Комсомольцы раздобыли ему тужурку, еще кое-что из одежды. Бывший унтер постепенно освоился и больше не заводил разговоров о «самостийной» линии.

Несколько раз на пустыре, где проходили занятия, появлялся председатель ЧК Петренко. Он одобрительно кивал головой, глядя, как Супрун до седьмого пота гоняет чоновцев, беседовал с ребятами о текущих событиях, делился новостями.

— А куда исчезла Колосова? — спросил как-то Виктор чекиста.

— Скоро встретитесь, — ответил неопределенно Петренко. И перевел разговор на другое: — Как у твоих ребят с оружием?

— На сорок человек двадцать две винтовки. К каждой — по две обоймы. Есть ещё три нагана и несколько бомб. В мастерских ремонтируем два пулемета…

— Не густо, заходи к нам — подбросим. Взяли недавно небольшой склад с оружием, так что теперь есть. А что с одеждой?

— Сами видите — кто в чем. На весь взвод — ни одной целой пары ботинок.

— С одеждой трудно. Раздобывайте, где можете. А теперь посмотрим, чему научились.

И Петренко принялся довольно придирчиво экзаменовать чоновцев по огневой подготовке. Супрун чувствовал себя как на инспекторской проверке в былые времена. Он ел глазами начальство, на все вопросы отвечал строго по-уставному, исподтишка показывал комсомольцам кулаки: мол, старайтесь, не подводите.

Петренко остался доволен. Поблагодарил Супруна за службу трудовому народу и пообещал переговорить с военкомом, чтобы зачислили инструктора на жалованье.

Девушка отдохнула, отоспалась. Когда на следующий день встретилась со Свининниковым, была тщательно причесана, аккуратно одета: длинная коричневая юбка и белая блузка с высоким строгим воротничком делали ее похожей на гимназистку.

— Леся, — протянула узенькую белую ладошку. Глядя на девушку, на ее руки, любой сразу сообразил бы, что физический труд ей незнаком, жила раньше в холе и ласке. — Я прибыла по поручению известных вам лиц…

— Ни от кого связных не ожидаю. — После ночной пьянки Свининников смотрел на мир хмуро и подозрительно. Голова трещала, хотя адъютант вылил на голову атамана ведро ледяной колодезной воды. Нет, надо все-таки пить пшеничную, а не бурячанку. Белки глаз прорезали красные нити. Словом, самочувствие атамана было неважным. От вчерашнего гостеприимства не осталось и следа.

— Вот, взгляните-ка, — Леся протянула Свининникову квадратик серого картона. Обычный клочок — обтерся, завернулся по краям. Брось такой в пыль, на дорогу — никто не подберет. — Вы должны знать, что с ним делать.

Свининников поднес к картонке горящую спичку. Картонка долго не загоралась, потом огонек словно нехотя лизнул закраины. Картон сгорел, и в руках атамана остались чуть оплавившиеся металлические буквы: «С» и «Р».

— Гм, старый способ опознавания, — проговорил Свининников, всматриваясь в рисунок букв.

— Наша партия не осуждает вас за то, что вы вопреки директивам нарушили дисциплину и… как бы помягче выразиться, стали предводителем вот этих… — Леся указала рукой за окно, где завтракала, чистила оружие, мыла лошадей и обстирывалась его банда.

— Но-но, полегче, — вскинулся Свининников. — Пока в Киеве разрабатывается туманная тактика, эти люди гибнут в борьбе с большевизмом.

— Давайте называть вещи своими именами, — спокойно сказала Леся. — Зарубить комнезамовца в нынешних условиях так же безопасно, как раздеть путника на большой дороге.

Она состроила презрительную гримаску, давая понять, что лично ей противно и то и другое. Заговорила жестко, решительно:

— От вас ожидают большего. Вы знаете, как напряжена сейчас обстановка. Лозунг дня: сплачивать, объединять все силы для борьбы с большевизмом, наносить удары по самым уязвимым местам. Не размениваться на мелочи, на бессмысленную лихость.

Леся перешла на доверительный тон:

— На вас очень надеются, ценят ваш боевой опыт и непримиримость к врагу. Впрочем, все это сказано в письме…

Она попросила нож, распорола подкладку свитки, извлекла листок папиросной бумаги.

Пока Свининников читал, она задумчиво постукивала пальцами по краешку стола, посматривала в окно. Голубела за квадратами стекол степь, у самого края горизонта подпирали небосвод тополя — там был другой хутор.

Атаман сказал:

— Мне надо все обдумать. Если вы не возражаете, встретимся позже.

— Нет, не возражаю. Тем более что понимаю ваше состояние: вести очень важные, а голова, наверное, раскалывается…

Свининников натянуто улыбнулся, поняв намек. Но в ее словах не слышалось ни презрения, ни упрека, и он промолчал.

На следующей встрече атаман спросил:

— В письме, помимо инструкций, есть приписка, что цель укажете вы. Что за цель?

— В этих местах есть только одна цель, достойная вашего внимания. Город… Он опора большевизма в степях. Придет время, красные окрепнут, и тогда город станет плацдармом для наступления.

— Этот орешек мне не по зубам.

— В одиночку — да. Но есть еще Бокун, есть другие, которых вы знаете. Наше влияние на них не распространяется, они самостийники, но вы-то у них авторитетом пользуетесь…

Леся зло и азартно сверкнула глазами.

— А если внезапно из пулеметов, как косой по траве, — чтоб после этого пусто и голо…

— Мы думали о городе, — сказал Свининников, — определенные планы у нас есть, но не такие конкретные… — И вдруг без всякой видимой связи спросил девушку:

— Вы из Киева?

— Вообще-то из Херсона, но в данном случае — из Киева. Да и детство мое там прошло.

— Как же, бывал, бывал… Даже свидания назначал у памятника святому Владимиру. Внизу, на Подоле.

— Видно, не очень были влюблены, если даже забыли, что памятник этот на Владимирской горке стоит…

— Прошу прощения, оговорился… Ах, Киев, Киев… Золото куполов, синь Днепра… Там мои лучшие годы прошли. Кстати, у вас в Киеве друзья есть? Могут оказаться

общие знакомые…

Леся назвала несколько фамилий. Действительно, нашлись и общие знакомые, и даже оказалось, что сестра одной из Лесиных подруг ходила к памятнику Владимира на свидания с юным студентом Свининниковым.

— А я тогда была маленькой и страшно завидовала тем, кто ходит на свидания.

Посмеялись: тесен мир. Шел мирный светский разговор, какой бывает у малознакомых людей, желающих больше узнать друг о друге.

— Как вы очутились в этих местах? — спросила Леся.

— В городе жил мой отец — очень уважаемый в здешних местах человек. Где он, я не знаю. В родительском доме сейчас большевистская ЧК заседает. Страшно подумать, что оплевано и уничтожено все, что было дорого… После фронтов подался к Петлюре, был ранен, думал отлежаться у отца — я еще не знал, что он вынужден был бежать отсюда ночью, как какой-нибудь каторжник. Приехал, а здесь никого… Затянулись раны, отлежался, ушел в степь, собрал лихих хлопцев, у которых есть о чем поговорить с красными, и айда саблей махать…