Французский поцелуй - ван Ластбадер Эрик - Страница 44

• Предыдущая
• 44/149
• Следующая

— C'est le souk ici! — кричит она. Духота, как в конюшне!

Крис смеется, пытается подняться с постели, когда она бросается на него сверху.

— Иногда ты для атлета отвратительно ленив, — укоряет она.

Зарывшись лицом в ее черные, как ночь, волосы, Крис думает, что это, наверно, потому, что атлетические достижения никогда не приходили к нему естественно, как к Терри. Всегда рогом пахать приходилось, что в беге, что в велоспорте. Но иногда, накачивая тело, он чувствует, как устает его дух, и все удивляется, на кой черт все эти мучения.

Спихнув ее с себя, откатывается на спину и лежит, глядя в потолок, заложив руки за голову.

— Что ты там видишь, котик? — спрашивает Сутан. — Только коты могут увидеть в тени нечто живое.

— Будущее, — отвечает Крис. — Прошедшее. Так, ерунда. Она смеется, карабкается на его голую грудь, поглаживая ее ладонями сверху вниз. — Я вижу это прекрасное мужское тело, облаченное в желтую майку, как оно пересекает финишную линию под Триумфальной Аркой. — Она имеет в виду желтую майку лидера велогонки Тур де Франс, ради участия в которой Крис и приехал во Францию.

Посмотрев на выражение его лица, она перестает смеяться и начинает колотить его сжатыми кулачками.

— Разве я тебе не говорила, что у тебя жуткий вид, когда ты хандришь?

Крис отводит глаза от теней и заглядывает теперь в ее необыкновенные, миндалевидные темные глаза, в глубине которых светятся зелененькие точки. Он подымает руку, убирает назад ее свисающую прядь.

— Иногда, — задумчиво говорит он, — я не знаю, зачем я здесь, во Франции. Тогда мне кажется, что не для того, чтобы выиграть эту гонку.

— А теперь ты, кажется, думаешь о войне, верно?

— Ты угадала.

— А что конкретно ты думаешь о войне?

— Не о самой войне, — отвечает он медленно. — О моем брате, который воюет. Но, в принципе, это одно и то же. Мне не дает покоя мысль, что Терри ранен. Или убит.

— Тогда почему ты здесь, во Франции, вместо того, чтобы быть во Вьетнаме?

— О'кей.

Сутан презрительно фыркает.

— Вы, американцы! — восклицает она, произнося это слово, как бранный эпитет. — Вы говорите свое «О'кей», думая, что все объяснили. Что ты в данный момент имеешь в виду своим «О'КЕЙ»?

— На этот раз, — объяснил Крис, вставая, — оно значит «достаточно».

— Никогда мне не удается погрызть тебя с такой эффективностью, — сказала она, глядя ему вслед, — как ты грызешь сам себя.

Крис влезает в свои шорты, темно-синюю футболку с белой надписью НЭНТАКЕТ через грудь. Во дворике занимается славное Провансальское утро. Солнечный свет, такой, что душа художника радуется, просачивается какими-то сгустками похожими на потоки воды, сквозь стену кипарисов, стоящих, как часовые, на страже дома.

Этот домик в Мугенах он снял потому, что здесь начинались предгорья Альп, и перегон отсюда до Динье, городка в Приморских Альпах, будет, по-видимому, критическим этапом велогонки Тур де Франс. Динье, по мнению Криса, будет поворотным пунктом: тот, кто победит на этом этапе, имеет наибольшие шансы для того, чтобы выиграть и всю гонку. За последние несколько недель Крис основательно изучил топографию Динье и его окрестностей.

Домик стоит на склоне горы, поглядывая стеклами окон, как и многие фермерские домики в округе, на долину к северу, над которой вздымаются Приморские Альпы в их таинственном величии. Совсем не похоже на тот вид, который открывается из окон вилл миллионеров, облепивших гору с южной стороны: потрясающий спуск, заканчивающийся лазурными водами Средиземноморья. Крис не раз любовался этим видом из окна летней виллы родителей Сутан, но, тем не менее, предпочитал вид из своих окон.

Иногда, в особенно ясное утро, когда солнце золотит вершины Альп, Крису кажется, что он видит Динье, затаившийся в тенистом горном перевале, ждущий его.

— Как твое рисование продвигается? — спросил Крис, слыша, что она тоже выходит во дворик.

— А твоя писанина? — спрашивает она.

Он оглянулся на ее голос и увидал, что она все еще под навесом над дверью.

— Занялась бы лучше балетом, — говорит он. — С такой фигуркой ты бы была отличной les petits rats. (Он имеет в виду учениц балетной школы при Парижской Опере).

Сутан собирает волосы в пучок, как у балерин.

— Это все равно, что пойти в монахини.

— Я никогда не верил, что Сутан — это твое прозвище. — Французское выражение Prendre la soutane означает «надеть сутану», то есть стать священником. — Мне кажется, ты придумала эту историю, чтобы придать пикантности своему имени. Это как раз в твоем духе.

Она улыбнулась.

— Ты так думаешь? Но наверняка никогда не узнаешь.

— Последнее время, — сказал он, опять посерьезнев, — я, кажется, ничего не знаю наверняка.

Она приблизилась к нему, обхватила руками за талию.

— Кроме того, что ты выиграешь гонку Тур де Франс. — Потом, повернувшись, возвращается в дом. — Что ты хочешь на завтрак? — Прежде чем он смог ответить, она вставила в портативный стереомагнитофон свою любимую пленку Шарля Азнавура. Это тоже в ее духе, подумал про себя Крис, но ничего не сказал. Что бы она ни приготовила, он съест с удовольствием, потому что на этом горючем ему предстоит совершить свою ежеутреннюю изнурительную поездку в горы, до самого Динье. А днем Сутан приедет за ним на машине и отвезет его домой.

Позднее, наращивая скорость вдоль по извилистой горной дороге он думает о доме. Об отце, гордом сыне уэллсского фермера, горбатившегося с утра до ночи на привольной, но скудной земле, чтобы прокормить семью.

Воображение Криса рисовало ему его отца, вырастающего из серого тумана Уэллса с котомкой за плечами, в которой лежит краюха хлеба, и несколькими шиллингами в кармане. Вот он приходит в Лондон, там учится, затем вступает в полк Уэллсских Гвардейцев, участвует в войне, на фронтах которой храбро сражается за Империю. Потом встречается с матерью Криса, американкой из Коннектикута, еврейкой польского происхождения. Хотя это не та женщина, в которую Малькольм Хэй мечтал в юности влюбиться, он женится на ней. Благодаря ей, эмигрирует в Штаты, а вся Уэллсская родня к тому времени уже перемерла.

А потом, один за другим, как выстрелы из ружья, — Терри и Крис, братья Хэй.

Терри. Крису всегда приходилось бороться за то, что Терри давалось без труда. Терри был прирожденный атлет. Сильнее, быстрее и сообразительнее, чем кто-либо еще из школы, в которой они учились. Крис всегда вкалывал в поте лица, но никогда не выбивался из второго состава, вечно в тени, отбрасываемой Терри.

И эта тень, все больше вытягиваясь с годами, заставляла его удваивать усилия, чтобы сравняться с достижениями брата. Невозможное дело, и, пожалуй, именно поэтому он чувствовал себя обязанным продолжать его. Вот, дорогая Сутан, что я вижу, уставившись в тени. Я вижу там себя, каким я должен быть и каким никогда не буду.

Одно хорошо: вечное соревнование с братом привело его на велотрек. Сразу же решил участвовать лишь в личных гонках, где нет риска засесть во втором составе: можно только проиграть. И проигрывал он поначалу очень даже часто. Потом постепенно, с большим трудом, стал занимать вторые места, а потом и первые.

А там и школьные годы закончились, и у них с Терри разошлись пути. Терри, до кончиков ногтей Уэллсский гвардеец, каким был Малькольм Хэй и какими он хотел видеть своих сыновей. Какими качествами надо обладать, думает Крис, нажимая на педали и мчась вперед сквозь тягучий, как сок пораненого клена, воздух, для того, чтобы выбрать военную профессию? Достаточно ли одного патриотизма, чистого и простого, или, как подозревал Крис, нужно иметь в душе какую-то личную амбицию или даже злость, — качества, в которых он подозревал своего отца и брата?..

У него никогда этой злости, которая могла бы подвигнуть его на убийство другой мужской человеческой особи, никогда не было. Он — пацифист, и именно поэтому он сейчас во Франции. А, может, прав отец, который считает, что он здесь из трусости, заставившей его поджать хвост и драпать во Францию, спасаясь от хаоса войны, возможности быть убитым?

• Предыдущая
• 44/149
• Следующая