Черное сердце - ван Ластбадер Эрик - Страница 7

• Предыдущая
• 7/185
• Следующая

Я не хотел этого. Я считал себя честным парнем, – он пожал плечами. – Кто знает, может, это была какая-то форма самосохранения. Короче, я стал брать деньги у всяких подонков... Это устраивало меня, это устраивало их. Но я старался, чтобы все было хорошо. В конце концов это была как бы компенсация за часы, проведенные среди свиней в помойке.

Но самая страшная помойка – это отдел по расследованию убийств. Потому что ты даже не понимаешь, что делают с людьми наркотики. Наркоманы убивают, не испытывая при этом никаких эмоций, просто так, – голос его сорвался на шепот. – И я чувствую, как сам с каждым днем становлюсь все гаже.

Мойра Монсеррат плакала. Она приехала в дом Трейси в самый дождь, и ей ничего не оставалось, как подняться на второй этаж и броситься на просторную двуспальную кровать.

Потом она погрузилась в беспокойный сон и с криком проснулась среди ночи. Сердце ее колотилось, тяжелое дыхание эхом отдавалось в ушах. Что она слышала? Что ее разбудило? Наверное, сам сон, прикоснувшийся к ее плечу.

О Джон, подумала она, где же ты, кто теперь защитит меня от самой себя?

И в памяти ее зазвучал глубокий голос, даривший тепло и жизнь.

– Я знаю тебя так, как ты сама себя не знаешь, – говорил он. – Я только надеюсь... Я часто думаю о том, каково тебе, когда ухожу домой, к Мэри. Ты же знаешь, я все еще люблю ее.

Она улыбалась:

– Как ни странно, я и не возражаю. Ты очень надежный и верный, Джон. Именно это в тебе я ценю больше всего. Я не могу себе представить, что ты бросишь семью, как не могу представить, что ты можешь причинить боль мне.

Он нежно поцеловал ее.

– Нос тобой я чувствую себя живым. Я знаю, у меня хватит сил, чтобы воплотить мечту, которую создал для меня Трейси, – он засмеялся, крепко обнял ее. – Порой я думаю, что это ему надо быть кандидатом в президенты. Да, у меня есть опыт. Но настоящий блестящий ум – у него. Его конструкции, его построения блистательны. Он разбирается в людях настолько, что это иногда даже пугает меня. В своих оценках он не ошибается никогда.

– Тогда почему он работает на тебя? Судя по тому, что ты о нем говоришь, он мог бы достичь всего этого сам.

– Хороший вопрос, Мойра. И я не уверен, что знаю на него ответ, – он перевернулся на бок, чтобы смотреть ей прямо в глаза. – Он был в Юго-Восточной Азии. Но не как обычный солдат. Это было какое-то особое задание, специальные войска, как я догадываюсь. Он не рассказывал мне никаких подробностей, да я и не пытался вызнать... Но одно я знаю: когда-то он обладал властью. Большой властью. Огромной.

– И что, по-твоему, произошло?

– О, я полагаю, что никто кроме Трейси понять этого не может. Мне кажется, он просто от них ушел. Может, он видел слишком много смертей, потому что где-то глубоко внутри Трейси очень чувствительный. И что-то его гложет. Его положение при мне – результат его личного выбора, как я теперь понимаю. Он достаточно близок к власти, он по-прежнему держит бразды правления в своих руках, но при этом он не на виду. Это то, что ему нужно в настоящее время. Возможно, когда-нибудь этого станет ему недостаточно.

Мойра испугалась:

– Но разве он пойдет против тебя?

– Трейси? – Джон засмеялся. – Слава Богу, нет. Трейси еще более преданный человек, чем я, если это вообще возможно. Нет, за это время мы стали не просто друзьями. Мы стали братьями. Я хочу, чтобы ты помнила это.

И Мойра запомнила. Это было единственное, о чем она вспомнила в тот ужасный миг, когда паника охватила ее.

Теперь, стоя в кухне дома Трейси, она знала, что Джон не ошибся в своей оценке.

– О Господи, Джон, – едва слышно произнесла она. – Что я буду без тебя делать?

Проглотив слезы, она открыла окно над раковиной, впустив свежий, влажный воздух. Дом этот ей нравился. Он был аккуратным и уютным, обставленным старой удобной мебелью, которая, казалось, говорила о личности хозяина. Говорила о прошлом.

Из кухни, увешанной полками из кедрового дерева, можно было пройти прямо в столовую. В центре ее стоял деревянный стол с витыми ножками, покрытый хлопчатобумажной скатертью ручной работы. На ней – пара камбоджийских подсвечников. В застекленной горке в углу она разглядела несколько коробок с длинными белыми свечами, стаканы, тарелки, массу камбоджийских безделушек.

Мойра знала, что Трейси интересуется Камбоджей. Интересно, почему, что могло с ним там случиться? Если Джон был прав, то что-то ужасное, то, что Трейси предпочел похоронить на дне души.

Она медленно прошла в следующую, ярко освещенную комнату. Это была гостиная, и Мойра постояла в центре, привыкая к ней, проникаясь ее духом. В камин, который давно уже не использовался по своему прямому назначению, был вделан большой телевизор.

Пол перед камином и сам камин выложены местной зелено-голубой плиткой, на каминной полке – большая статуя Будды. Она была покрыта золотым лаком, но от времени лак стерся, и кое-где проступили темные пятна – дерево, из которого была вырезана фигура.

Мойра смотрела в загадочное лицо. Для нее это лицо ассоциировалось с чем-то неземным. И оно притягивало ее взгляд. Утреннее солнце освещало одну его сторону, другая оставалась в тени. Она вглядывалась, вглядывалась, пока ей не начало казаться, что эта статуя – нечто нерукотворное...

Она с усилием отвела взгляд. Прошла к обитой толстым вельветом кушетке с комковатыми подушками. Встала на колени, обняла подушку и уставилась в окно. Позади размытой дождями дороги виднелся яблоневый сад, судя по всему, большой. Яблони стояли рядами, как музыканты военного оркестра. А еще дальше – волновавшееся на ветру поле ржи.

Мойра открыла и это окно. Смежив веки, подставила лицо мягкому ветру. Глубоко вдохнула в себя щедрые запахи лета.

Свернувшись клубочком на кушетке, она прижалась щекой к старой подушке и разревелась. Она плакала от одиночества, от того, что ей некуда податься, от того, что ее все больше и больше охватывало чувство нереальности происходящего. От того, что где-то шла жизнь, но в этой жизни ей не было места.

– Сегодня я вижу тебя в последний раз.

Трейси удивился:

– Что ты имеешь в виду?

Май спокойно смотрела на него, ее черные глаза блестели:

– С тобой что-то произошло.

Снаружи рокотал неумолчный говор Чайнатауна.

– Не понимаю, почему ты цепляешься за это место. У тебя достаточно средств, чтобы жить где-нибудь еще...

– Извини, – тихо произнесла она, – но теперь это не твое дело.

Трейси знал, что встревожил ее сразу же, как вошел. Не было ничего, что она не могла бы в нем разгадать, разглядеть. Он подошел, обнял ее. Она была маленькой, изящной, с широкими скулами и огромными глазами. Впервые они встретились в доджо, и тогда она показалась ему больше похожей на зверька, чем на человека – так грациозно и быстро, движениями почти нежными, она отправляла на деревянный пол партнеров.

– Ну перестань. Май, – взмолился он, улыбаясь. – Пойдем куда-нибудь. Я хочу съесть дим-сум. Давай повеселимся. Она подняла к нему лицо:

– В тебя уже вселилось это чувство последней ночи, – она криво улыбнулась. Она знала, что такая улыбка портит красоту ее лица. – Я ведь понимаю, что это такое. Я была там, – она имела в виду Юго-Восточную Азию во время войны. – И у тебя сейчас появилось это чувство.

– Ты сошла с ума.

– Я заметила, как только ты вошел в дверь.

– Пойдем, – повторил он. – Ты же любишь дим-сум.

– Я не голодна, – ответила она. – К тому же не хочу, чтобы в моем последнем воспоминании ты сидел в каком-то пестро разукрашенном ресторане. У меня уже слишком много таких воспоминаний. Сегодня мы никуда не пойдем, – и она змейкой выскользнула у него из рук и начала расстегивать платье.

Следя за нею глазами, Трейси произнес:

– Нет, Май. Не сейчас.

Она повернулась, улыбнулась, широко раскинула руки.

– Ну, видишь?! – победным тоном воскликнула она. – Ты же хотел «повеселиться», – она умела его передразнивать. – Ты хотел поесть, ты хотел выпить, – она подошла к буфету, – ты же знаешь, выпивка здесь всегда найдется.

• Предыдущая
• 7/185
• Следующая