Черное сердце - ван Ластбадер Эрик - Страница 10

• Предыдущая
• 10/185
• Следующая

У меня все внутри переворачивается, когда я вижу этих вьетнамцев, ту семью, что живет рядом с нами в Камкармоне. Какое они имеют право там жить? Это все дела Сианука. Он по четыре дня в неделю проводит в Камкармоне с Моникой и ее бандой, вот потому там и торчат эти вьетнамцы.

– А я в них ничего плохого не вижу, – сказал Сока с простой детской логикой. – Они ничего плохого не сделали ни мне, ни тебе, никому из нас.

Самнанг смотрел в лицо братишки и чувствовал, как в нем нарастает волна гнева. Он попытался улыбнуться, чтобы как-то охладить пыл. Он недавно виделся с Рене, а Рене всегда удается распалить в нем этот огонь.

Все еще улыбаясь, он обнял братишку за плечи, нежно сжал. Они очень любили друг друга.

– Мне не с кем поговорить, – мягко произнес Самнанг, – поэтому я порой и выкладываю все тебе. Ты – все, что у меня есть, единственный, кто меня понимает.

– Да, я понимаю, бавунг,– сказал Киеу Сока, стремясь помочь старшему брату. Он был счастлив, что тот разговаривает с ним как со взрослым. – Ты знаешь.

– Верно, – Киеу Самнанг прикрыл глаза. – А сейчас забудь, о чем я тебе тут наговорил. Это ничего не значит, – но про себя подумал: скоро настанет время, и это будет значить все.

Ким сидел в библиотеке и делал выписки из досье «Рэгмен». Подошел библиотекарь и передал ему приказ подняться к Директору.

Ким кивнул, в последний раз глянул в свои записи, чтобы убедиться, что он на верном пути. Затем закрыл досье, отодвинул кожаное кресло, сложил выписки в измельчитель документов: из библиотеки запрещалось что-либо выносить, за редким исключением, и тогда требовалось получить две подписи начальства.

Он вернул досье, отметил время, расписался. Кивнул библиотекарю – внешность его была до такой степени невыразительной, что и при желании ее невозможно было бы описать, – и зашагал по длинному коридору.

Пол был покрыт толстыми коврами, кругом царила полнейшая тишина – одно из строжайших требований Директора. Даже на первых этажах, где располагался музыкальный фонд «Дайетер Айвз» – этот Фонд был создан для прикрытия истинной деятельности тех, кто занимал остальные этажи, и, опять же ради прикрытия, тратил в год тысяч двадцать долларов на молодых американских композиторов, – так вот, те самые ничего не подозревающие композиторы по требованию истинных хозяев вынуждены были прослушивать интересовавшие их произведения исключительно через наушники. Только каждое первое воскресенье месяца, когда в зале происходили концерты, из здания доносились хоть какие-то звуки.

В этой тщательно сохраняемой тишине Киму легче было предаваться воспоминаниям о давно погибшей семье – эти воспоминания были единственным, что удерживало его в этой жизни. Воспоминания заставляли его также быть терпеливым:

уже давно время значило для него совсем иное, чем для других.

Поднимаясь в лифте, он думал о том, что принесло ему терпение. Теперь время настало, сказал он себе, время привести асе в движение. Последний кусочек головоломки лег наконец на свое место, и он почувствовал естественное желание ястреба опробовать крылья, прежде чем ринуться на жертву. Сколько времени заняло у него решение головоломки! Времени, исчисляемого несколькими жизнями.

Выйдя на верхнем этаже, он выглянул в похожее на бойницу окно: внизу, по Кей-стрит, сновали пешеходы. Чуть дальше к востоку виднелась площадь Феррагат и здание ИВКА[9] – располагалось оно достаточно близко к Белому дому, и обитатели era видели из окон не только туристов, но и тех, кто вершил судьбы страны.

Ким решительно отвернулся от окна и прошел через две двери – одна открывалась к нему, вторая, после маленького тамбура, от него.

Ступив внутрь, он и не подумал улыбнуться: Директор не признавал вольностей. Это был человек внушительного телосложения и со значительным, строгим лицом – Ким, которого научили не обращать внимания на лица и их выражения, и то каждый раз невольно испытывал почтение. У Директора была тяжелая квадратная челюсть, и если бы не пронизывающий взгляд, запоминалась бы в его лице только она. Киму не нравились глаза директора – они напоминали ему взгляд Трейси Ричтера.

– Ну, как повеселились во Флориде? – пророкотал Директор.

– Летом Флорида просто невыносима.

Директор встал из-за заваленного бумагами стола и скрестил на груди руки – более всего он напоминал монумент горы Рашмор[10].

– Ким, мы прошли с вами долгий путь. Я принял вас на работу вопреки рекомендациям людей, мнению которых я привык доверять, – Директор выплыл из-за стола, словно авианосец в открытый океан. – Вряд ли мне стоит повторять, что вы занимаете в фонде совершенно особое положение. До определенной степени вы пользуетесь даже большей свободой, чем я сам. Такой свободой, что если об этом догадается Президент, мне головы не сносить.

– Мы оба знаем, чем это вызвано.

– Да уж, черт побери, – Директор позволил улыбке чуть растопить льды его лица. – Господи Иисусе, вы смогли проделать для нас ту работку, в которой мы отчаянно нуждались, – он развел в стороны могучие ручищи, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать. – Пока эти придурки гонялись в Юго-Восточной Азии за своими хвостами, вы дали нам досье на самых ярых коммунистических лидеров. И досье толщиной с мою руку. – Он сложил эту самую руку в подобие пистолета. – И потом, один за другим, – он прищурил глаз, прицеливаясь, – пах, пах, пах, они исчезли во мраке.

Он поддернул манжеты, словно собирался приступить к какой-то работе:

– Но дело не в этом.

Ким уже понял, что собирался сказать ему Директор, но, черт побери, облегчать ему задачу не собирался и потому стоял молча.

– Ким, – начал Директор своим самым проникновенным голосом. – Всю жизнь вы занимались тем, что уничтожали приговоренных. Вы делаете это лучше всех. Прекрасно. За это вам и платят. – На Директора упал луч солнца, и он моргнул. – Я полагал, что здесь вы должны были бы отвлечься от своей работы, подумать о чем-нибудь еще.

– Вызнаете?..

– Да, – прервал его Директор. – Я отлично знаю, кто такой Лон Нам.

– Он убивал детей! – воскликнул Ким. – Мясник из лесов Камбоджи! Казнь, которую я для него придумал, и то была шиком мягкой.

– Что он заслужил или не заслужил, – ровно произнес Диктор, – это не вопрос. Главное: вы совершили несанкционированную экзекуцию, и вот это-то я терпеть не намерен. Даже от вас. Я ценю вашу работу, но ту, что я вам поручаю. Так что благодарите Бога, что вы не в штате ЦРУ. Тимпсон вам бы такое устроил, что вы бы ползали на пузе месяца полтора.

– Вы не должны были об этом узнать, – сказал Ким. – Это невозможно.

– Но я ведь узнал, да? – на этот раз в улыбке Директора тепла не было совсем. – Не позволяйте вашим горестям подчинять себе ваше я, Ким. А то в один прекрасный день вам придется поднять к солнцу незрячие глаза.

И он резко повернулся к столу, давая понять, что разговор окончен:

– И запомните этот урок.

Три дня в неделю Киеу работал в «Пан Пасифика» – неприбыльной организации, чьей задачей было сближение американцев с азиатами «путем культурно и художественного взаимопонимания».

«Пан Пасифика» занимала три этажа в современном здании на Мэдисон-авеню. Спонсорами ее были разные корпорации и частные лица, в немалой степени процветанию способствовала и все более активная торговля с Японией, Китаем и Таиландом.

Но широкая публика видела лишь верхушку айсберга – работу по расселению, устройству и обучению беженцев из Вьетнама и Камбоджи. Публика также знала, что организация способствовала созданию первых храмов камбоджийских буддистов на территории Соединенных Штатов – в Вашингтоне, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке.

Деятельность же Киеу не была видна широким массам. Эти три дня в неделю он проводил, наблюдая за, казалось бы, бесконечным потоком прибывающих в страну камбоджийцев с растерянными, испуганными глазами. В их лицах он видел свое прошлое. И каждый вечер, покидая кабинет, он с благодарностью думал о безопасности, которую так неожиданно – и даже чудесно, – обрел.

• Предыдущая
• 10/185
• Следующая