Тайна острова Химер - Ле Пезеннек Мари-Анн - Страница 4

Фрэнк Салливан сразу пожалел о том, что Мари приходится ему кузиной.

Любитель красивых женщин, неисправимый ловелас, при других обстоятельствах он охотно пополнил бы романом с ней коллекцию своих побед.

У тридцатипятилетнего Фрэнка было две страсти: лошади и женщины.

Худощавый и жилистый, мускулистый от многолетней верховой езды, с черными непроницаемыми глазами на худом лице, с орлиным носом, недлинными волосами рыжеватого цвета, типичного для ирландцев, Фрэнк не являлся красавцем в полном смысле этого слова, но в нем был убийственный шарм.

Алиса говорила, что ему стоит лишь время от времени нагибаться, чтобы подбирать женщин, падавших, словно спелые плоды, и что, надкусив, он отбрасывает их. Она добавляла, что из-за его неуемного желания иметь всех у него не оставалось ни одной. В этом она ошибалась.

На самом деле он жаждал лишь тех, кто принадлежал другим. И мысль, что Ферсен мог свободно распоряжаться великолепным телом Мари, порождала в нем желание убить его. Ко всему прочему, эта девка отняла у него часть наследства. Когда Луиза объявила о своем решении, он открыто не взбунтовался по трем причинам. Во-первых, ему доставляло удовольствие бешенство Алисы. Во-вторых, бабушка не спросила его мнения. В-третьих, он твердо решил не позволить этой бабе обобрать его. Как бы красива она ни была.

От приступа ненависти у него почти перехватило дыхание, когда показался замок. Чтобы прогнать ее, он сконцентрировал свои мысли на приятном видении: Ферсен на четвереньках в воде, к примеру. Вновь увидев эту сцену, Фрэнк недобро рассмеялся.

В тот раз он был на холме, когда заметил двух всадников, скачущих по перешейку к островку, и видел падение сыщика с лошади. Не будь там Мари, он охотно позволил бы приливу утопить Лукаса. Но у него были свои планы, касающиеся красавицы кузины, и планы довольно соблазнительные, не требующие много времени для их осуществления.

Обычно ничто не нарушало настроения Алисы Салливан. Но когда она встала у окна гостиной, то при виде суматохи, ворвавшейся в строгую упорядоченность парка, ее безупречная, высокая фигура напряглась. Рабочие возводили большие белые навесы, прибивали доски, безжалостно вытаптывали лужайку, хозяйничали среди ее дорогих роз…

Две горькие складки утончили ее губы, под ровно подстриженной челкой сузились глаза. Волна ненависти захватила ее… И все это ради свадьбы пришлой девчонки!

И пусть Луиза пожелала познакомиться со своей внучкой, пусть она настояла на ее свадьбе в Киллморе, пусть даже отдает ей долю наследства своей покойной дочери… Со всем этим, наверное, можно смириться. Наверное. Но зато она никогда не простит Мари взгляда, которым смотрит на нее Эдвард, ласкового взгляда, которого ни разу не удостоилась она сама! Охватившее Алису чувство несправедливости было таким сильным, что вынудило ее упереться ладонями в стекло, чтобы не покачнуться.

Еще в детстве она постоянно ждала если не проявления любви, то хотя бы немного внимания со стороны отца, но всегда наталкивалась на безразличие или раздражение.

И все-таки, чтобы понравиться ему, она всегда старалась быть послушной, благоразумной, хорошо учиться. Она даже отказалась от увлечения рисованием и взвалила на себя обязанности по управлению винокурней.

Хуже того: она безропотно вышла замуж за мужчину, которого ей подсунули, за эту свинью Бентона.

Вторая волна ненависти захлестнула ее при воспоминании о грубости этого жалкого, развращенного аристократишки.

Однако она никогда не жаловалась.

Будучи беременной, она с отвращением чувствовала, как в ней растет и шевелится отродье грубого мужлана. В довершение всего она опять разочаровала своего отца, произведя на свет не продолжателя рода, а обыкновенную девчонку, к которой Эдвард отнесся как к последнему щенку.

Как же после этого привязаться к ребенку? Как полюбить бедняжку Жилль, появившуюся на свет в атмосфере отвращения? А через несколько месяцев после рождения дочери муж наконец-то подарил ей долгожданную радость — он умер. Алисе пришлось разыгрывать горе. Единственное, что она умела хорошо делать всю свою жизнь, — это притворяться и лгать.

В этот раз она остро чувствовала опасность.

Маска бесстрастия, которая не сходила с ее лица из года в год, износилась, наступил предел ее способности обуздывать и скрывать свои чувства. И лишь план, созревший у нее, заставлял Алису сохранять спокойствие и хладнокровие. От него-то она уже ни за что не откажется, несмотря ни на какие препятствия.

Она чуть не вскрикнула, почувствовав руку на своем плече, но не пошевелилась и проглотила слезы, вызванные душевной болью, узнав голос отца.

— Прошу тебя быть поприветливее с твоей кузиной Мари. Я хочу, чтобы церемония прошла без осложнений.

Алиса резко повернулась и прямо посмотрела ему в глаза.

— Ты можешь мне сказать, к чему такое пышное торжество? Когда я выходила замуж, ты и половины не сделал.

Впервые Эдвард осознал, сколь велика душевная боль его дочери. И это его вдруг опечалило.

— Ладно, дочка, прости, я был не прав.

Эти слова, которых она не ожидала услышать, привели ее в замешательство, и у нее сразу зародилось подозрение, что он играет комедию, чтобы добиться ее расположения по отношению к Мари.

Она его запрезирала еще больше.

— Ты смешон! Эта девица будет вить из тебя веревки!

— Она ничего у меня не просила, — возразил Эдвард.

— Этого еще не хватало! Да она дергает тебя за ниточки, как куклу! — Алиса саркастически засмеялась.

— Я понимаю, папа. В ней есть все, чтобы околдовать любого… — послышался голос только что вошедшего в гостиную Фрэнка.

Алиса метнула в брата убийственный взгляд.

Свежевыбритый, после душа, он надел белый пуловер, который ему очень шел. «Соблазнитель готов действовать», — с отвращением подумала Алиса.

Она язвительно улыбнулась Эдварду.

— Скажи своему сынку, чтобы он не волочился за молодой, если не хочешь осложнений!

— Прекратите!

Тон Луизы, сидевшей в кресле, повернутом к камину, свидетельствовал о том, что его владелица всю жизнь командовала и привыкла к повиновению.

— Я не потерплю таких разговоров! Напоминаю, что только благодаря Мари и Лукасу Ферсену мы смогли достойно похоронить мою любимую Мэри.

— Беглянку, любовницу убийцы, наводчицу? Хорошенькая родословная! — проскрипела Алиса. — Если Мари Кермер унаследовала это, грош цена будущему нашей семьи.

— Я запрещаю тебе!.. — повысила голос старая дама, стукнув в пол своей палкой.

— Ты много лет запрещала нам упоминать о твоей любимой дочери, а теперь мы должны молиться на нее? Нет уж, только не я!

Луиза собралась было ответить, но тут дверь гостиной распахнулась, впустив девушку-подростка, угольный макияж которой подчеркивал бледность лица.

Красная прядь свисала на одну половину ее лица, остальные волосы, каштановые, небрежно удерживались длинной стальной заколкой. Тяжелые сапожки со шнуровкой усиливали ее худобу и подчеркивали невысокий рост. В довершение всего на ее бровях и в крыльях носа был пирсинг, а ногти покрывал пурпурный лак.

«Хорошо еще, что ее прабабка слепа», — подумала Алиса, без удовольствия меряя глазами дочь.

— Приветик… — бросила Жилль, плюхаясь на канапе.

— Поздоровайся с бабушкой!

Ледяной тон Алисы и ненавидящий взгляд, которым ее окатила дочь, лучше всяких слов говорили об их отношениях.

Девушка небрежной походкой подошла к бабушке, потом опять, зевая, уселась на канапе.

— Напоминаю, что у нас будут гости. Где ты шлялась?

— У меня есть дела поважнее… А лизать сапоги двум сыщикам вы можете и без меня.

— Не заговаривайся! — вмешался Эдвард, отметивший короткую удовлетворенную улыбку, адресованную матерью дочери.

— Я хочу, чтобы вы встретили наших гостей уважительно и пристойно, — продолжила Луиза.

— Кров, стол, свадьба, наследство… И улыбки к тому же! — едким тоном бросил Фрэнк.