Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/105
• Следующая

— Ты у меня в приемной потолчешься, — пообещал на прощание Мартин, с достоинством поправляя порванную рубашку, и посмотрел через ограду в глаза Раздолбаю.

Тот прирос к траве, словно ему за шиворот пустили ежа. Во взгляде Мартина читался простой требовательный вопрос: «Ты с нами?» Неразрешимый выбор, призрак которого пугал Раздолбая с тех пор, как он узнал об «этических дилеммах», встал перед ним в полную силу. Уйти с Мартином и Валерой после того, что они устроили, значило поссориться со всей рижской компанией, не признаться в любви Диане и потерять дружбу Миши. Остаться — значило отдалиться от друзей, с которыми хотелось продолжить общение в Москве, и не принять участие в захватывающем «Далласском» приключении. Даже если Мартин блефовал, обещая «грезы», посмотреть, что из этого выйдет, было интереснее, чем допивать кислые капли испорченной прощалки. В голове Раздолбая заметались два спорящих голоса:

— Останься, или Миша обидится навсегда!

— С кем интереснее дружить — с Мартином и Валерой или с этим правильным музыкантом?

— Мартин и Валера не правы!

— Это не повод терять их.

— Я так и не признался Диане!

— Все равно с ней ничего не получится.

— Как же поступить?

— Поступай, как хочется. Это последний день отдыха, тебе ведь хочется приключения!

Чувствуя себя предателем, Раздолбай едва заметно кивнул

Мартину, повернулся к Мише, но сказать: «Я их привел, мне, наверное, лучше уйти с ними», так и не успел.

— Вон отсюда все! — потребовал Мишин отец. — Немедленно!

Возражать маэстро никто не решился. В течение минуты вся компания, потупив взгляды, растворилась в ночи, и никому даже не пришло в голову продолжить посиделки в другом месте. Раздолбай скомкано извинился перед Мишей, затравленно кивнул Диане и поспешил по темной ночной улочке следом за Мартином и Валерой.

— Что я дико оскорбительного сказал? — удивлялся Мартин, когда полупустая маршрутка мчала их троих в Ригу по широкой ночной трассе. — Вот я спрошу у тебя, Валера, ты дрочишь? Это что, повод выкручивать мне руки и толкать в грудь?

— Мы были в гостях в чужой компании. И на фиг ты устроил на пьянке теологические дебаты, я не понимаю вообще, — раздраженно ответил Валера. — Хочет человек верить в мифы — его право. По-моему, ты конкретно напрашивался и напросился.

— Слушай, спасибо за дикую поддержку!

— А ты ждал, что я буду сокрушаться, какие они твари? Ты был не прав.

— С отцом нехорошо получилось, — добавил от себя Раздолбай. — Он известный пианист, лауреат.

— Зачем напоминать мне это постыдное вышвыривание? — возмутился Мартин. — Таких лауреатов мой прадед велел сечь на конюшне за плохую игру на ужине, а так как упразднения сословных различий я не признаю ни фига, то считаю себя оскорбленным нижестоящим по крови и собираюсь…

— Март, хватит нести бред! — оборвал Валера.

— Ты что, тоже хочешь ссоры, я не пойму?

— Нет. Но я тебя давно знаю и, когда ты несешь бред, я говорю, что ты несешь бред.

— Ну, хорошо, с твоего позволения я дико заткнусь.

Мартин отвернулся и стал сосредоточенно смотреть на мелькающие за окном фонарные столбы, с верхушек которых били в асфальт снопы желто-розового света. Раздолбаю не хотелось, чтобы разлад друзей испортил веселое приключение, и он решил отвлечь их внимание на себя.

— Больше всех, между прочим, я пострадал, — начал он. — У меня важный разговор был намечен, должно было кое-что решиться.

— Ничего бы с твоей Дианой не решилось, — перебил Мартин. — Обрушиваться на телку с признаниями, не прощупав ее метасигналами, — верный способ спугнуть.

— Какими сигналами?

— Теми, которыми ты передаешь свое отношение, помимо слов. Например, я говорю Валере, что готов дико заткнуться и якобы уступаю, но по моим интонациям он должен понять, что не прав ни фига он сам. Сейчас мы еще обменяемся многозначительными взглядами и покажем друг другу, что мы — дико доминантные самцы, тщетно пытающиеся подавить один другого на протяжении долгих лет. Ну, давай!

Мартин и Валера посмотрели друг на друга с наигранным высокомерием и захохотали как от веселой, понятной только им двоим, шутки. Разлад был исчерпан, а Раздолбай в очередной раз подумал, что его новые друзья — самые интересные люди, которых он встречал в жизни.

— Ты наверняка выделял Диану из всех, намекал на свою симпатию, — продолжал Мартин. — Для телок эти жесты — смысл жизни, и она все давно поняла. Теперь тебе надо показать, что она не просто нравится тебе, а ты готов ее завоевывать. И показать это без слов.

— Когда это показывать, если у меня обратный билет на завтра?

— Твой номенклатурный билет можно сдать и уехать через день. Послезавтра первое сентября — приди утром к ее школе, встреть ее с цветами. Она покажет ответными сигналами свое отношение. Если будет в восторге — действуй дальше, а если смутится — забудь о ней и бери в оборот новую телку. К слову о метасигналах, я, пожалуй, признаю, что зря задоминировал сегодня твоего скрипача. Завтра подумаю, как это исправить, и прошу меня извинить, если вел себя дико скотски.

Последние слова были подкреплены искренним взглядом, и Раздолбай перестал переживать, что, поехав с Мартином и Валерой, стал как будто соучастником безобразия в гостях у Миши.

К высотной коробке гостиницы «Латвия» в центре Риги они подъехали на волне привычного балагурства. «Своя жизнь!» — восторженно отстукивало сердце Раздолбая, гоняя по пружинистому телу счастливую кровь. Мартин забрал у него московский билет и попросил администратора поменять его на день позже. Обмен лишил Раздолбая последней потрепанной пятирублевки, но Мартин легкой рукой одолжил ему пятнадцать рублей, напутствуя, что букет любимой девушке нужно дарить самый шикарный, а если все сложится хорошо, то может понадобиться и ресторан.

Скоростной лифт вознес их на предпоследний этаж. Таких номеров, как снял на эту ночь Мартин, Раздолбай никогда не видел и даже не предполагал, что такие бывают. В огромной гостиной с окнами во всю стену могли устроить танцы человек двадцать. Комнату при желании можно было разделить специальной раздвижной ширмой-гармошкой на два равных помещения с раскладными диванами, а за распашными дверями обнаружилась отдельная спальня с широкой двуспальной кроватью.

— Я думаю, никто не будет возражать, что, оплатив номер, я имею право занять номенклатурную спальню безо всяких жребиев на камень-ножницы-бумага и прочей фигни? — уточнил Мартин.

Никто не возражал.

— Тут пластинки есть! — изумился Раздолбай, обнаружив в буфете коллекцию дефицитных дисков. — «Смоуки», «Бони М», Челентано, «Роллинг Стоунз»… Я фигею, что не утащил никто!

— Близость к Западу благотворно действует на приличия постояльцев, — объяснил феномен Мартин. — Ставь «Бони М», будем дико заливаться винищем под «Багаму Маму».

Мартин достал из мини-бара четыре маленьких бутылки вина, а Раздолбай поднял полированную крышку притаившейся в углу радиолы и бережно поставил на резиновый круг пластинку, извлеченную из конверта с фотографией знаменитого черного квартета.

— Малиновки заслышав голосок, припомню я забытые свида-анья! — послышалось из динамиков «Ригонды».[3]

Раздолбай оторопело взглянул на кружок в центре диска.

«ВИА “Верасы”» — было написано черным по красному. Решив, что кто-то перепутал конверты, он стал искать пластинку «Верасов», рассчитывая обнаружить «Бони М» под ее обложкой, но такого диска в буфете не было.

— Прошу тебя, в час розовый… — неслось из радиолы.

— Ты издеваешься дико? — спросил Мартин, разливая вино.

Раздолбай остановил проигрыватель и вытащил пластинку из конверта «Аббы» — в руках у него оказались «Песни Александры Пахмутовой». Вместо «Смоуки» в конверте лежали «Сказки братьев Гримм», под обложкой Челентано скрывался Юрий Антонов, но забавнее всего был диск, прятавшийся в красочном конверте, «Роллинг Стоунз». Решив повеселить компанию, Раздолбай демонстративно показал, что достает пластинку из обложки «Роллингов» и поставил ее на проигрыватель.

• Предыдущая
• 24/105
• Следующая