Колумб Земли Колумба - Вяли Хейно - Страница 10

• Предыдущая
• 10/45
• Следующая

Колумб вошел во дворец. Это было просторное сооружение из досок. Дворец имел дверь, два окна и плоскую, покрытую толем крышу. Во дворце стоял стол на одной ножке, две длинные скамьи были пристроены к стенам, еще тут имелись лестница, полочка с книгами и шкатулка. В шкатулке хранился судовой журнал «Санта-Марии».

— Ну, Клык! — сказал Колумб щенку. — Приветствую тебя, мореход! На этой земле ты должен найти себе новый дом. По старинному обычаю этой страны… — Колумб держал речь, но щенок, не слушая его, обнюхал стены, обнаружил в одном углу кучку мха, улегся на нее и сосредоточенно принялся искать блох.

— Клык! — крикнул Колумб, прервав торжественную речь, и обиженно замолчал. В душе его снова поднялась слепая досада. — Чешись дальше, салага! — презрительно бросил он щенку, который в ответ виновато завилял хвостом. Хотя, по обычаям страны, Колумб должен был торжественно вручить новому поселенцу традиционные хлеб-соль, это осталось не выполненным. И свою торжественную речь он так и не закончил. Хмурый Колумб достал из шкатулки судовой журнал — толстую общую тетрадь и уселся за стол.

Долго сидел он грустя, подперев щеку рукой. Затем принялся рассеянно перелистывать исписанные страницы судового журнала, служившего одновременно и летописью страны Колумба, где пространно описывались переживания, приключения и деяния Колумба. Был здесь даже набросок карты острова — песчаные дорожки, площадь для игр, заповедники, заливы, потайная гавань… Здесь, пожалуй, был записан целый эпос новой страны. Колумб, приносящий доски с Большой земли… Строительство города, при котором не было слышно ударов топора… Вынужденная ложь кровельщику… Но сейчас его глаза безучастно скользили по страничкам, он не прочел ни единой строчки, не взглянул на карту. Он написал на чистой страничке новую дату и стал грызть карандаш.

Щенок на кучке мха зевнул и оставил блох в покое. Колумб грыз карандаш. Затем написал: «В страну Колумба прибыл Клык». Подумал, нахмурил брови, зачеркнул слова «прибыл Клык» и написал: «…доставили собаку». Бросив судовой журнал и шкатулку, он вспомнил о чем-то и горько усмехнулся.

— Вставай, пес! — скомандовал он. — Охраняй!

Ступив на стремянку, Колумб открыл сделанный в крыше люк, вылез на крышу, а оттуда взобрался на Капитанскую башню. Такое название ели оправдывала маленькая площадка, устроенная на вершине.

С Капитанской башни страна Колумба была видна как на ладони. Смотровая площадка была самым любимым местом капитана. Среди густых ветвей иногда шумел ветер, а порой гнездилась бессильная тишина. Верхушка ели покачивалась, и это качание казалось то плаванием по бурному морю, то скольжением птицей в облаках. И еще это покачивание помогало ему парить на крыльях мечты. Далеко в чужие страны и моря уносили отсюда Колумба его мечты… Но тут же, внизу, перед глазами, была его деревня. Он мог наблюдать, как на родном дворе мать достает воду из колодца, как Маннь Лийв колотит собаку (хотя яйца из-под кур таскает Самми Лийв), как Ильмар Калликук с ребятами играет в парке бывшей господской усадьбы в городки, как по полям большими ворчащими жуками ползают тракторы… Многое отсюда было видно, но его самого не видел никто…

Капитанская башня покачивалась, ветер шелестел в ветвях. Дождик прекратился, и в предвечернем небе сквозь тоненькие клочки облаков слабо светило солнце. С противоположной стороны в небе полосатой свечкой высился кусочек радуги. Колумб смотрел на радугу, на чистый, как слеза, лучезарный горизонт, но в глазах его все сливалось в неясное дрожание. Он ничего не видел, да и не хотел видеть.

Капитанская башня покачивалась, и ветер шелестел в ветвях. Но радость мечтаний сложила крылья. В Парке Папоротников вдруг словно зажглись прожекторы — сквозь ветви елей пробились лучи солнца, и капельки дождя на листьях папоротника начали причудливую игру красок. Это было так красиво, что могло исторгнуть восторженное восклицание. Но Колумб хмуро глядел на парк, плотно сжав губы.

И все же у Колумба была его страна. И Капитанская башня. И вера в то, что он самый счастливый человек на свете.

Колумб спустился с Капитанской башни. Щенок встал со своей мховой подстилки и подошел, радостно виляя хвостом. Колумб, казалось, не замечал его. Неторопливо осматривал он свои владения: Хижину Колумба, молчаливую собеседницу в долгие, проведенные им на острове часы; Парк Папоротников, под немыми люстрами которого в лунном свете душа Колумба пережила величайшую радость открытия; Площадь Первооткрывателей, посреди которой высилась, как памятник несбывшимся надеждам, костерная пирамида, напрасно ожидавшая своего часа. Не разжимая губ, Колумб обошел весь остров, и щенок, обнюхивая кусты, тащился следом за ним.

На берегу, где когда-то под любопытными взглядами мальчишек стоял босиком и размышлял Ильмар Калликук, Колумб остановился. Вмятина, оставленная стволом березы в земле по другую сторону пролива, успела уже зарасти травой. Да, все это было уже давно. Очень даже давно.

Спрятавшись за кустами, Колумб не отрываясь глядел на воду, куда однажды в сумеречный, вечерний час безвозвратно канул ствол березы. Немного погодя Колумб принялся за работу.

Были уже глубокие сумерки, когда он натаскал сюда, к самому берегу, и спрятал в кустах все годное для строительства, что нашлось на острове.

В вечернем небе алело зарево заката. Над прудом начала собираться легкая дымка тумана. В ельник страны Колумба слетались на ночлег вороны. Они уже привыкли к Колумбу и к тому, что он вечерами трудится, и поэтому каркали и ворчали лишь по привычке, не обращая внимания на мальчика и его возню.

Лицо и руки Колумба были в каплях пота. Сосредоточенно носил он хворост охапку за охапкой.

Когда встала луна, между островом и Большой землей возникла пружинящая дамба. К этой дамбе Колумб привел свою «Санта-Марию». Неподвижно, хмуро стоял он на палубе своего судна. Затем снял кепку и поднял топор…

Обрубки бревен он старательно уложил на дамбу. Получился прочный мост, и Колумб, это можно было понять по его виду, остался доволен своей работой.

Со старым, зазубренным топором на плече, держа под мышкой связку книг и судовой журнал «Санта-Марии», взошел Колумб на мост, который еще не имел названия. Перейдя на Большую землю, Колумб смотрел широко раскрытыми глазами на погруженную в молчание страну Колумба. Потом повернулся и, высоко подняв голову, зашагал через освещенный луной покос.

Изредка повизгивая, плелся по пятам за ним рыжий щенок Клык.

В приложении к детскому журналу отец нашел чертеж корабля, разложил его на столе и изучал внимательно и долго. При этом он напевал себе под нос свою любимую песенку, а Кирсти наблюдала за ним, стоя коленками на стуле, опершись локтями о стол и подперев подбородок ладонями.

Так на отцовском письменном столе началось строительство корабля.

— Стрингеры… стрингеры… — бормотал отец. — Стрингеры… тридцать четыре сантиметра… Хм… А кормовой обвод?.. Черт побери, тут словно бы что-то не сходится!

Но на следующий вечер рядом с чертежом корабля на отцовском письменном столе лежала линейка, молоток, коробочка с гвоздиками, нож, которым мама режет хлеб, шило, проволока, бечевки и много других вещей, которых раньше никогда не бывало на этом столе, и в придачу еще лобзик дяди Оскара и струбцины дяди Юхана.

— Ай-ай-ай-аа… Ай-ай-ай-аа… — бормотал отец свою песенку.

Это был очень тихий вечер, поскольку Кирсти смотрела и помалкивала, а мама не говорила отцу ни слова. Потому что отец распиливал на тонкие планки лобзиком дяди Оскара гладко оструганную доску, которая до того служила полочкой кухонного шкафа.

Планками, которые напилил вечером отец, мама утром разожгла огонь в плите. Отец пил кофе и даже Кирсти не сказал ни слова. Впрочем, Кирсти уже знала, что стрингеры для корпуса судна выпиливаются только из таких досок, волокно которых прямослойное.

• Предыдущая
• 10/45
• Следующая