Нелегал - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 41

«Я люблю женщину с синими губами и золотыми зубами, — подумал он, водя носом, подбородком, щекой по лицу Атиадан. — Я ощутил на языке вкус крови из ее хвоста, и мне больше нет от нее спасения».

Он чувствовал ее прикосновения.

Нежные ноздри Атиадан вздрагивали, на миг прижимаясь к его векам и скулам. Они оба избавились от обуви, и Атиадан просунула пальцы своих ножек между пальцами ног Авденаго. Он едва не вскрикнул, когда она втиснула мизинец и царапнула нежную кожу коготком.

Музыка «мертвых костей» звенела рядом, наполняя мир победоносной чувственностью. Авденаго не видел, как Нитирэн, совершенно обнаженный, повалился на землю и как оплели его тело распаленные троллихи.

Не замечал он и зрителей, собравшихся вокруг: многие приплясывали на месте, хлопали в ладоши, обнимались и выкрикивали что-то, а иные и поливали Нитирэна с его подругами вином из чаш.

Развлекались таким образом только те, кому не хотелось нынешней ночью иных развлечений, — или же те, кому не хватило пары.

Атиадан и Авденаго стояли в тени, готовые упасть на землю и оттягивающие этот миг из последний сил — для того, чтобы все чувства обострились до невыносимого. Атиадан высунула язык и коснулась горла Авденаго. Он закричал, не в состоянии больше сдерживаться, захватил ее хвостик в горсть и стиснул. Ноги у Атиадан подкосились. Хватаясь за Авденаго, она рухнула на колени, и он повалился прямо на нее.

Музыка звенела повсюду, не позволяя дышать полной грудью, она как будто отгоняла все мысли, кроме единственной: мысли о красоте возлюбленной. Атиадан, распростертая перед Авденаго на земле, была совершенством. Он сдернул змеиный чехольчик с одной ее прядки, с другой, обмотал их вокруг ее шеи: чешуйчатые шкурки казались особенно грубыми и мертвыми на нежнейшем, вздрагивающем горле Атиадан. Близость абсолютно живого и абсолютно мертвого, абсолютно наполненного и абсолютно пустого разорвала сердце Авденаго.

Он не заметил, когда Атиадан избавилась от пояса. Последняя полоса платья была отброшена в сторону. Атиадан зарылась руками в почву, ухватилась за пучки травы и наполнила глаза светом звезд. Эти звезды поглотили Авденаго. Музыка гремела, не переставая. Женская любовь оказалась чем-то вроде вселенной, полной музыки и звезд. Мужчина допускался туда лишь ненадолго, как неожиданный, не ко времени заглянувший гость, которому вскоре укажут на дверь.

Наступило утро Двойной Зари — первое утро вновь избранного правителя. Одна заря пылала на небе там, откуда вот-вот должно был о появиться солнце, а вторая — там, где постепенно успокаивалась Черная Комоти. Нитирэн лежал на голой земле, без одежды, безоружный. Его ночные подруги давно разошлись. Ни один из друзей не охранял правителя.

Нынешней ночью любой мог подойти к Нитирэну и убить его. Правитель был пьян и беззащитен. Он не смог бы дать отпора, даже если бы и очень постарался.

Таков обычай, подтверждающий законность избрания. Если среди народа находился хотя бы один тролль, которому не по сердцу пришелся новый верховный вождь, недовольный мог выразить свое нежелание иметь подобного владыку ясным и однозначным способом: убив его.

Но никто не поднял руки на Нитирэна.

Он открыл глаза и засмеялся.

Этот смех разбудил Авденаго. Он проснулся, но не спешил пошевелиться: радость наполняла его тело, и он боялся спугнуть ее. Никогда раньше Авденаго не представлял себе, что радость может быть телесной, плотской. Он думал, что радуются душой. Причина для радости, конечно, может быть и материальной — и чаще всего она именно материальна, например, покупка новых кроссовок, — но само ощущение все-таки из разряда «душевных переживаний». То есть нечто такое, что принято скрывать.

Жизнь среди троллей открыла для него другую сторону давно знакомой и, в общем-то вялой, эмоции. Телесная радость была яркой, веселой, от нее хотелось кричать и прыгать.

Но Авденаго не двигался. Копил ее в себе.

Рядом с ним спала женщина. Его первая подруга. Он видел ее смуглую округлую щеку, плотно упакованные в чехольчики пряди, разметавшиеся по земле, — как будто змейки пытались уползти, но не могли. Потом он подумал о ее хвостике и напрягся.

И тут Атиадан подняла веки и встретилась взглядом со своим любовником-человеком. Ее веки постепенно раздвигались, точно занавес, узкие глаза сделались почти совершенно круглыми, и Авденаго увидел в них свое отражение.

«Таким она тебя видит, — подумал он. — В глазах женщины всегда истинное отражение мужчины».

О, он мужчина, воин, тролль! Это здорово.

Атиадан так его и представляла. Острые скулы, острый нос, смелый рот. Подбородок немного подкачал. Лучше бы — широкий и с ямкой, а не маленький и круглый, но тут уж ничего не поделаешь. Не бороду же отращивать!

Авденаго улыбнулся.

— А, так я не ошиблась! — воскликнула Атиадан. — У тебя зубы белые.

— Вообще-то да, — признался он.

— Это смешно, — заявила она. — Ты меня любишь?

— Обожаю.

— Странное слово.

— Оно означает «да».

— Очень странно… Нитирэн, конечно, еще жив?

— Да.

Атиадан поднялась на локте. Она была совершенно обнажена. Ее тело было смуглее, чем лицо, а на спине росли длинные тонкие черные волосы. Авденаго смотрел, как они волной изгибаются между лопаток, и дурел.

— Я больно тебя укусил вчера? — прошептал он ей в самое ухо.

Она обернулась, лукаво сощурилась.

— Меня так никто не кусал. Мне понравилось.

— А раньше тебя кусали?

— Раза два… Я про них уже забыла. — Она фыркнула, выражая полное безразличие к потерпевшим крах возлюбленным. — Ни один из них не похож на тебя. Ты — дахати Нитирэна! Как же вышло, что он выбрал тебя?

— Смотри. — Авденаго показал ей кольцо.

Она наклонилась над камнем и вдруг тихо вскрикнула:

— Моран!

Авденаго не ожидал подобной реакции. Слезы градом покатились по щекам Атиадан. Он пытался обнять ее, прижать к себе, успокоить, но она вырывалась и повторяла:

— Моран! Моран!

— Да перестань же ты! — рассердился наконец Авденаго и встряхнул ее. — Что такого в том, что я ношу Морана у себя в кольце?

— Ты принадлежишь ему или он тебе?

— Он забрал меня к себе в дом, — сказал Авденаго. — Я прислуживал ему. Кое-что он мне рассказывал, но о большем — умалчивал, по обыкновению. Кто кому принадлежит: раб хозяину или хозяин рабу? Чей я — твой или Нитирэна? И чья ты — моя или своя собственная?

— Моран хорошо научил тебя, — сказала Атиадан, постепенно успокаиваясь. — Если ты связан с Мораном и Нитирэном, мне следует держаться подальше от тебя.

— Почему? — удивился Авденаго.

Она покачала головой и вдруг с горечью воскликнула:

— Но я не могу! Я люблю тебя! Смотри, — она коснулась пальцем своей темной груди, — моя грудь любит тебя. Мой живот любит тебя. Мои ноги любят тебя. Пальцы моих ног любят тебя.

— Но больше всего меня любит твой хвостик, — сказал Авденаго, погружая пальцы в шерстку на ее спине.

Она выгнулась, водя грудью по его груди.

— А ты? — спросила она шепотом. — Что в тебе любит меня?

Авденаго лишь на миг вспомнил фразы, которыми сопровождались разговоры о девушках, — далеко-далеко, давно-давно. Неожиданно он понял, что никто из его приятелей не имел с девушками дела. Вот так, по-настоящему. Болтали разную чушь, чтобы не выглядеть глупо.

— Мой нос любит тебя, — сказал Авденаго, проводя кончиком носа под ее подбородком. — Мои локти любят тебя. — Он приложил локти к ее талии. — Серединка моей ладони любит тебя. — Он согнул ладони чашечками и закрыл ее уши. — Я весь люблю тебя, Атиадан, — сказал он, когда она больше не могла его слышать.

Но что-то она, несомненно, услышала, потому что глаза ее засияли, как ночью, а голубые губы раздвинулись.

— Я Злой Колокол, — прошептала она. — Мое тело поет, а мужчинам от этого одно только зло.

— Не мне, — возразил Авденаго.

— Ты не мужчина? — лукаво спросила Атиадан.

— Всегда есть исключение, даже среди мужчин, — ответил Авденаго.