Я украл Мону Лизу - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая

– Тогда нужно продать несколько картин «Моны Лизы».

– Вы шутите? Это каким же образом?

– После пропажи «Моны Лизы» во Франции начнется страшный переполох. Она и раньше была самой узнаваемой картиной в мире, а после этого случая вряд ли отыщется человек, который бы о ней не слышал. Каждого будет интересовать, где именно она находится. Появится немало состоятельных людей, готовых приобрести ее за любые деньги! Одного такого я уже знаю, это американский банкир Рокфеллер. Он отдаст немалую часть своего состояния, чтобы утереть нос Джону Моргану! Несколько человек из России тоже захотят приобрести «Мону Лизу». Ваша доля – с каждой картины сто тысяч франков.

Перуджи задумался:

– Деньги, конечно же, хорошие, но как их убедить, что они владеют подлинниками?

– Наша задача как раз в этом и заключается. Но для начала нужно написать картину, которая была бы неотличима от настоящей. Не исключено, что с некоторыми из покупателей вам придется встретиться лично и рассказать в деталях, как произошло ограбление. Так сказать, для достоверности.

– Они могут сдать меня полиции.

Граф Воронцов лишь хмыкнул.

– Вам не стоит опасаться этих людей. Они не заинтересованы в огласке и уж тем более вряд ли станут кому-то рассказывать, что покупают «Мону Лизу».

– Кажется, я вас понимаю. И когда же мы приступим?

– Ждите, я вам сообщу, – поднялся из-за стола граф Воронцов. – Советую съехать куда-нибудь на пару недель, скоро в Париже будет очень жарко, – надел он шляпу. Взяв пакет с уложенной «Моной Лизой», едва улыбнулся. – Надо же такому случиться, чуть не позабыл!

Михаил Голицын прошел в коридор и мягко прикрыл за собой дверь. Выйдя из подъезда, он чувствовал колючий взгляд Перуджи – между лопатками зачесалось, и он едва удержался, чтобы не утолить зуд прямо посреди снующей толпы. Ждать пришлось недолго: еще через минуты две парадная дверь распахнулась и из нее, держась на отдаленном расстоянии, последовал Винченцио Перуджи. Довольно улыбнувшись, Михаил, беззаботно помахивая тросточкой, беспечно шагал к съемной квартире. Оставшиеся три квартала князь прошел пешком, подмечая, что Перуджи следует на значительном расстоянии. Потянул за массивную медную ручку, ощутив пальцами прохладу металла, и вошел в подъезд, освещенный гирляндами тусклых ламп. Поднялся на четвертый этаж, довольно улыбнулся, когда услышал внизу стук отворяемой двери, и достал из кармана ключ.

*

Расположившись у самого окна, князь Голицын допивал крохотную чашку кофе, наблюдая за подъездом, где расположилась редакция «Пари-Журналь». Мимо, грохоча рессорами, проносились тяжелые экипажи; по тротуару, укрывшись широкими зонтами от лучей заходящего солнца, прогуливались молодящиеся старухи в сопровождении столь же престарелых спутников; беспечно, позабыв осматриваться по сторонам, через дорогу шумно пробегали мальчишки; молодые люди, сбившись в пары, размеренными шагами фланировали по тротуару. Обдавая едким черным дымом беспечных прохожих, иной раз проносились автомобили, а звуки клаксонов казались настолько громкими, что просто закладывало уши. Обычная жизнь столичного города. На первый взгляд мало что могло помешать ее размеренности и устройству.

Неожиданно дверь широко распахнулась, и из подъезда редакции в длинном зауженном книзу платье, с небольшой шелковой шляпой на высокой прическе вышла Жаклин.

Впервые Михаил Голицын увидел ее в сумраке средневекового подвала, оборудованного под ресторан, увлеченно поедающую мороженое. Тогда его очаровал ее пристальный взгляд и разноцветные глаза, выглядевшие весьма необычно: правый был светло-зеленым и как бы предостерегал от возможного безрассудства, а левый, голубоватый, манил и провоцировал. У женщины с такими глазами обычно уживаются противоположные сущности. Голицын представился Луи Дюбретоном, свободным художником, средства которого позволяют разъезжать по Европе и в свое удовольствие копировать понравившиеся картины. Жаклин оказалась журналисткой, специализировавшейся на криминальных темах, и в дальнейшем разговоре выяснилось, что в настоящее время она занимается журналистским расследованием – стремилась отыскать пропавшую картину «Мона Лиза». Вот только в этом деле Голицын ей не помощник.

Князь Голицын бросил на стол франк и, быстро поднявшись, вышел из кафе. Посмотрев по сторонам, Жаклин, слегка приподняв красивую голову, уверенно пересекла улицу и направилась в сторону стоянки извозчиков.

Высокая, с развитой грудью, она невольно привлекала внимание мужчин, и для князя Голицына оставалось совершенно непонятным, почему такая женщина пребывает в одиночестве. По его мнению, толпа поклонников должна была осаждать редакцию журнала, петь под ее окнами серенады и признаваться ежеминутно в любви. А вместо рулад с признаниями мужчины лишь лениво посматривали в ее сторону, отмечая безупречные пропорции высокой фигуры, совсем ненадолго задерживали взгляд на ее предлинных ногах и вновь возвращались к жареным сосискам и к недопитому пиву.

Для того чтобы покорить такую женщину, как Жаклин Ле Корбюзье, одной дерзости все-таки было недостаточно. Требовалось нечто большее. Ее следовало удивить, заинтересовать, поразить. Только в этом случае будет способствовать успех, но сначала нужно заставить обратить на себя внимание.

Неожиданно вынырнув из-за угла, Голицын предстал перед Жаклин, – девушка невольно ткнулась ему лбом в грудь, и князь едва удержался от желания обхватить ее голову ладонями.

– Извините, – невольно произнесла Жаклин, подняв взор, но, увидев улыбающегося Воронцова, с раздражением произнесла: – У меня такое впечатление, что Париж сделался очень маленьким, куда бы я ни пошла, так всюду встречаю вас.

– А может, это судьба? – загадочно произнес граф. – Лично я совершенно не против таких встреч. Так куда вы направляетесь? Разрешите вас проводить.

– Вы очень любезны, месье Дюбретон, – отвечала девушка, пожав плечами.

– Что же так официально, помнится, в последнюю нашу встречу вы называли меня Луи.

Некоторое время молодая пара шла молча. Присутствие девушки было приятно, от пышных волос пахло лавандой, и Воронцов, наслаждаясь, смотрел на ее прямой аккуратный нос, слегка вздернутый подбородок, пухлые, четко очерченные губы, высокие острые скулы и длинный русый завиток, спускавшийся с виска на щеку.

– Кажется, я разгадал вашу тайну, – произнес Голицын.

– Вот как, любопытно, мне такого никто еще не говорил, – приостановившись, Жаклин с интересом посмотрела на графа. – И в чем же она заключается?

– У вас разные глаза, а следовательно, в вас живут два разных человека.

– И какие именно?

– Ваш правый зеленоватый глаз говорит о том, что вы невероятно чувствительная натура. Умеете любить и желаете быть любимой. Для вас любовь – это почти что религия. Вы жрица этой любви.

– Смелое заявление, вы хотите сказать, что я весталка? Более сильного комплимента слышать мне не приходилось.

– Скорее, я бы назвал вас хранительницей очага, – нашелся князь. – Я был бы счастлив, если бы мой семейный очаг хранила такая женщина.

– Очень смелое заявление, – зашагала Жаклин прежней грациозной походкой. – Мне никто не говорил подобного. Знаете, Луи, а вы умеете удивлять.

– Я сказал то, что чувствую. Мне бы хотелось удивлять вас каждый день, каждый час, каждую минуту. Полагаю, что это мое призвание.

– А что же в таком случае говорит голубой глаз?

– Он холодный, как кусок льда, и человека, который ему не нравится, он всегда держит на значительном расстоянии.

– Вот оно что… Я вас недооценила в нашу первую встречу, оказывается, вы куда более опаснее, чем я предполагала поначалу, – улыбнулась девушка. – Вы не боитесь, что от ваших слов у меня может закружиться голова?

– Вы всегда можете на меня опереться.

Щеки девушки слегка покрылись румянцем, отчего она сделалась еще более привлекательной. Жаклин вскинула острый подбородок и посмотрела на улыбающегося Голицына.

– Вы всем девушкам говорите такие слова?

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая