Дольмен - Ле Пезеннек Мари-Анн - Страница 2

«Там». Жанна не употребляла иного выражения, если речь заходила о региональной службе судебной полиции. На вопрос о месте работы дочери она неизменно отвечала, что та служит в министерстве внутренних дел.

Мари бросила взгляд в зеркало: фата обрамляла лицо нежным ореолом, но магия исчезла.

Мысли ее полетели далеко-далеко, приземлившись «там».

По случаю отъезда коллеги устроили Мари торжественные проводы. Застигнутая врасплох, она объявила суховатым тоном, что не собирается прощаться с ними навсегда.

– Убедится, что вышла не за того, и вернется! – услышала она в ответ.

Это Франк, догадавшись, что она испытывает, поспешил на выручку. Милый Франк, с легкостью воспринимавший жизнь, хотя в его словах и прозвучала горькая нотка отставленного воздыхателя. Все расхохотались, и она, Мари, громче остальных. Толстогубый, толстощекий, с нежной, как у девушки, кожей, тридцатилетний лейтенант Франк Карадек до сих пор оставался холостяком. Он ненавидел свою кукольную, по его убеждению, абсолютно лишенную мужественности внешность, считая ее главной виновницей всех бед. Несмотря на пять лет разницы и более высокий пост Мари, они какое-то время были близки, но потом пришли к выводу, что им лучше остаться просто друзьями.

Годичный отпуск. Подумать только – целых двенадцать месяцев она носа не покажет на работе! Ни тебе шуточек Франка, ни борьбы с ленью подчиненных, нехваткой средств, начальниками, сломанными кофеварками, вечной бюрократической волокитой. Год без допросов, осмотров мест преступлений, следствий, версий и слежки. «Сколько ни рядись в шелковую кисею, сколько ни тверди себе: «Я счастлива», – подумала Мари, – но в моем случае…»

Всего этого ей будет не хватать. Страшно не хватать.

Домашние не одобрили решения Мари стать полицейским. В семействе Кермер оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. Жанна на свой манер, по-спартански кратко, выразила общее мнение: «С тобой не оберешься хлопот».

Мари знала, что бесполезно искать поддержки и у братьев, хотя те в ней души не чаяли. Может, именно поэтому. Лойк и Жильдас не рискнули бы перечить матери. В Ландах жены моряков с незапамятных времен пользовались в семье уважением. Когда они говорили – их слушали.

Отец Мари тогда не произнес ни слова, продолжая попыхивать трубкой. Разумеется, Милик не оправдывал дочь, хотя и привык потакать ей во всем, просто он знал: ничто и никто не заставит ее переменить свое решение. Ничто и никто.

Ничто и никто. За исключением Кристиана.

– Наконец-то!

Вырвавшись из рук матери, опрокинув по пути графин с водой, пролившейся на ее фату, Мари со всех ног бросилась на балкон, окруженная кисейным облаком, столь же белоснежным, как надутый зюйд-вестом парус приближавшейся к берегу шхуны. За штурвалом вырисовывалась высокая, мощная фигура шкипера. На таком расстоянии Мари не могла разглядеть его лица, но ей достаточно было закрыть глаза, чтобы представить широкую улыбку «морского волка», как любила говорить она в детстве, слегка вьющиеся на затылке белокурые волосы, глаза небесной синевы, загорелую кожу, вечную трехдневную щетину на подбородке и широкие плечи, которые так приятно ощущать в своих объятиях. «В этом бретонце есть что-то от корсара», – утверждал Милик.

Она открыла глаза. Сомнения, одолевавшие ее минуту назад, улетучились в один миг: двухмачтовик вошел в порт, и моряк, великолепный, сияющий, приложив руку к сердцу, издали приветствовал ее низким поклоном.

* * *

В январе прошлого года они столкнулись нос к носу в управлении порта Сен-Мало. Кристиан собирался зарегистрировать свою шхуну, а Мари просмотреть кое-какие документы по делу о наркоторговцах. Любовь вспыхнула мгновенно, хотя и не с первого взгляда, – знали друг друга они много лет.

Еще шестилетней девочкой Мари объявила во всеуслышание, что когда-нибудь выйдет за него замуж. В ту пору Кристиану сравнялось шестнадцать, и он едва не прыснул со смеху, однако не по-детски серьезное, гордое личико с большими зелеными глазами, из которых вот-вот могли брызнуть слезы, чем-то его тронуло. Кристиан хотел сказать, что для него Мари навсегда – любимая сестренка, но не такого ответа она ждала. Тогда он заговорил с ней, как говорят с женщиной, поскольку в его планы, как ближайшие, так и перспективные, не входило обзаводиться подругой, ибо с раннего детства Кристиан мечтал об одном: стать моряком.

И, глядя на ее выпяченный – чтобы не дрожал – маленький подбородок, Кристиан дал обещание, которого она уже не забудет: если однажды он решит жениться, то женится только на ней и ни на ком другом.

В пятнадцать лет Мари поступила в брестский пансион Керишерн. А Кристиан – надежда французского парусного спорта – отправился в первое кругосветное путешествие. Спустя десять лет лейтенант Мари Кермер вошла в число сотрудников региональной службы судебной полиции, а он завоевал награду победителя в пятнадцатой «Ромовой гонке». ^[6]И он, и она по возможности наведывались на родину, но только из-за несовпадения их отпусков или просто по прихоти судьбы в Ландах они всегда оказывались в разное время. Единственными связными между ними оставались Жильдас, Лойк и Анна – братья и лучшая подруга одной и лучшие друзья и сестра другого. Благодаря им Кристиан и Мари всегда были в курсе дел друг друга, она же узнавала новости о нем еще и из газет.

И вот тридцать лет спустя, день в день после того, как девчушка сделала ему предложение, Кристиан, преклонив колени, умолял женщину, в которую она превратилась, стать его женой.

Мари бросилась ему в объятия так, будто еще вчера они не виделись, и повлекла за собой в кают-компанию, обшитую красным деревом, матово поблескивающим под медными накладками. Будь на то ее воля, они так и не добрались бы до сдвоенной каюты в глубине парусника. Но Кристиан спешить не любил. Ему нравилось, до того как предаться любви, вволю наглядеться на свою невесту. Почувствовать. Вдохнуть ее аромат. Он говорил, что прелюдия страсти – самое важное. Мари находила, что он излишне осторожничает, словно боится ее сломать. Любовь с ним была чем-то нежным, воздушным, даже целомудренным. Порой она сожалела, что Кристиан не вкладывает в нее той страсти, с которой каждый раз отправляется в море, потом спохватывалась и называла себя «вечно неудовлетворенной дурочкой». Какими нежными становились его привыкшие к штурвалу руки, когда ласкали ее, доводя до головокружения, полуобморока. Сначала они скользили по щеке, огибая нежную линию рта, спускались к подбородку, потом пальцы погружались в ее золотисто-рыжие волосы, в то время как губы их сливались в поцелуе.

Не разжимая объятий, они оказались на кушетке. В высший миг наслаждения легкая качка придала их ощущениям еще большую остроту…

По случаю предстоящей свадьбы отель «Ируаз» – двадцать номеров, в том числе один люкс, – и ресторан кругового обзора с видом на песчаный пляж были закрыты для клиентов.

Первым парочку увидел Жильдас.

– Ну вы даете!

Вихрем подлетев к сестре и ее жениху, он так стиснул плечи Кристиана, что тот запросил пощады. Дружеские излияния продолжил Лойк, затем пришла очередь его сына Никола, обладателя редкой синевы глаз с золотистыми крапинками. «Нет и шестнадцати, – мелькнула у Мари мысль, – а уже взгляд мужчины».

Жильдас и Лойк искоса посматривали на сияющую, хотя и утомленную сестру. Слегка осунувшееся лицо и синеватые круги под глазами не оставляли сомнений в том, как она провела последние два часа. Увидев, что братья смущенно отводят взгляды, Мари почувствовала себя виноватой, будто нашкодившая девчонка.

– И намерены продолжить! – с вызовом бросила она. – Многократно!

Кристиан и Никола расхохотались – звонко, раскованно, в то время как братья густо покраснели.

Мари в очередной раз поразилась их сходству. Близнецы, да и только. А ведь в детстве Жильдас и Лойк Кермеры были совсем разные. Сорок лет трудилась природа, чтобы добиться их полного подобия, и теперь они словно два камешка на морском берегу. Светлый цвет глаз, взгляд исподлобья, движения, смех, вспыльчивость – все одинаковое, кроме прически. Темно-русый Жильдас, который был старше брата на год, носил волосы до плеч, а рано поседевший – в мать – Лойк стригся коротко.