Война Роузов - Адлер Уоррен - Страница 28

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая

Она встала и отнесла чашку и блюдце к посудомоечной машине, выдвинула сетку и положила их в контейнер.

— Надеюсь, я не очень смутила вас, Энн, — заявила Барбара. — Полагаю, ему сейчас очень плохо. Наверно, он думает, я пустила по его следу детективов. Конечно нет. Мне это все равно. Если хочет, пусть приводит любовниц прямо домой, я-то возражать не стану, — она затаила дыхание.

— Это меня не касается, — запротестовала Энн, не в силах скрыть раздражение.

— Я знаю, Энн, — она сделала паузу. — На самом деле я даже хочу, чтобы что-нибудь в таком роде произошло. Другая женщина могла бы помочь нам выйти из тяжелого положения.

— А как насчет другого мужчины? Для вас?

Барбара усмехнулась.

— Меня так просто в ловушку теперь не заманишь.

— В ловушку?

— Это ловушка, Энн.

— А любовь? — спросила Энн. Вопрос прозвучал дерзко, почти помимо ее воли.

— Любовь? А вы как думаете? — Барбара повернулась и увидела, что Энн стала пунцовой. Хорошо, подумала она, вовремя вспомнила о любви.

— Я не знаю.

— Да ладно, Энн, — оборвала ее Барбара. — Наверняка вы носитесь с каким-нибудь чувством из области не-представляю-себе-жизни-без-него. Когда сжимается сердце и внутри все пульсирует от желания.

— Я не думаю об этом, — нервно ответила Энн. — Я слишком занята учебой.

— Разве?

— Не это у меня на первом месте. Вот и все.

Может быть, она зашла слишком далеко; наверняка разворошила тлеющие угли. Она быстро сменила тему разговора, уверенная теперь в приобретенном оружии. Но все же Энн ей нравилась, и собственное поведение заставило Барбару почувствовать себя неуютно.

— Простите, Энн, — искренне сказала она. — Действует на нервы постоянное напряжение. Наверное, мне стоит куда-нибудь съездить. Может быть, в Бостон, к родителям. И детей с собой прихватить, — она намеренно говорила неопределенно, ожидая какой-нибудь реакции. Но ничего не последовало. Энн встала и направилась к выходу.

— Так что вы думаете? — торопливо произнесла Барбара.

— О чем? — спросила Энн.

— О том, чтобы мне с детьми уехать на выходные?

— Не знаю, Барбара.

Ты прекрасно знаешь, о чем сейчас думаешь, Энн, мысленно произнесла Барбара, украшая анчоусами горку готового салата.

Волнение детей, связанное с предстоящей поездкой в Бостон, помогало Энн скрывать собственное возбуждение. Она упаковала вещи и записала длинный список распоряжений, оставленных ей Барбарой, главным образом по поводу продуктов, которые следовало купить и разморозить к их приезду, так, чтобы Барбара, вернувшись в понедельник утром, могла сразу приступить к исполнению взятых на себя заказов. Энн обещала ей также кормить Мерседес.

— Я буду скучать, — со слезами на глазах говорила Энн, обнимая всех по очереди у дверей дома и продолжая махать рукой, пока они шли по дорожке к ожидавшему такси. Она еще долго стояла на фоне дверного проема, надеясь, что им видна ее одинокая фигура.

Но когда они наконец уехали, ей захотелось кричать от радости. Одна вместе с Оливером. В последние дни она не могла думать ни о чем другом. Она полагала, что ей удалось подавить подозрения, возникшие на ее счет у Барбары. Впрочем, теперь это уже несущественно. На войне и в любви нечестных ходов не бывает, весело подумала она. Хотя радость ее немного отравляло то, что он никогда не оказывал ей ни малейших знаков особого внимания, особенно после того, как извинился за инцидент в библиотеке, случившийся в сочельник.

— Прости, — сказал он тогда, виноватый и печальный.

Она долго сидела в ванне, затем надушилась, напудрилась и надела воздушный пеньюар. Она знала, что фигурой не могла тягаться с Барбарой: худенькая, сухощавая, но вполне пропорциональная, с маленькими грудью и ягодицами. Ничто в жизни не приводило ее в такой восторг, как тот краткий момент наедине с Оливером. Ничто.

Она не сказала Оливеру о своем разговоре с Барбарой, который взволновал ее и придал ей уверенности. Оливер, она была убеждена, полагал, что за ним следят, и поэтому вел себя соответственно. Возможно, теперь, когда Барбара поделилась с ней своими соображениями, ей удастся развеять его страхи.

Она в мечтах уже представляла себя счастливой хозяйкой этого чудесного дома. Может, это перст судьбы, что Барбара решила развестись с ним вскоре после того, как Энн поселилась у них? У нее просто в голове не укладывалось, как Барбара может отказываться от такого замечательного и любящего мужчины. Невероятно.

Энн зажгла свет в библиотеке, выбрала себе книгу и, пока слова плавали в тумане перед глазами, вся ушла в слух, стараясь не пропустить знакомых шагов по дорожке и лая Бенни, возвещающего приход хозяина. Чтобы успокоиться, она открыла шкаф и налила себе немного водки.

Ждать пришлось недолго. На лице его отобразилось удивление, когда он застал ее сидящей в библиотеке.

— Я не подозревал, что вы здесь, — начал он. — Думал, вы тоже уехали.

— Нет, осталась.

Он подошел к шкафу и стал наливать себе виски, глядя на нее; покачал головой и мягко улыбнулся.

— Вы бросили искру в сухой валежник и теперь там полыхает пожар, — сказал он, поднимая стакан.

— Это естественно, — улыбаясь, ответила она.

— Вы не упускаете случая воспользоваться ситуацией, — предупредил он с насмешливым сарказмом в голосе.

— Я знаю.

— Никому из нас не станет от этого лучше. Уж вам-то во всяком случае, Энн.

— Будем считать, что вы меня предостерегли, — она сама удивлялась собственной храбрости. Он подошел к окну и, раздвинув занавеси, выглянул на улицу. Затем снова повернулся к ней.

— Я чувствую себя неловко, — признался он. — Тот эпизод почти совсем вывел меня из равновесия, — он сделал мучительное глотательное движение и перевел взгляд на стаффордширские статуэтки, которые стояли на каминной полке. — Чтобы собрать все это, потребовалось много лет.

— Я знаю, — сказала она.

Его рука описала дугу в воздухе.

— Все эти прекрасные вещицы. Весь этот дом. Я не позволю, чтобы она забрала его себе, Энн. Она не заслужила награды, — его воинственный пыл и агрессивность стали почти осязаемы.

Он сел напротив нее.

— Все это доставляет мне огромную боль. Кто-то может сказать, что я сам отравляю себе жизнь. Что я мог бы уйти. Просто послать все к черту. И начать все с самого начала, — внезапно он поднял взгляд на нее. — Держу пари, вы именно так и думаете. Уйти и начать все сначала.

Ее поразил обвинительный тон его голоса.

— Нет, — осторожно сказала она. — Я тоже обычно добиваюсь того, чего мне хочется.

Но он не слушал ее, весь сосредоточившись на предмете своей злобы.

— Просто она оказалась гнилой. Настоящей сукой, — прошипел он. — Может быть, такой и была всегда. Подлой. Но я был слишком глуп, чтобы разглядеть, — он покачал головой. — Я не могу отделаться от чувства ярости. Это как неугасимый огонь. Каждый раз, думая об этом, начинаю сходить с ума. Бешусь на себя. Бешусь на Гольдштейна, так, словно он виноват в том, что я втянулся в это дерьмо. Бешусь на Термонта, так как знаю, что этот ублюдок подает ей советы. Бешусь на детей, за то что они не встают на мою сторону.

Он посмотрел на нее.

— Но больше всего я бешусь на себя, потому что оказался не таким, каким ожидал себя увидеть.

— Вы слишком строги к себе, Оливер.

— Мое "я" умерло несколько месяцев назад, — он отвернулся, и она увидела, как затуманились его глаза. Она пододвинулась к нему и обняла его голову, целуя в волосы. Она испытывала к нему материнские чувства. Распахнув халат, она подставила грудь его губам.

— Дай мне любить тебя, — взмолилась она, зная, что он, исстрадавшись по утешению, не сможет сопротивляться.

Ее щеки запылали, спиртное ударило в голову. Его тело тряслось от рыданий.

— Плачь, милый, — говорила она лаская. Она ощутила власть своего женского естества, когда добралась до его органа, лаская и высвобождая его из-под одежды.

• Предыдущая
• 28/57
• Следующая