Тайные фрегаты - Лаптухин Виктор Владимирович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая

Засвистела боцманская дудка, и вперед выступил писарь с толстой тетрадью в руках.

— Капитан, я протестую! — раздался крик из задних рядов. — Я нанимался на торговое судно, но уже отслужил срок в королевском флоте. Мой контракт с Адмиралтейством кончился еще в прошлом году! Я имею право и отказываюсь…

— Двадцать плетей! — прозвучало в ответ.

Морские пехотинцы немедленно схватили кричавшего и распластали на ближайшей пушке. Положенное число раз просвистела плеть с пучком ременных узелков на конце, а вахтенный матрос тут же смыл с палубы брызги крови.

Теперь новобранцы один за другим подходили к трапу, на ступеньках которого примостился писарь. Рядом с ним возвышался боцман и одаривал каждого быстрым оценивающим взглядом.

— Имя, откуда родом?

— Иван Плотников, русский, из Новгорода.

— Черт возьми, не знаю, как такое пишется.

— Где учился морскому делу? — спросил боцман Симеон. — Точно знаю, что у русских нет флота.

— Служил на голландском судне «Сирена».

— Не будем мудрить, мистер Симеон. Записываю его просто — Джон Матрос.

— Лейтенант считает тебя пушкарем. Становись на третье орудие правого борта. Во время авралов будешь в палубной команде у фок-мачты. Внизу получишь койку, запомнишь ее номер и место, где будешь спать.

Еще стоя на верхней палубе, Иван прикинул, что длина фрегата не превышает 25, а ширина пяти саженей[26]. Его низкие и темные подпалубные помещения были до отказа забиты людьми. Установленные на батарейной палубе тяжелые орудия уткнулись стволами в закрытые порты и оставляли свободного пространства ровно столько, сколько требовалось для их обслуживания. В узких проходах между ними зияли темные провалы люков, которые вели в трюмы и кладовые, расположенные еще ниже. Скоро узнал, что на более чем три сотни людей на корабле имеется только один гальюн на десять мест, и что даже самое строгое начальство не могло заставить каждого справлять свои потребности в положенном месте. И хотя все темные закоулки палубы регулярно промывались и драились щетками, а все внутренние помещения окуривались специальными составами, тяжелый запах оставался. К нему примешивались ароматы множества вечно сырых вещей и немытых человеческих тел. К счастью, острый запах смолы, предохранявший все корабельные предметы и снасти от быстрого гниения, заглушал многие из них.

Корабельная служба шла заведенным порядком, парусные и артиллерийские учения сменялись авралами и различными работами. Отдых разрешался в определенное время, когда в специально отведенном для этого месте на батарейной палубе можно было подвесить свою койку и немного поспать. Рядом, не более чем в 14 дюймах[27] от тебя, храпели и бормотали во сне соседи, а в дальнем конце палубы в спертом воздухе тускло светился фонарь, над головой топали работающие с парусами вахтенные, внизу громко чавкала помпа, откачивающая из трюма вонючую воду, стекавшую со всех помещений корабля. В борт глухо били волны, и порой потоки соленой воды обрушивались на спящих через неплотно задраенные люки.

По причине плохой погоды огонь на камбузе не разводили, и первые дни рацион состоял из сухих галет, окаменевшего сыра, потемневшей за долгие годы хранения солонины и бурой воды, в которой плавало множество каких-то козявок. Хотя ром выдавали исправно, и только он помогал согреться в сырых помещениях. Но может быть поэтому некоторые поседевшие на службе моряки и говорили, что именно эти ежедневные чарочки и ожидание развеселого отдыха в портовых тавернах и составляют одну из главных прелестей корабельной службы.

На пятый день погода улучшилась, и выглянуло солнце. Весело запылал камбуз, и аппетитный запах горячего варева разнесся по всем палубам. Через распахнутые люки и орудийные порты хлынул свежий воздух. Громко пропела боцманская дудка, призывая всех на верхнюю палубу. Старший лейтенант, мистер Франклин, немолодой, но бодрый мужчина, с задубевшим от морского ветра лицом и потерявшими цвет волосами, обходил фрегат и всюду находил непорядок. За ним следовал боцман и на лету принимал приказания, крепким словом, свистом дудки и линьком напоминал подчиненным об их обязанностях. Работа кипела, потрепанный штормом фрегат вновь приобретал щеголеватый облик военного корабля.

Вместе с другими номерами расчета Иван возился у пушки и время от времени бросал взгляды по сторонам. По положению солнца быстро определил, что фрегат изменил курс и идет на юго-запад. Раз-другой взглянул в орудийный порт и не увидел ни одного из судов каравана. Неужели всех разнесло по океану? И теперь фрегат рыщет в поисках отставших? Не успел это обдумать, как спину ожег удар линька.

— Работай, Джон! Не глазей по сторонам!

— Виноват, господин боцман! — Больше не повторится. — Иван вновь занялся одним из канатов, с помощью которого оружейный станок изнутри крепился к борту корабля.

— Чем занимаешься? Это что за узел?

— Господин боцман, канат отсырел. При выстреле отдача так рванет, что он оборвется. Такой узел научили вязать в Голландии.

— Покажи еще раз. Интересно, раньше не видел такого плетения.

— Разрешите спросить, господин боцман, — осмелел Иван. — Мы ищем суда каравана?

— Голландец доведет купцов до русского порта, а мы повернули к Исландии. Там и будет наша главная работа — охранять рыбачьи суда. Без их трески и сельди Англия не сможет жить, а флот воевать.

…Вот это новость! Теперь об Архангельске придется забыть и матросить на англичанке не три недели, а до конца войны. Если не убьют в бою, то на ней же искалечат или забьют до смерти… Вон как мистер Симеон орудует — где можно обойтись свистком, он норовит линьком или просто хлещет по зубам. А морские пехотинцы… Ясно, почему простые матросы их боятся и ненавидят, за длинные гетры с пуговицами зовут «голенастыми». Эти всегда готовы пустить в ход тесаки, а то и ружья.

Конечно, дисциплину на корабле следует соблюдать. Но чтобы так свирепо… На «Сирене» и других судах такого не было. Хотя там команды набирались по вольному найму, условия не были столь суровыми. Здесь же почти все взяты насильно или обманом, оплата смешная, кормежка дрянь… Даровой чарке рома пусть радуются те, кто ничего другого не видел… А вонь и теснота! Поневоле посочувствуешь бедному Фрицу, что угодил в казарму. Но ему служить легче — в поле или в лесу, на твердой земле. Тут сидишь, как мышь в мокром коробе, что поставили на качели…

Прозвучала команда получить послештормовой завтрак. На этот раз королевская казна решила подкрепить силы «смоленых весельчаков» и расщедрилась: угостила мясным пудингом, маринованной сельдью и мочеными яблоками. Да еще каждого осчастливила полным стаканом рома!

Рассматривая в своей жестяной миске серые комья чуть теплого теста, политые бурой жижей, за такой цвет и запах, матросы и называют мясной пудинг «мертвым младенцем», Иван продолжал размышлять.

…Положение такое же, как сложилось в первые недели на «Сирене». Но за прошедшие три года многому научился, получил опыт и знания. Теперь меня голыми руками не возьмешь. Знаю как служить на море, чтобы не завернули в парусину и не отправили за борт в гости к Дэви Джонсу… Раз очутился на английском военном флоте, придется приспосабливаться к новым условиям, служить по их законам и обычаям и при первой возможности вернуться на русскую землю. Старики говорят, чем длиннее дорога из дома, тем короче обратный путь… Как-никак, но в Навигационной школе получил полезные знания, теперь они пригодятся. А дальше… На все Его воля!

Чтобы отбить запах пудинга, залпом хватил свою порцию рома. Эх! На Бога надейся, да сам не плошай!

Драка началась внезапно. Комендоры верхней палубы схватились с трюмными. Шум, ругань, блеск ножей. Алым клином в свалку врезались «голенастые», расшвыряли дерущихся, приволокли забияк к капитанскому мостику.

Суд был скорым. Вся команда стояла по стойке «смирно» и, сняв шапки, выслушала статьи Морского устава и приговор, который немедленно привели в исполнение.

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая