Тарантул - Матвеев Герман Иванович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/13
• Следующая

– Так. А все остальное можно говорить своими словами?

– Да. Он уже будет знать, что «свой».

– Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?

– После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить: какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?

– К кому?

– К этому… к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.

– Дальше.

– Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.

Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.

– Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович? Вы его знаете?

– Видел два раза. Очень серьезный человек.

– Как его фамилия?

– Мальцев.

– А еще как?

– Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: «Тарантул».

– Кто шепнул?

– Один из наших полицаев.

Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.

– Разрешите сейчас сходить? – спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.

– Да. Там есть отдельный пакет…

– Принести фотографию?

Иван Васильевич кивнул, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.

– Какой он из себя, этот Мальцев?

– Невысокого роста, широкоплечий. Лицо бритое, немолодой. Одет…

– Каких-нибудь особых примет не заметили? – перебил его Иван Васильевич.

– Нет. Ничего такого…

– Кроме Шарковского, вам не давали других адресов?

– Нет.

– Ну а если, предположим, Шарковский арестован или убит снарядом?

– Тогда приказано двадцатого с утра дежурить где-нибудь поблизости, ловить Григория Петровича и предупредить его.

– А если он не приедет?

– Три дня приказано ждать по утрам.

– На чем должен приехать Мальцев? Тоже через залив?

– Нет. Точно я не знаю, но полагаю, что его сбросят на самолете.

– В каком месте?

– Не могу знать, но, наверно, не под Ленинградом. В Ленинград он должен приехать законно.

– Почему вы так думаете?

– Да видите ли… Как-то в прошлом году был у меня разговор с одним полицаем. Раньше, до суда, мы с ним вместе сидели в камере и познакомились. Говорили мы про партизан. Боялись, конечно… Нам от партизан доставалось крепко. Вот он мне и рассказал, что партизаны через линию фронта на самолетах получают боеприпасы… И людей им скидывают на парашютах. Потом и про фашистов рассказал. Немцы, говорит, тоже в советский тыл своих забрасывают. «Пятую колонну»*. Говорил, что есть где-то такое место, куда по ночам самолеты с людьми летают, а назад пустыми возвращаются.

– А где это место?

– Этого он не знал. Ему, видите ли, пришлось некоторое время на аэродроме работать, так он приметил.

– Кто кроме вас должен быть еще заброшен в Ленинград?

– Должны приехать, но только после двадцатого, когда Григорий Петрович сигнал даст.

– Расскажите об этом точнее.

– Точнее не могу. Я только догадываюсь, потому что опрашивали многих, кто раньше в Ленинграде бывал. Ну они и проболтались в разговоре между собой. А вообще это всё под секретом держат. У них просто. Чуть заподозрили, пуля в затылок – и весь разговор. Они с нашим братом не очень миндальничают.

– О чем вы говорили с Мальцевым?

– Знакомились. Он меня спрашивал про жизнь, про семью, про суд… Человек он серьезный и обстоятельный. Глаза острые. Кажется, всего насквозь видит.

– Он русский?

– Вот не могу сказать. Говорит чисто, не отличишь. Наверно, русский.

– Все, что вы говорите, правда?

– Все правда. Какой мне смысл сейчас врать?

– Курите, не стесняйтесь, – предложил Иван Васильевич и прошелся по комнате. – Я верю вам, но, конечно, все, что вы сказали, придется проверить.

– Пожалуйста, проверяйте.

– Сколько денег вы получили?

– Тридцать тысяч.

– Они фальшивые?

– Кто их знает… Полагаю, что фальшивые. Уж очень все новые.

Вернулся Бураков и передал начальнику две фотографии. На одной из них Жора Брюнет был снят с отцом, на другой только отец, но в молодых годах, в студенческой форме. Ровно год пролежали фотографии в архиве советской разведки и вот пригодились.

Иван Васильевич передал фотографию арестованному.

– Этого человека вы не встречали там?

Нахмурив брови, Казанков уставился на карточку. Поднес ее к свету. Брови его удивленно поднялись.

– Так это же он… Григорий Петрович. Только помоложе. А мальчика не знаю.

– Вы уверены, что на фотографии снят Тарантул?

– Насчет Тарантула не уверен, потому что слышал случайно, а насчет Мальцева Григория Петровича уверен. Это он и есть.

Иван Васильевич взял фото и положил в папку.

– Что вам говорил Мальцев про Завьялова? Вспомните хорошенько.

Казанков подумал, потер рукой лоб.

– Ничего такого… Только чтобы письмо передать.

– Не говорил он вам, что это человек «свой», надежный… или что-нибудь в этом роде?

– Наоборот. Он сказал, чтобы я с Завьяловым вообще ни о чем не распространялся. Если дома его не застану, то это даже лучше. Если домработница есть или дети дома, то письмо отдать им, а самому лучше не показываться старику. Главное, нужно узнать, живет ли он на своей квартире или где в другом месте, и туда передать письмо.

Иван Васильевич посмотрел на часы и встал.

– Так. Я должен уйти. Завтра вызову еще раз. А сейчас допрос будет продолжать мой помощник. Начинайте с начала.

Он собрал записки, кивнул стенографистке и ушел в свой кабинет. Здесь он первым делом позвонил по телефону и доложил:

– Арестованный сознался и дал ценные показания. Мы опять встречаемся с Тарантулом… Да. Дело с аммиаком. Казанков узнал его на фотографии. Завтра утром собираюсь к Завьялову, а уж потом разрешите доложить подробно план… Нет. Думаю, что Завьялов ни при чем… Выводов еще никаких.

В утренние часы, когда рассвет еще только приближался, Ленинград был оживленнее и люднее, чем во все остальные часы дня. Люди торопились на работу. Трамвайные остановки перенесены. Гитлеровцы пристрелялись к ним и часто начинали свои бессмысленные обстрелы в эти часы.

– Живешь, а смерть за тобой по пятам ходит, – пробормотала какая-то женщина на остановке, прислушиваясь к далекой артиллерийской канонаде.

Недалеко раздался звонок, и трамвай вынырнул из темноты. Через единственное стекло около кондуктора, при свете синих лампочек, была видна внутренность вагона. Остальные окна забиты фанерой.

Иван Васильевич вошел в вагон. Он собрался ехать на завод, но по дороге передумал и решил сначала побывать на квартире у Завьялова, адрес которого стоял на конверте. «Может быть, застану дома», – подумал он. Кроме того, в голове созревал интересный план операции, и нужно было самому выяснить возможности его осуществления.

Несмотря на темноту, трамвай бойко бежал, и вожатый только изредка позвякивал на перекрестках, которые угадывал по каким-то ему известным приметам. Синие лампочки над воротами домов, карманные электрические фонарики, приспособленные для регулировщиков, изредка узкие полоски света в фарах встречных автомобилей – это все, что видел вожатый. Остальное – чернота, словно они ехали в туннеле. Удивительнее всего было то, что несчастных случаев, столкновений в эти темные часы было меньше, чем в другое время. Пешеходы на себе испытывали неудобства затемнения и были осторожны.

Иван Васильевич смотрел на пассажиров и думал, что вчера он встречал нарядных женщин, у мужчин были надеты галстуки, а сегодня снова все в ватниках, в старых пальто, на головах простые шапки, платки. Праздник кончился, и вновь начиналась напряженная работа. Некоторые спали, положив головы на плечи соседей, и те не протестовали.

У Сампсониевского моста Иван Васильевич сошел и зашагал по набережной. Где-то здесь недалеко жил Завьялов. Он скоро разыскал дом, вошел под арку ворот и, споткнувшись, остановился. Двор оказался заваленным кирпичом, балками. Было ясно, что сюда упала бомба. Сбоку показался силуэт женщины. Она медленно пробиралась через кучи мусора.

• Предыдущая
• 5/13
• Следующая