Походный барабан - Ламур Луис - Страница 37

• Предыдущая
• 37/110
• Следующая

— Для меня это большая честь… Правда, я не смел верить, что ты помнишь меня. Но другие друзья? Мне о таких ничего не известно… Во всяком случае, выдал меня врагам единственный человек, которого я считал другом.

— Но после побега разве не ждал тебя конь?

— Ты знаешь об этом? Тогда скажи, кого мне благодарить?

— Я не свободен это сказать. Допустим, кто-то полагал, что такому молодцу не время ещё умирать, да ещё столь низким образом… Кто-то, — добавил он, улыбаясь, — кто настолько верил в кое-какие твои необычайные способности, что знал: дай тебе шанс — и ты сумеешь сбежать.

Больше он ничего не сказал. Он расспросил меня о трудах моих и был восхищен, когда я целыми страницами цитировал наизусть старинную рукопись.

— Завидую твоей памяти. Ты говоришь, это результат упражнений?

— Многие поколения моих предков с материнской стороны были друидами — хранителями нашей истории, мудрости, ритуалов, — и все это вверялось памяти. Не знаю, можно ли унаследовать хорошую память, но у нас у всех она такая, а кроме того, были ещё и упражнения…

— Вот как?

— Я не могу говорить об этом. Могу сказать только вот что. Есть способ использовать силу ума и духа так же, как используют зажигательное стекло. Если сосредоточить солнечные лучи с помощью такого стекла в одной точке, то она сильно нагревается и возникает огонь. А нас научили сосредоточивать внимание так, чтобы увиденное один раз запоминалось навсегда. Хотя, должен сказать, повторное чтение тоже хорошо помогает…

После посещения Иоанна Севильского меня стали приглашать на небольшие собрания переводчиков вне стен библиотеки, так что в некоторой малой мере я стал частицей большого города — частицей, молчаливо внимающей.

Часто я слышал о Валабе, той красавице, которую видел в кофейне с Аверроэсом. Ее жилище, по-видимому, было средоточием красоты и разума.

В библиотеке я читал переводы из Гераклита, Сократа, Платона, Эмпедокла, Пифагора, Галена. Хунайн ибн Исхак, известный как переводчик Гиппократа и Галена, переводил также и Платона. Я сделал по несколько копий каждого из этих трудов, потому что на первых порах мне поручали больше работ по переписыванию, чем по переводу.

Потом мне дали переводить с персидского книгу «Кабус-Намэ», написанную Кай Каюс ибн Искандером, принцем Гургана, в 1О82 году. Это были советы сыну, где трактовались все вопросы жизни его как принца и как человека.

В главе, повествующей о врагах, я наткнулся на такое изречение:

«Всегда будь осведомлен о действиях своих врагов, тайных или открытых; никогда не считай себя в безопасности от их предательских действий против тебя, и постоянно рассматривай способы, которыми можешь перехитрить или разгромить их».

Я поднял глаза от страницы. Как мог я тешить себя убежденностью, что Ибн Харам или принц Ахмед ничего не знают о моем возвращении? Как мог пребывать в уверенности, что укрылся от них так просто, всего лишь держась в стороне от прежних знакомств?

До сих пор я не следовал совету Кай Каюса. Мои враги действовали против меня, а я против них — нет. Не подумать ли мне о предупредительных военных действиях? И об укреплении своей позиции, ибо разве я неуязвим?

До сих пор я доверял своему клинку, своей силе и удаче. Здесь этого недостаточно. Необходимо выстроить защитные линии; а единственная возможная защита — это та, которую могут предоставить человеку влиятельные друзья. У меня же их нет.

Не смогу ли я разведать позиции моих врагов? Раскрыть их намерения?.. Помнится, Дубан говорил мне, что Ибн Харам поддерживает Йусуфа, но и сам стремится к власти…

Следовательно, мне нужны друзья; мне нужны сведения; и тогда, не будучи, может быть, в силах разгромить своих противников, я смогу хотя бы ускользнуть от них.

Лицо мое зажило, сила вернулась ко мне. Казалось, в моих жилах заструилась новая кровь. Кофейни при моих нынешних скромных доходах были мне не по карману, но существовали другие лавки, куда человек может зайти попить шербета и послушать досужие разговоры.

Мне отчаянно хотелось иметь меч, но я носил одежду ученого и должен был действовать осторожно, чтобы не возбуждать любопытства.

Однажды теплым днем я оказался на отдаленном базаре и остановился перед прилавком с какими-то сандалиями — а на самом деле рассматривал мечи в соседней лавке. Там было прекрасное оружие из дамасской и толедской стали.

Вдруг какой-то воин встал почти рядом со мной и выбрал один из выставленных на продажу скимитаров. Попробовал, как уравновешено оружие, искусно взмахнув им на персидский манер, а когда я тронулся с места, чтобы уйти, вдруг обратился ко мне:

— Эй, ученый человек, ну-ка, испытай свою руку. Неужто ты скажешь, что это не отличное оружие?

Я узнал голос. Это был Гарун.

Отвернув лицо в сторону, я произнес:

— Я мало понимаю в оружии, о эмир. Я всего лишь студент.

Он снова заговорил, понизив на этот раз голос:

— Не играй со мной в прятки, Кербушар. Я узнал тебя.

Я взглянул ему прямо в глаза:

— У меня мало причин доверять своим старым друзьям…

— Из-за Махмуда? Он всегда ревниво относился к твоим успехам, а когда Азиза проявила интерес к тебе, а не к нему… Он очень тщеславен, ты ведь знаешь.

— А ты? — спросил я резко.

— А я все ещё друг тебе, — ответил он спокойно, — если ты хочешь принять мою дружбу… Разве я не позволил тебе пройти через ворота?

— Так ты узнал меня?

— Не сразу. Только после того, как ты прошел мимо. По походке. Я не решился заговорить с тобой, потому что солдаты могли заинтересоваться… А потом искал тебя, но нигде не мог найти.

Мы зашли в маленькую закрытую лавку угоститься шербетом и поговорить.

На нем была форма одного из лучших кавалерийских полков Йусуфа. Он был приземистым, широким в плечах человеком большой физической силы и быстро возмужал в суровых военных упражнениях. Не такой ловкий в беседе, как Махмуд, никогда не говорил, не подумав.

Гарун был одним из тех спокойных людей с раскованными мышцами, которые способны на невероятные всплески действия. Я хорошо знал этот тип людей, потому что мой отец тоже принадлежал к нему.

— Какие у тебя планы? — спросил он.

— Учиться побольше, узнать, жив ли отец и найти его, а потом ещё повидать мир. Я подумываю об Индии.

— Я тоже подумываю о ней… но кто знает хоть что-нибудь об Индии?

— Я знаю.

— Ты?

— Есть же книги. Арабские корабли иногда плавают туда, и через пустыню тоже есть дорога…

Окинув его взглядом, я сказал:

— Там моя судьба, Гарун… Чувствую.

Он поднялся:

— Может быть, в один прекрасный день мы там встретимся, а может, вместе отправимся туда… — Он сжал мне плечо: — Хорошо было повидать тебя. Как в старые времена…

И шагнул в сгущающиеся сумерки.

— А Махмуд? Ты с ним видишься?

— Махмуд теперь важный человек… Он близок к принцу Ахмеду.

— Я подумываю о нем, — проговорил я, — но имеются другие, которые идут в первую очередь.

— Будь осторожен, — предостерег Гарун, — ты идешь по зыбучему песку.

— Да, ещё одно. Тебе известно имя Загал?

— Правитель тайфы. У него под началом много солдат. Он тоже твой враг?

Я рассказал ему историю Шаразы и Акима. До сих пор я считал, что напали на них люди, посланные Йусуфом; теперь же выяснилось, что Загал — властитель тайфы, одного из мелких княжеств, на которые была разделена мавританская Испания.

— Это пустяк, — сказал я. — Хотелось бы только знать, что у неё все в порядке…

— Ну-у, я так понял из твоего рассказа, что у неё все будет в порядке, где бы она ни оказалась, — улыбнулся он. — Однако… если ты намерен бросаться на защиту всех девушек, которых повстречаешь в жизни, то жизнь тебе предстоит весьма деятельная.

Мы разошлись, но я почувствовал себя увереннее. Хорошо было узнать, что Гарун по-прежнему мне друг. Однако я не сообщил ему, чем занимаюсь, и по дороге домой немного поплутал, поглядывая через плечо, не следит ли кто за мной.

• Предыдущая
• 37/110
• Следующая