Проклятие - "BNL" - Страница 31

Прозрачная сфера, полная жидкого голубого света, все так же порождала на стенах странные тени – причем именно в тех местах, где, казалось бы, нечему было их отбрасывать. Посмотри вы на источник сияния секунд с десять, заметили бы, что свет едва заметно пульсирует, как что-то живое.

В черной башне не было окон, ни одного. Лйорру это никогда не мешало. Сейчас он сидел, задумчиво подперев подбородок рукой, и смотрел прямо в стену. Или, может, через нее. Скорее даже через, потому что он определенно видел все, что хотел там увидеть.

Боги редко бывают наделены изящной и гибкой фантазией. Поэтому, если им надо намекнуть, как что-то подходит к концу, они прибегают к весьма грубым символам. Ставят где-нибудь в углу приметные песочные часы высотой со шкаф, например. Ну да чего еще можно требовать от созданий, карающих грешников удачным попаданием небесного кирпича в темечко.

И только Лйорр никогда не нуждался в столь кричащих напоминаниях. Он и так прекрасно знал то, о чем шуршит песок, когда течет из верхней пузатой колбы часов в нижнюю.

Он знал, что некогда начатое закончится.

И закончится скоро.

Следующий день мелькнул мимо, просвистев, как стрела, так что Ле не успел даже взглядом его проводить.

Они выдвинулись рано. Этой ночью он толком не спал, просто потому, что неопасная, но демонски неудобная рана на спине весьма осложняла жизнь – из-за нее ему попросту было больно лежать. Впрочем, Ле уже привык спать мало и не слишком регулярно, так что и три ночи без сна его не подкосили бы. Вот четыре – уже куда как более вероятно.

Ле подозревал, что Фемто, которому бессонница любой продолжительности нипочем, и вовсе не ложился. Том нашелся, и Генриетта с самого рассвета тоже была на ногах. И на ее лице крепко поселился едва уловимый отпечаток застенчивой вины, чего она сама, похоже, не замечала – или очень надеялась, что он не заметит.

Да и было зачем надеяться. Под утро, встав, Ле обнаружил, что разрез на его рубашке аккуратно заштопан.

Стыдно вспомнить, но первым порывом было просто наорать на девчонку. Строго-настрого запретить ей трогать его вещи без его ведома. Мгновенная вспышка страха переросла в злость. Вот ведь дура. Такой, как она, ничего не стоит, зайдя ночью в чью-нибудь комнату, придумать себе невесть что. Она ведь могла коснуться его, кожа к коже…

Но, к счастью или нет, в последнее время эмоции ненадолго оставались при нем и улетали, не найдя, за что зацепиться. Так что он просто смолчал, видя, что любое упоминание, пусть даже в форме благодарности, убьет ее морально.

Лес вокруг пусть медленно и постепенно, но редел. Ельник разбавили симпатичные тоненькие рябинки. Среди зеленых еще листьев попадались яркие пятна розовато-алого и светло-желтого. Так уж выходит, что, направляясь в Энмор, ты едешь в вечную осень.

Лошади еще не слишком устали, потому что галопом их никто не гнал. Генриетта о чем-то болтала с Фемто, Ле слушал их вполуха, Том, как всегда, молчал и зорко смотрел вперед. Наблюдателя лучше него в мире было не сыскать. Он всегда замечал, если было что замечать.

После полудня дождик попытался поморосить, но скоро бросил это дело и до поры до времени спрятался за небесными кулисами. Тучи, пятнающие бледно-голубое небо, угрожающе не выглядели, и это радовало, ибо эту ночь им предстояло коротать под относительно открытым небом – хотя вряд ли стоит считать уже начинающие терять листья ветви надежным укрытием от непогоды, так что слово «относительно» смело можно опустить.

Темнело. Костер поначалу не желал разгораться на влажных дровах, лишь плевался искрами и гас, но Ле совладал-таки с ним, и теперь ярко-оранжевое пламя весело потрескивало, освещая выступающие из сумрака стволы.

Все это время Фемто сидел подле, философски созерцая его до поры до времени безуспешные усилия, а Генриетта возилась со своей лошадью. Наконец она тоже подошла к костру и, прислонившись плечом к белой березке, некоторое время стояла в неподвижной задумчивости, словно забыла, зачем пришла.

Потом, очевидно, вспомнив, зачем, подсела к костру рядом с Фемто и снова застыла в молчании.

Ле знакомо было это ее выражение – абсолютно неподвижный, остекленевший взгляд и этот немой вопрос: все же сказать – или не стоит?

- Спрашивай, - вздохнул он, чтобы разрешить ее сомнения.

Нужно отдать ей должное – она не сделала квадратные зенки и не выдала ничего похожего на «но как ты догадался?». Просто смерила его несколько туманным взором и промолвила:

- И все-таки, чего ты добиваешься? Вчера, там, в таверне, я слушала. И много слышала про тебя…

- Слушать то, что о нем говорят, нужно в последнюю очередь, - заметил Том не грубо и не угрожающе, однако что-то в его голосе недвусмысленно сообщало, что до грубой угрозы отсюда рукой подать. – Эй, Фей, твоя лошадь сейчас убредет в даль светлую.

- Ох, и верно ведь, - согласился Фемто и, резво вскочив, сам умчался в даль светлую – закручивать самовольно отвязавшиеся от дерева поводья в более крепкий и надежный узел.

- Много всего. И хорошего в том числе, - уточнила Генриетта, проводив его взглядом. – О том, что ты единственный многие вещи понимаешь правильно. И говоришь правильно.

- Что, правда? – лениво удивился Ле-Таир.

- Обычно говорят другое, - промолвил Фемто, возвращаясь в световой круг. Он обошел костер и сел от Ле по другую руку.

- Да? – заинтересовалась Генриетта. – И что же?

Ле усмехнулся.

- Чужеземец, иноверец и безумец, - процитировал он.

Генриетта покрутила эти слова в голове.

- С чужеземцем мне все понятно, - наконец решила она – для этого ей даже не понадобился еще один взгляд на Фемто, - и с безумцем, наверное, тоже. Но почему ты иноверец, Том?

- Ясное дело, почему, - тот пожал плечами. – Потому что мне дела нет до этой небесной бабы. В тех местах, откуда я родом, верили в другое. В снег, например, в горные обвалы и в медведей. В то, что действительно может с тобой случиться.

- Но Богиня тоже может с тобой случиться, - напомнила Генриетта.

- Верно, - согласился Ле. – А может и не случиться. В то время как снег в любом случае выпадет, когда придет зима. С ним хотя бы не приходится сомневаться и мучить себя догадками.

- Всегда был согласен с тем, что морякам куда как умнее верить в ветер, чем в бога, - добавил Фемто.

- В Богиню, - поправила Генриетта.

- Или в Бога, - повторил Ле. – Моряки тоже бывают разные.

- Мне послышалось, или ты правда произносишь слово «Бог» с большой буквы? – с ноткой подозрительности осведомилась Генриетта.

- Тебе не послышалось, - подтвердил Ле и, видя ее непонимающий взгляд, спросил:

- Ты никогда не слышала про Бога?

- Про какого из всех? – уточнила Генриетта.

- Не про какого-нибудь бога, - пояснил Ле-Таир, – а про Бога. Которого помнят эльфийские дети.

Она отрицательно помотала головой.

- Ты наверняка знаешь, что Богиня далеко не единственная жительница небес, - начал Ле. – Она просто единственная… женщина. И можно легко вообразить, что началось, стоило ей появиться – столько мужчин, и всего одна дама. Были времена, когда иные боги переубивали бы друг друга ради ее взгляда, вот только все они были одинаково сильны, и, если и начиналась схватка, одержать верх ни один не мог, так что все это было бесполезно. И в конце концов один из них, тот самый Бог, вроде как… стал ее мужем, что ли. Не то он был выше всех ростом, не то лицом вышел, демон знает, как эта Богиня выбирает себе фаворитов… Но, в общем и целом, говорят, она его даже любила. Какое-то время точно любила.

Генриетта слушала очень внимательно, обняв руками колени.

- Но она ведь такая дама, - продолжал Ле, - и верить ей не стоит никогда. А вот он, бедняга, поверил. Теперь рассказывают, те, кто еще помнят, что он представлял собой идеального мужчину. Мужчину на все сто процентов, настолько мужчину, что аж мурашки по коже. Сильного, смелого, властного. А она… Ей вскоре надоело, что он указывает ей, что можно делать и что нельзя. И она его убила.