Проклятие - "BNL" - Страница 27

- Твоя очередь, - позвала Генриетта, поднимая голову на Ле. – Иди сюда.

- Нет, - сказал вдруг Фемто, поднимаясь. – Позволь мне.

Она хотела было возразить ему, что он вообще должен сидеть и молчать, но почему-то… не стала. Поняла, что действительно не стоит.

- Ладно, - покорно согласилась и предложила, протягивая все тот же пузатый темный пузырек:

- Хотя бы это возьми.

- Что это? – Фемто принял вещицу и принялся разглядывать ее – без подозрительности, только с любопытством.

- Окопник, - пояснила Генриетта. – Раны заживляет только так.

Он улыбнулся ей. У него была чудная улыбка. Такие белые зубы – и теплое чувство того, что весь мир принадлежит тебе и только тебе, волной накрывающее с головой…

После такой улыбки Генриетте захотелось тряхнуть головой и протереть глаза. Просто магия какая-то.

И демон побери, он ведь абсолютно искренен. Насколько она может видеть – а ей хочется думать, что видеть она может хорошо, далеко и глубоко – он ничего не скрывает и не пытается ей манипулировать. Просто он всегда так улыбается. Всем.

Богиня, спаси и помилуй.

Ле, следуя ее примеру, сидел на земле. Пока она занималась с Фемто, он расшнуровал наручи и стянул рубашку.

У Генриетты перехватило дыхание, когда она на него посмотрела. Мимолетный взгляд скользнул было мимо, затормозил и дернулся назад.

Рана была пустяковой, насколько отсюда можно было разглядеть. На боку чуть глубже, но ближе к середине спины, там, где позвоночник, и вовсе сходит на нет, превращается в царапину, едва повредившую кожу. Если по неосторожности не будет заражения, такая вмиг заживет.

Рубленые раны в спину и грудь всегда лучше, чем колотые, если позвоночник остается цел. Просто там, за ребрами, у человека столько сложных и необходимых органов, что сломать какой-нибудь из них – раз плюнуть, и тогда вся система выходит из строя. Умирает, иными словами.

- А ты действительно везучий, - заметила Генриетта. – Тот парень тебя почти не задел.

Она не понимала, что говорит. Слова, которые она произносила, имели лишь одну цель: не дать ей всплеснуть руками, ахнуть и воскликнуть: «Милостивая Богиня, как же так вышло?»

Еще она искренне надеялась, что ее глаза в скором времени решат сфокусироваться на точке где-нибудь в другой стороне, потому что она за них не отвечала и не могла заставить их перестать пялиться.

Рана была пустяковая. И шрамы от других ран, тонкие и длинные, тоже смотрелись совсем безобидно. Особенно много их было на плечах. Но она никогда бы не подумала, что уродливые, бугристые рубцы, портящие его руки и кусочек лица, завладели всем его торсом. На спине живого места не было. Как будто – как будто его долго сжигали на костре, но не смогли или просто запамятовали довести дело до конца…

Где надо побывать, чтобы заполучить такие?

- Будь добра, - попросил Фемто и кинул ей рубашку Ле, - попробуй прополоскать ее. Кровь должна отойти, пока свежая.

Генриетту словно выдернули из ямы, сняли наваждение.

- Давай тогда сюда и перчатки, - вздохнула она.

Перчатки таким же образом перелетели к ней.

Она полоскала рубашку в ледяном ручье до тех пор, пока пальцы от холода не покраснели и не стали как деревянные. Зато кровь и правда отошла – остались лишь бледные, едва различимые следы, которые и не увидишь, если не знать, где они должны быть.

С кожи перчаток алое и соленое отмывалось еще лучше.

Нет… Фемто точно не прав.

В таких шрамах он не может быть виноват. Просто не может, и все.

Она выжала рубашку и стала наблюдать.

Фемто закатал разорванный рукав, чтобы пятна крови не бросались в глаза, а потом и второй, для симметрии. Когда он обрабатывал рану и накладывал повязку, его движения были быстрыми и привычными. Похоже, ему уже не впервые приходилось заниматься подобными вещами.

Впрочем, чему тут удивляться. Если за тебя ранят кого-то другого, самому тебе ничего не остается, кроме как научиться врачевать раны…

Потом Ле натянул перчатки и мокрую рубашку, радуясь, что дни стоят еще теплые, Генриетта собрала свой сверток, Том собрал лошадей, не найдя в окрестностях друзей их врагов, и нужно было продолжать путь.

Томас встретил Фемто пристальным взглядом, на что тот улыбнулся и успокоил коротко, принимая поводья своей лошади:

- Порядок, Том. Со мной все нормально, правда.

Генриетта не выдержала. Она просто обязана была спросить.

- Сколько тебе лет?

Фемто помедлил с ответом, словно считал в уме.

- Двадцать один, - сказал он наконец.

Чего-о?

Генриетта не поверила своим ушам. Да быть такого не может. Нет, никак, это совершенно невообразимо. На вид – на вид, если считать, видя лицо и слыша голос, ему пятнадцать. Ладно, пусть шестнадцать, но это верхняя планка. Шестнадцать и ни годом больше.

- Я… - только и смогла проговорить она, - я не дала бы тебе столько…

Фемто с улыбкой пожал плечами и запрыгнул на лошадь.

- Маленькая собака до старости щенок, - сказал он.

«Ты действительно везучий»…

Да-да. Он удачлив до демонят. За подтверждением никогда далеко идти не приходится.

Пускай он не в состоянии выиграть в карты, если только в оппоненты не попадется престарелая слепая утка, да и в любви ему никогда особенно не везло, зато не умирать по счастливой случайности он уже практически привык, если к такому, конечно, можно привыкнуть.

И дело вовсе не в том, что он такой великий воин. В науке убивать он навеки застрял в положении студента-второгодника. Даже Фемто освоил эту премудрость быстрее и лучше.

Просто всегда именно ему враг попадался невнимательный, медленный и вообще немотивированный. Или с крыши удачно падала черепица, в иных случаях даже ветки с дерева рушились как раз вовремя.

Нет, конечно, он никогда не проверял, что было бы, стой он вообще неподвижно. Заколол бы этот бедолага сам себя? Но рисковать, чтобы узнать, не позволял неумолчный инстинкт самосохранения.

Он просто знал, что в следующей драке он точно не умрет. И даже догадывался, почему.

Ломать игрушки не в ее стиле.

Ему… везло.

И оттого, что он знал, кто стоит за этим его везением, уже хотелось скрипеть зубами.

И все-таки, почему он убил тех людей в доме, где и так было достаточно мертвых?

Потому что тут, как и во всем Синем лесу, насквозь пропитанном запахом крови, либо ты, либо тебя. Везде так, везде и всегда. И это не стоит угрызений совести.

Нет-нет, возразил внутренний голос.

У каждого найдется внутренний голос, созданный специально, чтобы возражать. Не наставлять на путь истинный, но лишь сбивать с него. Пфф.

Вообще-то, указал внутренний голос, они могли и не хотеть вас убить. Вы первые напали.

Именно. Потому что, когда на тебя откуда-то выскакивают хорошо вооруженные люди, весьма глупо ждать, пока они сами начнут первыми. Нет. Они убивали. Пусть даже быстро и без глумления, пусть даже тех, кто назавтра и так умер бы. Убивать без самой насущной необходимости никто не вправе.

Взгляд на убийство не может не быть двояким. Взгляни оттуда, откуда смотрел убийца – и увидишь совсем другую историю, не ту, которую рассказывает жертва. Но судят обычно однобоко. Один виноват, другой прав.

Это неправильно, демон побери. Нельзя судить, пока не увидишь обе стороны разом. Вот только решить, кто виноват, кто прав, тогда становится в десятки и сотни раз сложнее.

О нем много чего говорили в народе – в основном такого, чего он слышать точно не хотел бы. Но еще в перерывах между проклятиями и осуждением его называли героем. Его называли защитником. Защитником нойэлингов, женщин, детей, защитником Иларии, защитником проклятых.

А он не знал, кого он должен защищать.

Тех, кто молится Богине?

Но у него с ней не слишком-то хорошие отношения, если на то пошло.

Людей?

Так он и не человек. И в полной мере не недо-эльф, так что с чистой душой встать на их сторону тоже не выйдет.