Алькатрас и Пески Рашида - Сандерсон Брэндон - Страница 29

• Предыдущая
• 29/48
• Следующая

«Я не ломаю, — понял я вдруг. — Я — разрушаю».

Подозреваю, вам стало жалко меня. Не исключаю, вы считаете мои муки заслуженными, учитывая, как много зла я причинил семьям, пытавшимся меня усыновить.

Хотел бы я сообщить вам, что самокопание пошло мне на пользу. Допускаю, что так оно и случилось — на какое-то весьма недолгое время. Чтобы вы не надеялись понапрасну, должен заявить со всей определенностью, прямо здесь и сейчас: тот Алькатрас Смедри, которого вы, как вам кажется, успели узнать, есть фарс от начала и до конца. И какие бы многообещающие ростки вы ни успели рассмотреть в моей неокрепшей душе — учтите: в итоге ничто из этого не спасет тех, кого я полюбил.

Если бы мне было дано отмотать время назад, я в тот момент раз и навсегда отпугнул бы от себя Синга и всех остальных. Увы, увы, в те дни я еще продолжал слабо надеяться, что наконец обрел кого-то, способного дать мне понимание и любовь. Надо было мне сразу сообразить, что возникшая приязнь обещает только боль впереди. Особенно после того, как я не сумел их защитить.

И все же, наверное, мне принесло пользу осознание того, что я неосознанно, но целенаправленно отгонял от себя людей. Это позволило мне понять, насколько скверным человеком я был. Возможно даже, многим другим мальчишкам полезно бы угодить в лапы к злым Библиотекарям, чтобы их бросили в такой же холодный подвал размышлять о сделанных ошибках и ждать своей участи. Я даже подумываю: а не учредить ли мне летний лагерь для подростков, основанный на этой идее?

«А самое дикое во всей нашей эпопее, — думалось мне, — это то, что никто еще не схохмил насчет подростков с именами Бастилия и Алькатрас, угодивших в тюрягу!»

Сказать по правде, в тот момент мы менее всего были расположены к шуткам. Долго ли мы там находились — с определенностью утверждать сложно, поскольку песочные часы исчезли вместе с моей курткой и всем прочим содержимым ее карманов. Я только прикинул, что остававшиеся нам полчаса уже прошли. Что же касается параши, в ту сторону я вообще старался не смотреть, чтобы она грешным делом не напомнила моему телу о естественных нуждах, которые рано или поздно, хочешь не хочешь, а придется удовлетворять.

И тем не менее, пока я сидел у решетки и предавался горестным размышлениям, со мной начали происходить какие-то весьма странные вещи. Сказать вам правду, я всегда стихийно считал себя бунтовщиком, гордо бросающим вызов системе. Истина же состояла в том, что я был всего-навсего плаксивым ребенком, который закатывал истерики и ломал вещи просто ради того, чтобы причинить боль другим, прежде чем те причинят боль ему. Поняв это, я вновь ощутил отвратительное унижение, и оно оказало на меня весьма специфическое воздействие.

По идее, я должен был превратиться в червяка, напрочь раздавленного стыдом. На деле произошло прямо противоположное.

Осознание моих жизненных ошибок не согнуло меня, а, напротив, заставило поднять голову. Тот факт, что я, оказывается, всю жизнь был дураком и соответственно себя вел, не вверг меня в отчаяние, но заставил улыбнуться собственной ребяческой глупости. И даже полная смена самооценки не вызвала у меня паранойи. Я стал другим — ну и что с того?

Кстати, эта самая паранойя, равно как стыд, горе, чувство незащищенности, как раз и доминировала все предыдущие тринадцать лет моей жизни. Поняв и приняв это, я ощутил внутреннюю свободу и готовность начать от всех этих недостатков избавляться. Нет, конечно, я не совершил скачка к немедленному совершенству, да и всего, что я успел натворить, это не отменяло. Я просто как бы выпрямился, обретая уверенность и силу разобраться с собой, своей жизнью и той ситуацией, в которую все мы влипли.

Я был — Смедри. И, даже еще толком не зная, что это в действительности означало, я начал рожать кое-какие светлые мысли.

Поднявшись, я прошел мимо Синга в глубину нашей камеры и присел рядом с Бастилией.

— Бастилия, — шепнул я. — Хватит уже нам сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Надо соображать, как будем выбираться отсюда!

Она подняла голову, и я увидел дорожки слез у нее на лице. Я даже моргнул от неожиданности. Отчего она плачет?

— Выбираться? — сказала она. — Ты о чем, Смедри? Мы не можем ничего сделать! Эта камера на то и построена, чтобы удерживать внутри людей вроде тебя или меня.

Я сказал:

— Должен быть способ.

— Я не справилась, — тихо проговорила Бастилия, точно не слыша меня.

— Бастилия, — повторил я с нажимом. — У нас нет времени воду в ступе толочь!

— Да что ты вообще знаешь? — окрысилась она. — Ты всю жизнь Окулятором был, а что тебе об этом известно? Ты даже не подозревал. И это называется справедливостью?

Я промолчал. Потом вскинул руку к лицу. Мои очки, конечно, тоже пропали. А я и внимания не обратил.

«Еще бы им не пропасть, — сказал я себе. — Они унесли мою куртку и с ней — Линзы Следопыта и Линзы Поджигателя, которые лежали в кармане. А у Синга и Бастилии отняли их Линзы Воина. Ну и мои Линзы Окулятора, естественно».

— Ты даже не спохватился, верно? — с горечью спросила Бастилия. — У тебя украли самый могущественный предмет, когда-либо принадлежавший тебе, а ты и не заметил!

— Я только начал их носить, — сказал я. — Всего несколько часов, если на то пошло. Для меня естественнее, когда на носу ничего нет. Я и не проверил, когда очухался здесь.

— Для него естественнее, — передразнила Бастилия. — Ну вот почему именно тебе выпало быть Окулятором, Смедри? Почему, а?

— А разве не всем Смедри полагается быть Окуляторами? — спросил я. — По крайней мере… ну этим… наследникам по прямой?

— В большинстве случаев это действительно так, — сказала она. — Но не всегда. А кроме того, на свете полным-полно Окуляторов, которые не являются Смедри!

— Это точно, — сказал я, оглядываясь через плечо в сторону комнаты, где предположительно находились Блэкберн и мисс Флетчер.

Потом я снова повернулся к Бастилии. Она смотрела на меня с вызовом.

«Вот оно! — сообразил я. — Вот что я упустил из виду!»

— А ты очень хотела им стать, — сказал я. — Окулятором, я имею в виду?

— Не твое дело, Смедри!

Ничего себе не мое, когда это столько всего объясняло.

— Так вот откуда ты знаешь все подробности об аурах, которые видят Окуляторы. И это именно ты просекла, что за Линзы применил против нас Блэкберн. Представляю, сколько ты занималась, чтобы так много всего узнать.

— А толку-то, — буркнула она и тихо шмыгнула носом. — Я узнала в основном то, что человека не изменить никаким учением, Смедри. Я всегда хотела добиться чего-то, что мне не дано. И самое смешное, Смедри, что меня все поддерживали, все помогали! Мне часто говорили: ты можешь сделаться кем угодно, надо лишь очень-очень постараться, и все получится!.. А в итоге, Смедри, оказалось, что все они лгали. Есть некоторые вещи, которых не изменишь, хоть ты расшибись.

Я молча слушал ее.

— Сколько ни учись, ты не станешь тем, кем не являешься от природы, — тряхнув головой, продолжала Бастилия. — И мне никогда не сделаться Окулятором. Придется удовольствоваться той будущностью, которую всегда предсказывала мне мама. Тем, к чему у меня якобы есть дар.

— Что же это за дар? — спросил я.

— Быть воином, — вздохнула она. — Только, по-моему, у меня и с этим полный абзац.

Вы, наверное, уже предвидите, что к концу повествования бедная Бастилия «кое-что поймет». Либо отойдет от снедающей ее горечи, либо сделает вывод, что рановато распрощалась с мечтой.

Вы думаете так потому, что начитались дебильных сказочек о разных типах, которые добились того, что сами сперва считали невозможным. Знаю, знаю я эти «глубокие и пронзительно-трогательные» книженции про поезда и восхождения на высокие горы, а также про маленьких девочек, которые всего добились благодаря непреклонной крепости духа.

Давайте-ка я сразу проясню вот что. Бастилии никогда не стать Окулятором. Слышите? Никогда. Это свойство должно сидеть в генах. То есть если ваши предки не были Окуляторами, вам ловить нечего. Вот Бастилии с этим и не повезло.

• Предыдущая
• 29/48
• Следующая