Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр - Страница 27

• Предыдущая
• 27/113
• Следующая

Кадудаль кружил на лошади вокруг живого редута, стрелял с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья. Разряженное ружье он бросал шуану и, развернувшись, получал его обратно заряженным. Каждый его выстрел попадал точно в цель. Когда он в третий раз повторил этот маневр, генерал Харти оказал ему честь, открыв по нему одному шквальный огонь. Кадудаль совершенно исчез в дыму и вспышках, было видно, что он рухнул вместе с лошадью, словно их обоих смело ураганной пальбой.

Десять или двенадцать республиканцев бросились было вперед, но навстречу им выступило столько же шуанов. Это была страшная драка, рукопашная, в которой победили шуаны, орудовавшие ножами.

Внезапно вновь показался Кадудаль с пистолетом в каждой руке. Это означало немедленную гибель двух республиканцев, и действительно, два республиканца упали как подкошенные.

Кадудаля окружили тридцать шуанов, они выстроились клином, во главе которого стоял бретонский генерал. Он подобрал ружье и орудовал им как дубиной. Каждым ударом великан повергал на землю одного республиканского солдата. Он пробил брешь в рядах республиканского батальона, и Ролан увидел, как он появился с его стороны. Словно кабан, который, развернувшись, бросается на охотника, сбивает его с ног и выпускает кишки, он вновь ринулся в открывшуюся брешь, расширяя ее.

Генерал Харти собрал вокруг себя двадцать человек, и, со штыком наперевес, они устремились вперед, на окружавшую их цепь шуанов. Генерал шел впереди, одежда его была изодрана пулями, из двух ран лилась кровь. Его лошадь была убита.

Половина солдат погибли, так и не дойдя до неприятеля, но остальным удалось прорваться сквозь цепь. Шуаны хотели преследовать их, но Кадудаль громовым голосом приказал:

— Не нужно было пропускать их, но раз уж они пробились, пусть уходят.

Шуаны беспрекословно повиновались командиру.

— А теперь, — крикнул Кадудаль, — прекратить огонь! Довольно мертвых, теперь берите пленных.

Попасть в плен на этой ужасной войне, где обе стороны расстреливали пленных, еще не означало, что сражение окончено. Синие расстреливали пленников потому, что считали вандейцев и шуанов разбойниками, Белые — потому, что не знали, куда девать захваченных в плен республиканцев.

Республиканцы бросали ружья подальше от себя, чтобы не отдавать их в руки противника. Когда шуаны приблизились к солдатам, те показали, что их сумки пусты, — все патроны были истрачены.

Кадудаль подошел к Ролану.

Все время, пока длилась эта ожесточенная схватка, Ролан сидел, не сводя глаз с поля боя. Волосы его взмокли от пота, грудь вздымалась, он ждал. Когда фортуна улыбнулась неприятелю, он уронил голову на руки и оцепенел, глядя в землю. Кадудаль вплотную подошел к нему, но он, казалось, не слышал его шагов. Молодой офицер медленно поднял голову. Две слезы скатились по его щекам.

— Генерал, — сказал Ролан, — располагайте мной, я — ваш пленник.

— Хорошо, — смеясь, отвечал Кадудаль. — Но посланца первого консула не берут в плен, его просят оказать услугу.

— Какую? Приказывайте!

— У меня нет повозок для раненых и тюрьмы для пленных. Я поручаю вам доставить раненых и пленных республиканцев в Ванн.

— Как, генерал? — вскричал Ролан.

— Я поручаю это вам. К сожалению, ваша лошадь убита и моя тоже. Но у вас есть лошадь Бранш-д'Ора, возьмите ее.

Молодой человек, казалось, колебался.

— Бранш-д'Ор получит лошадь, которую вы оставили в Музийаке, — продолжал Жорж.

Ролан понял, что хотя бы из чувства собственного достоинства следовало держаться так же учтиво, как его собеседник.

— Увижу ли я вас еще, генерал? — спросил он, вставая.

— Сомневаюсь, сударь. Дела требуют, чтобы я отбыл в Порт-Луи, а ваш долг — вернуться в Люксембургский дворец.

В то время Бонапарт еще пребывал в Люксембургском дворце.

— Генерал, что я должен передать первому консулу?

— Расскажите ему о том, что видели, и передайте, что я считаю особой честью обещанную встречу с ним.

— Судя по тому, что я видел, сударь, сомневаюсь, что вам когда-нибудь понадобятся мои услуги, — отвечал Ролан, — но все-таки не забывайте, что у вас есть друг, который сможет замолвить за вас слово генералу Бонапарту.

И он протянул руку Кадудалю. Командир роялистов пожал ее так же искренне, как и перед боем.

— Прощайте, господин де Монтревель, — сказал он. — Полагаю, излишне просить вас выступить в защиту генерала Харти. Такое поражение не менее славно, чем победа.

Полковнику де Монтревелю подвели лошадь Бранш-д'Ора. Ролан прыгнул в седло, окинул взором поле битвы, вздохнул и, простившись с Кадудалем, галопом поскакал через поля к дороге, ведущей в Ванн, чтобы встретить повозку с ранеными и пленными, которых он должен был доставить генералу Харти.

Кадудаль распорядился выдать каждому солдату экю в сто ливров, и Ролан не удержался от мысли, что командир роялистов проявлял щедрость за счет денег Директории, доставленных на запад страны Морганом и его несчастными сообщниками, которые поплатились за это головой.

На следующий день Ролан прибыл в Ванн, в Нанте сел в почтовую карету и еще через три дня уже был в Париже. Бонапарт, узнав о его возвращении, приказал Ролану явиться к нему в кабинет.

— Итак, — спросил он, едва завидев Ролана, — что он такое, этот Кадудаль? И стоило ли тебе ездить к нему?

— Генерал, — отвечал Ролан, — если Кадудаль решится перейти на нашу сторону за миллион, дайте ему два и не уступайте его за четыре.

Но такой ответ, хоть и весьма образный, Бонапарта не удовлетворил. Ролану пришлось во всех подробностях описать встречу с Кадудалем в деревне Музийак, ночной переход под необычной охраной шуанов и, наконец, само сражение, в котором генерал Харти, проявивший чудеса храбрости, потерпел поражение.

Бонапарт страстно желал, чтобы такие люди были у него на службе. Он часто заводил с Роланом разговор о Кадудале и с нетерпением ожидал, когда же разгром на полях сражения заставит этого борца покинуть стан роялистов. Но тут подоспело время перехода через Альпы, и он забыл или сделал вид, что забыл о внутренней войне ради войны внешней.

Двадцатого и двадцать первого мая Бонапарт преодолел перевал Большой Сен-Бернар. Тридцать первого числа того же месяца перешел Тичино при Турбиго. В Милан вступил второго июля. В ночь на одиннадцатое он совещался в Монтебелло с генералом Дезе, который только что вернулся из Египта. Двенадцатого его армия заняла позиции на Скривии. Наконец четырнадцатого июля он дал бой при Маренго, во время которого Ролан, устав от жизни, подорвал себя вместе с зарядным ящиком.

Бонапарту больше не с кем было беседовать о Кадудале, но он не перестал думать о нем. Двадцать восьмого июля он вернулся в Лион. Все время, оставшееся до конца года, он был занят заключением Люневильского мира.

И вот, наконец, в первые дни 1800 года первый консул получил письмо от генерала Брюна, в которое было вложено письмо Кадудаля.

«Генерал,

если бы мне предстояло лишь разгромить тридцать пять тысяч человек, которых вы бросили против меня в Морбиане, я бы, не колеблясь, продолжил борьбу, как я делаю это уже больше года, и в партизанской войне уничтожил бы всех до одного, но на их место тут же приходят другие. Продолжение войны неизбежно приведет к самым плачевным последствиям.

Назначьте день, когда мы можем встретиться, и, полагаясь на ваше честное слово, я безбоязненно явлюсь к вам один или в сопровождении моих адъютантов. Я буду вести переговоры от своего лица и от лица моих людей, и буду несговорчив только в том, что касается их интересов,

Жорж Кадудаль»

Ниже подписи Кадудаля Бонапарт написал:

«Немедленно назначить встречу, соглашаться на все условия, лишь бы Жорж и его люди сложили оружие. Потребуйте, чтобы он явился ко мне в Париж. Выдайте ему охранную грамоту. Я хочу увидеть этого человека и составить о нем собственное мнение».

Ответ Бонапарта был целиком написан его рукой, включая адрес: «Генералу Брюну, главнокомандующему Западной армии».

• Предыдущая
• 27/113
• Следующая