Морской волк. Бог его отцов. Рассказы - Лондон Джек - Страница 28

• Предыдущая
• 28/91
• Следующая

Но Гаррисон и Келли сделали такую попытку. Они составляли экипаж одной из лодок, и их задача была курсировать между шхуной и берегом и каждый раз перевозить по одному бочонку. Перед самым обедом, двинувшись с пустым бочонком к берегу, они внезапно изменили курс и отклонились влево, стремясь обогнуть мыс, далеко выступавший в море и отделявший их от свободы. За ним были расположены живописные деревушки японских колонистов и веселые долины, глубоко вдававшиеся в середину острова. Попав туда, оба матроса могли бы посмеяться над Вольфом Ларсеном.

Гендерсон и Смок все утро бродили по палубе, и теперь я понял, в чем дело. Достав свои ружья, они неторопливо открыли огонь по дезертирам. Это была хладнокровная демонстрация искусства стрельбы в цель. Сначала их пули безвредно шлепались в воду с обеих сторон лодки, но потом они начали ложиться все ближе и ближе. Люди в лодке гребли изо всех сил.

— Смотрите, я прострелю правое весло Келли, — сказал Смок и прицелился более тщательно.

Я увидел в бинокль, как после выстрела весло разлетелось в щепы. То же самое Гендерсон проделал с правым веслом Гаррисона. Лодка завертелась на месте. Быстро были перебиты и два других весла. Матросы пытались грести обломками, но и те были выбиты у них из рук. Тогда Келли оторвал доску от дна лодки, начал работать ею, но с криком боли выронил ее, когда и она сломалась, поранив ему руку. Тогда беглецы покорились своей участи и предоставили лодку волнам, пока ее не взяла на буксир посланная Вольфом Ларсеном вторая лодка, которая и доставила их на борт.

К вечеру мы подняли якорь и ушли. Теперь нам предстояли три или четыре месяца охоты. Мрачная перспектива, и я с тяжелым сердцем занимался своим делом. На «Призраке» установилось почти похоронное настроение. Вольф Ларсен валялся на своей койке в одном из своих странных и ужасных припадков головной боли. Гаррисон беспечно стоял у руля, опираясь на штурвал, как будто был утомлен весом собственного тела. Остальные хранили угрюмое молчание. Я наткнулся на Келли, который скорчился у переднего люка, спрятав голову в колени и охватив ее руками, в позе безысходного отчаяния.

Джонсон лежал, растянувшись, на самом носу и следил, как пена вздымается у форштевня шхуны. Я с ужасом вспомнил пророческие слова Вольфа Ларсена. Мне казалось, что его внушение начинало действовать. Я попытался изменить направление мыслей Джонсона и позвал его, но он только грустно улыбнулся мне и не тронулся с места.

Когда я вернулся на корму, ко мне подошел Лич.

— Я хочу попросить вас кое о чем, мистер ван Вейден, — сказал он. — Если вам когда-нибудь удастся вернуться в Фриско, то не откажите отыскать Матта Мак-Карти. Это мой старик. Он живет на Холме, за пекарней Мэйфера. У него сапожная лавочка. Его знают все, и вам нетрудно будет его найти. Скажите ему, что я сожалею о том горе, которое доставил ему, и… и скажите ему еще за меня: «Да хранит тебя Бог».

Я кивнул, ответив:

— Мы все вернемся в Сан-Франциско, Лич, и я вместе с вами пойду повидать Матта Мак-Карти.

— Хотелось бы верить в это, — ответил он, пожимая мне руку. — Но не могу. Вольф Ларсен покончит со мной, я знаю. Я только хочу, чтобы это было поскорее.

Когда он ушел, я почувствовал в своей душе такое же желание. Неизбежное пусть случится поскорее. Общая подавленность покрыла своим плащом и меня. Гибель казалась неотвратимой. Час за часом шагая по палубе, я чувствовал все яснее, что начинаю поддаваться отвратительным идеям Вольфа Ларсена. К чему все на свете? Где величие жизни, раз она допускает такое опустошение человеческих душ? Жизнь — дешевая и скверная штука, и чем скорее ей конец, тем лучше. Покончить с ней, и баста! Как Джонсон, я нагнулся через перила и не отрывал глаз от моря, с уверенностью, что рано или поздно я буду опускаться вниз, вниз, в холодные, зеленые пучины забвения.

Странно, но, несмотря на мрачные предчувствия, на «Призраке» все еще не произошло ничего особенного. Мы плыли на северо-запад, пока не достигли берегов Японии и не наткнулись на большое стадо котиков. Явившись сюда из неведомых просторов Тихого океана, они направлялись на север, к пустынным островкам Берингова моря. Повернули и мы за ними к северу, свирепствуя и разрушая, бросая ободранные туши акулам и засаливая шкуры, которым впоследствии предстояло украшать гордые плечи женщин больших городов.

Это было безумное избиение, производившееся во славу женщин. Мяса и жира никто не ел. После дня успешной охоты наши палубы были завалены шкурами и телами, скользкими от жира и крови, и по доскам текли красные ручейки. Мачты, снасти и перила — все было забрызгано кровью. А люди, с обнаженными и окровавленными руками, словно мясники, делали свое дело, сдирая свежевальными ножами шкуры с убитых ими красивых морских животных.

В мои обязанности входило считать шкуры, поступавшие на борт с лодок, наблюдать за свежевальной работой и за уборкой после нее палуб. Это было неприятное занятие. Моя душа и мой желудок возмущались против него. Но мне было полезно командовать таким количеством народа. Это развивало во мне мой скромный запас административных способностей. Я сознавал, что крепчаю и грубею, и это не могло не быть полезным для «Сисси» ван Вейдена.

Я начал сознавать, что никогда уже не буду прежним человеком. Хотя мои надежды и моя вера в человеческую жизнь все еще сопротивлялись разрушительной критике Вольфа Ларсена, последний все же успел во многом переделать меня. Он раскрыл предо мною реальный мир, о котором я раньше практически ничего не знал, так как избегал его. Я научился ближе присматриваться к реальной жизни, спустился из мира абстракций в мир фактов.

Теперь, когда мы достигли промыслов, я больше времени, чем когда-либо, проводил с Вольфом Ларсеном. Когда стояла хорошая погода и мы оказывались посреди стада, весь экипаж был занят в лодках, а на борту оставались только мы с ним да Томас Мэгридж, которого мы не принимали в расчет. Но нам не приходилось сидеть без дела. Шесть лодок веером расходились от шхуны, пока расстояние между первой наветренной и первой подветренной лодками не достигало десяти или двадцати миль. Потом они плыли прямым курсом, пока ночь или плохая погода не загоняли их обратно. Мы же должны были направлять «Призрак» в подветренную сторону, к крайней лодке, для того, чтобы остальные могли с попутным ветром подойти к нам в случае шквала или угрозы бури.

Нелегкая задача для двух человек, особенно при свежем ветре, справляться с таким судном, как «Призрак», править рулем, следить за лодками, ставить или убирать паруса. Мне пришлось учиться всему этому, и я быстро делал успехи. Управление рулем далось мне легко. Но взбегать наверх, к реям, и раскачиваться, вися на руках, когда мне нужно было лезть еще выше, уже не было так легко. Но и это я усвоил быстро, так как чувствовал какое-то необъяснимое желание оправдать себя в глазах Вольфа Ларсена, доказать свое право на жизнь, основанное не на одном только уме. И даже настало время, когда мне доставляло радость взбираться на самую верхушку мачты и, уцепившись за нее ногами, с жуткой высоты осматривать в бинокль море в поисках лодок.

Помню, как в один чудный день лодки вышли спозаранку, и отзвуки выстрелов, охотников, постепенно удаляясь, замерли совсем, когда лодки рассеялись по широкому океанскому простору. С запада тянул едва заметный ветерок. Но и он затих, пока мы выполняли наш обычный маневр в подветренную сторону. С вершины мачты я видел, как все шесть лодок, одна за другой, исчезли за выпуклостью земли, преследуя плывших на запад котиков. Шхуна чуть покачивалась на тихой поверхности и не могла следовать за лодками. Вольф Ларсен начал беспокоиться. Барометр упал, и небо на востоке не нравилось капитану. Он внимательно изучал его.

— Если нагрянет оттуда, — сказал он, — и отнесет нас от лодок, то опустеют койки на кубрике и баке.

К одиннадцати часам море стало гладким, как зеркало. В полдень была невыносимая жара, хотя мы находились уже в северных широтах. В воздухе ни малейшего ветерка. Душная, гнетущая атмосфера напоминала мне погоду, какая бывает в Калифорнии перед землетрясением. Чувствовалось что-то зловещее. Каким-то необъяснимым путем зарождалось сознание близкой опасности. Понемногу весь восточный небосклон затянулся тучами, нависшими над нами подобно гигантским черным горам. Так ясно были видны в них ущелья, перевалы и пропасти, что глаз невольно искал белую линию прибоя и пещеры, где море с ревом бросается на берег. А шхуна все еще плавно покачивалась на тихой воде, и ветра не было.

• Предыдущая
• 28/91
• Следующая