Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Лондон Джек - Страница 27

• Предыдущая
• 27/83
• Следующая

Я уже не раз замечал, что истопник дневной смены как-то странно на меня поглядывает. Наконец он решился и сказал мне все. Начал он с того, что взял с меня клятву не выдавать его. Директор запретил ему говорить мне об этом, и он рисковал потерять место. Он рассказал мне о двух рабочих, которые работали до меня, один для дневной, а другой для ночной смены. Я получал тридцать долларов за то, за что они получали восемьдесят. Истопник признался, что он открыл бы мне тайну и раньше, но был уверен, что я не выдержу и сам уйду. А теперь он видел, что я попросту вгоняю себя в гроб без всякого смысла. По его словам, я только сбивал цену на труд и отнимал работу у двух людей.

Будучи американцем, да при том еще человеком самолюбивым, я ушел не сразу. Знаю сам, что это было глупо с моей стороны, но я решил не бросать работы, пока не докажу директору, что могу выполнить ее, не сваливаясь с ног. Вот тогда я откажусь от места, а он поймет, какого отличного работника лишается.

Так я и сделал, что было крайне глупо. Я продолжал работать, пока часам к шести не высыпал последней тачки угля. После этого я пошел отказываться от места и вместе с тем и от надежды научиться электротехническому делу путем выполнения работы двух взрослых мужчин за жалованье, которое дается только мальчишкам. А затем я отправился домой, завалился спать и спал круглые сутки.

К счастью, я недолго пробыл на электрической станции и не успел надорваться. Впрочем, мне пришлось после этого целый год носить кожаные ремни в виде браслетов. Эта работа запоем внушила мне полное отвращение к физическому труду. Я попросту не хотел больше работать. Меня тошнило при одной мысли о работе. Даже если я никогда прочно не устроюсь, не все ли равно? К черту всякие попытки изучить ремесло! Куда лучше бродить по миру и веселиться, как я это делал раньше. И вот я опять отправился бродяжничать. На этот раз я отправился на восток, путешествуя в товарных вагонах.

Глава XXI

Но полюбуйтесь-ка! Не успел я вернуться к бродячей жизни, как снова столкнулся с Джоном Ячменное Зерно. Я постоянно попадал в общество незнакомых людей, но стоило только выпить с ними, как мы сближались. Иногда приходилось чокнуться в кабаке с подвыпившими городскими жителями, иногда — с каким-нибудь веселым, основательно нагрузившимся железнодорожником, у которого из каждого кармана торчало по бутылке, или же с компанией «алки». Это могло случиться и в штате, где была запрещена продажа спиртных напитков, например в Айове. Пока я прогуливался по главной улице Де-Мойна в 1894 году, ко мне подходили совершенно незнакомые люди и приглашали зайти в подпольные кабаки; помню, что я пил в какой-то парикмахерской, потом в водопроводной мастерской и наконец — в мебельном магазине.

Всегда и везде со мной был Джон Ячменное Зерно. В те счастливые времена даже бродяга имел возможность частенько напиваться. Помню, какую отличную попойку мы однажды устроили в Буффало, когда нас посадили в тюрьму. А когда нас выпустили на свободу, мы снова напились, тут же, на улице, добыв необходимые для этого средства попрошайничеством.

У меня не было влечения к спиртным напиткам; но когда все вокруг пили, я не отставал от других. Путешествовал ли я или просто бездельничал, я непременно подбирал себе в спутники или товарищи самых живых, всем интересующихся людей, а именно эти-то как раз пили больше всех. У них всегда было более развито чувство товарищества и резче проявлялась индивидуальность; они были смелее остальных. Может быть, именно темперамент и заставлял их пренебрегать всем обыкновенным, будничным и искать развлечения в ложных и фантастических радостях, которые доставляет людям Джон Ячменное Зерно. Как бы то ни было, неизменно оказывалось, что людей, больше всего приходившихся мне по душе, тех людей, с которыми мне хотелось быть вместе, можно было найти только в обществе Джона Ячменное Зерно.

Мои скитания по Соединенным Штатам сильно изменили мое представление о жизни. В качестве бродяги я имел возможность видеть закулисную сторону общества; я мог в сущности заглянуть даже под сцену и видеть, как работает весь механизм. Я увидел, как вращаются колеса общественной машины, и узнал, что физический труд вовсе не пользуется тем почетом, о котором вечно твердят нам школьные учителя, проповедники и политические деятели. Человек без ремесла был просто беспомощным рабочим скотом. А научившись ремеслу, он волей-неволей должен был записываться в профсоюз, чтобы иметь возможность заниматься своим делом. И союз этот должен всячески бороться с союзами предпринимателей и запугивать их, чтобы добиться увеличения заработной платы или сокращения рабочего дня. Союз предпринимателей, в свою очередь, тоже прибегал к запугиваниям и угрозам. Когда же рабочий старел или с ним происходил несчастный случай, его выкидывали вон, как поломанную машину, как мусор. Я видел таких людей, доживавших остаток своих дней далеко не в почете.

Итак, мои новые взгляды на жизнь сводились к тому, что всякий физический труд отнюдь не является занятием почтенным и что он вовсе не окупается. Нет, я решил, что не нужно мне никакого ремесла и никаких директорских дочек. Путь преступлений тоже не для меня. Стать преступником почти так же ужасно, как пахать землю. Выгодно продавать свой мозг, а не физическую силу; поэтому я решил никогда больше не продавать свои мускулы на рынке. Мозг, только мозг — вот что я буду продавать!

Я вернулся в Калифорнию с твердым намерением получить образование. Начальную школу я уже давно окончил и потому теперь поступил в среднюю оклендскую школу. Чтобы платить за учение, я устроился работать привратником. Кроме того, мне помогала сестра и я не брезгал никакой работой: если у меня бывало несколько свободных часов, я косил газоны или выколачивал у кого-нибудь ковры. Я трудился, чтобы избавиться от необходимости работать в будущем, и принялся за дело всерьез, усмехаясь над собой при мысли об этом парадоксе.

Забыта была всякая юношеская любовь, и Хэйди, и Луис Шатток, и вечерние прогулки. Мне было некогда. Я записался в литературный клуб имени Генри Клея и стал бывать в гостях у кое-кого из его участников. Там я встречался с симпатичными девушками, носившими длинные платья. Состоял я и в частных кружках, где толковали о поэзии и искусстве и о различных тонкостях грамматики. Кроме того, я сделался членом местного социалистического клуба, где изучали философию, политическую экономию и ораторствовали на различные темы. В бесплатной библиотеке я выписывал по пять-шесть книг и все время параллельно с учебой занимался чтением.

Целых полтора года я капли в рот не брал и даже ни разу не вспомнил про вино. На выпивку не хватало времени, да и желания не было. Служба, учеба и невинные развлечения вроде игры в шахматы не оставляли мне ни одной свободной минуты. Я постепенно проникал в новый мир и предавался этому с такой страстью, что старый мир, где царил Джон Ячменное Зерно, ничем уже не прельщал меня.

Впрочем, я ошибся: все-таки один раз зашел в трактир. Я отправился к Джонни Рейнгольдсу в «Разлуку», чтобы занять у него денег. Вот еще один из ликов Джона Ячменное Зерно. Содержатели кабаков всегда славились добротой. Можно сказать, что в общем они во много раз щедрее, чем так называемые деловые люди. И вот, когда мне нужно было во что бы то ни стало достать десять долларов, а обратиться было не к кому, я пошел к Джонни Рейнгольдсу. Несколько лет уже прошло с тех пор, как я в последний раз заходил в его заведение. Да и в этот раз, когда я зашел попросить у него десять долларов, я не выпил ни одного стакана. И тем не менее Джонни Рейнгольдс дал мне деньги, не потребовав ни процентов, ни залога.

Да и после этого, в течение недолгого периода моей борьбы за образование, я не раз заходил к Джонни Рейнгольдсу и занимал у него деньги. Когда я поступил в университет, я взял у него в долг сорок долларов, без залога, без процентов, не истратив у него ни гроша. Но зато — и в этом-то вся суть дела, этого требуют обычай и неписаное правило — много лет спустя, когда я стал человеком состоятельным, я частенько делал крюк, чтобы зайти к Джонни Рейнгольдсу и истратить у него немного денег — как бы проценты за его прежние ссуды. Не подумайте, что Джонни просил об этом или что он этого ожидал. Нет, я поступал так, повинуясь, как я уже говорил, тем неписаным правилам, которые я изучил, когда проходил всю науку Джона Ячменное Зерно. В тяжелую минуту, когда человеку не к кому обратиться за помощью, когда он не может заложить ни малейшей вещицы, на которую согласился бы посмотреть лютый ростовщик, он всегда может пойти к какому-нибудь знакомому кабатчику. Благодарность — черта, свойственная природе человеческой. Когда у такого человека заведутся деньги, можете быть уверены, что часть их попадет за стойку в кассу того, кто пришел ему на помощь. Припоминаю начало моей литературной деятельности, когда небольшие гонорары, которые я зарабатывал, помещая свои рассказы в журналах, присылались мне с поразительной неаккуратностью, доходившей буквально до трагизма. А ведь мне приходилось тогда содержать всю семью, которая все увеличивалась: жену, детей, мать, племянника, а кроме того, мою кормилицу Мамми Дженни и ее старика-мужа, для которых настали тяжелые времена. Было два места, где я мог занять денег: парикмахерская и кабак. Парикмахер брал с меня по пяти процентов в месяц с платой вперед. Другими словами, когда я брал у него в долг сто долларов, он вручал мне только девяносто пять. Остальные пять долларов он удерживал в виде процентов за первый месяц. За второй я платил ему еще пять долларов и так каждый месяц, пока я, наконец, не устроил забастовку моим издателям, выиграл и смог выплатить свой долг.

• Предыдущая
• 27/83
• Следующая