Железное сердце (СИ) - Шолох Юлия - Страница 49

• Предыдущая
• 49/53
• Следующая

Гарик тихо вернулся на место, нетерпеливо потирая ладонями бока, а потом часть стены обрушилась, почему-то образовав аккуратный проход и в нем появился Босяк, который, войдя, молча отошел в сторону, сгорбился и стал невозмутимо рассматривать дымящиеся стены. Пряжка ремня на его обтрепанных джинсах светилась раскаленным добела металлом.

Люба задержала дыхание, но следом за Босяком в комнату вошла Лазурь, которая выглядела совсем не так, как раньше, а взрослой и какой-то ожесточенной. Ее глаза были обведены толстым слоем черных теней, а грубый свитер ручной вязки с воротником под горло скрывал фигуру, превращая ее в бесформенную массу.

Чего уж там, она выглядела довольно неряшливо.

— Вы рисковали. Я мог не открывать контур и тогда она задохнулась бы в запущенном вами огне, — заговорил Гарик. — Или Босяк рассчитывал, что сможет контролировать огонь через барьер?

— Ты не убийца, — ласково произнесла Лазурь, подходя к нему ближе. — И конечно, Босяк понимал, что не сможет его контролировать. Ты в любом случае разорвал бы контур. Риска не было.

— Что ты, девочка, можешь обо мне знать? — равнодушно поинтересовался Гарик, немигающее сверля ее темными пустыми глазами. Ростом Лазурь была куда меньше и стояла, задрав голову и расправив плечи, твердо и вызывающе, как стоят непослушные подростки, выслушивая от взрослых очередной нагоняй.

— Ты прав, о тебе ничего. Но послушай, что знаю я…

Шаги. В проеме возник очередной силуэт и Люба обо всем забыла.

— Бостон! — она стремительно поднялась и бросилась вперед, уже не думая, что стоит поздороваться с Лазурью, поинтересоваться происходящими событиями и возможно, поучаствовать в совместном обсуждении дальнейших планов.

Но какое ей быть дело до остальных, когда в дверном проеме сосредоточение всей тоски и ожидания последних недель? Когда там его необычные глаза и волосы с болотным отливом? Когда на его лице улыбка облегчения?

— Бостон! — Люба обняла его за шею, и так ловко, что настоящая обезьяна бы обзавидовалась, обхватила ногами за талию, крепко вцепившись в плечи и пряча лицо между плечом и шеей. — Бостон, — повторила она с облегчением, прижимаясь губами к его коже.

— Да, — ответил он, крепко и не очень скромно придерживая ее за бедра. — Да… Тебе удобно? Может…

— Нет, — она старательнее вжалась в него сильней и еще крепче сцепила ноги за его спиной. — Увези меня отсюда. Ты ведь за этим приехал? За этим, да?

— Да.

— Ты заберешь меня? — в ее голосе прорезалась паника.

— Конечно… Только скажи — ты в порядке?

— Да.

— Он тебя не обидел?

— Нет, Бостон, что ты. Он слишком обижен создателем, чтобы обижать кого-то еще. Просто увези меня, хорошо? — Люба говорила, прижимаясь губами к его коже и губы зудели от чего-то соленого и пушистого, будто она щекотала их посыпанным солью одуванчиком. Ей хотелось, как запаха, вздохнуть этого мимолетного касания полной грудью, глотнуть, ощутить вкус и тяжесть сытого желудка.

— Гарик, — Люба не стала оглядываться, наслаждаясь этой близостью и где-то на задворках сознания отмечая, что Бостон не кажется разъяренным. В его голосе только бесконечное облегчение. — Не думай, что я не собирался тебе врезать, хотя и предполагал, что ты исчезнешь раньше. Повезло тебе, что руки заняты. Повезло, что ты так жалок. Поэтому я спрашиваю — ты помнишь, что я единственный, кто смог сопротивляться желанию Джайзера держать все под контролем? Он не смог мне помешать. Помнишь?

Гарик молчал.

— Отвечай! В свое время я самостоятельно выбрался на волю. Ты знаешь, чего мне это стоило. То, что ты по случайности получил просто так, я заслуживал годами заточения. Ну?

— Да, я помню.

— Так вот. Я уйду сейчас, но запомни еще одно, — в голосе Бостона появились нечеловеческие звенящие ноты, присущие камуфляжникам и искажающие голос так, будто они надышались чего-то наподобие гелия, только с противоположным эффектом, вовсе не комичным. — Если посмеешь еще раз приблизиться к ней без моего разрешения, я потрачу столько сил и времени, сколько нужно, чтобы найти способ поймать тебя и навечно запереть в клетке. Ты же знаешь, мне хватит упрямства, а теперь и злости. Я сдержу свое обещание. Попробуй подойти к ней еще раз — и я запру тебя в клетку!

Бостон развернулся и с Любой на руках вышел через дыру с обугленными краями во двор, а Гарик не сделал ни малейшей попытки его остановить.

— Послушай, что знаю я, — перехватила Лазурь внимание хозяина дома, слегка пошевелившись. Ее лоб сморщился, а бледные губы казались больными и сухими. — Ты, наверное, ни о чем подобном не думал. Может, не знал? Тогда представь, что случилось бы дальше, будь все по-твоему. Люба стала бы твоей… предположим. Пусть даже нашелся бы способ подтянуть ее суть и сделать частично иной. Но ты понимаешь… где-то глубоко в душе отлично понимаешь, что никогда не смог бы принять ее человеческую часть. По правде, ты не смог бы быть с ней счастлив. Но даже это не самое страшное. Слушай, Гарик, слушай внимательно. Конечно, женщин среди нас рождается меньше, гораздо меньше, но все равно рано или поздно родится она… Слышишь? Родится та, что принадлежит только тебе. Возможно, через год. Возможно, пройдут века. Неважно. Свою половину можно ждать вечно, правда? Представлять, какой она будет. Лепить из мечты. И потом увидеть ее — живую, настоящую, телесную, без тени сна. И осознать, что связан с Любой, которую уже никуда не денешь, потому что ты обещал ей вечность и закрепил свое обещание приложенными Джайзером усилиями привязать ее к тебе энергетически. И ты не сможешь бросить ее, потому что это равнозначно убийству. И ты никогда не станешь свободен. И ты будешь мучить не только себя и Любу, которая со временем начнет вызывать в тебе отвращение, но ты сделаешь несчастной еще и ее… свою единственную настоящую любовь. Вот тогда-то ты и поймешь, что такое на самом деле одиночество. Не так, как сейчас, ты ведь уверен, что сейчас одинок? Не так… Другое одиночество, не поиск, а безвыходный тупик, когда смотришь на свою половину и знаешь — вы никогда не соединитесь. Так что подумай о ней… Видеть тебя с другой и понимать, что родилась напрасно? Не хочешь подумать о себе, подумай о ней!

— Что ты можешь об этом знать? Вы еще дети неразумные. Младенцы. Ну что смотришь, девочка? Тебе еще в куклы играть, а не взрослым дядям лекции об отношениях читать.

Гарик устало оперся на стол и снова выпрямился. На его лице красовались разводы грязи, но он даже не сделал попытки их стереть. Он вообще выглядел, как заблудившийся в тайге человек в момент осознания, насколько он уязвим в этой дикой среде.

— Босяк, выйди, — отрывисто приказала Лазурь, не поворачивая головы.

— С чего бы это?

— Ну!

Огненный напоследок осмотрел стены, пожал плечами и вышел сквозь проем. Гарик словно не заметил, скрестив взгляд со взглядом Лазури, не менее ледяным и заостренным, заточенным резать, причинять боль и пугать. Что угодно, кроме того, что он действительно хочет выразить. Но не может. Потому что нет подходящего объекта. Лазурь тихо подошла вплотную, задрав подбородок и монотонно заговорила.

— Это похоже на родственные чувства. У тебя есть мама, возможно отец, братья и сестры. И еще он. Легкая щекотка в месте, где невозможно почесать. Под поверхностью кожи, за глазными яблоками, в глубине мышц. Тебе не нужно прислушиваться или смотреть по сторонам — потому что тебе и так прекрасно известно, где находится он. В тебя встроен внутренний компас, не дающий забыть, какая сторона света для тебя самая важная. Та, сторона, где стоит он. От этого ты не можешь абстрагироваться, не можешь закрыться, даже ночью и даже если… окажется, что для него не существует ничего похожего на ту силу, что мучает тебя. Что его компас накрыт плотной тканью, чтобы не видеть, куда показывает стрелка. Бывает и такое… Тогда плюс превращается в минус, а живое становится неживым. Это как холодный пот, стекающий по спине. Ты от него не умрешь, но и не замечать… Пытка зудящим в голове звуком, от которого невозможно отмахнуться. Звуком его имени. Она будет чувствовать все это постоянно. День за днем. Каждую минуту, ежесекундно, наблюдая за тобой и Любой.

• Предыдущая
• 49/53
• Следующая