Железное сердце (СИ) - Шолох Юлия - Страница 37

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая

Бостон тоже нервно подскочил с места и бросился к окну. Потом обратно.

— Слушай, Ло, я понимаю, что… ну, как все это выглядит, и что для тебя ничего не изменилось, просто получилось, что вечером ты заснула, а утром проснулась… Но для меня прошел год. Для всех нас, — поправил Бостон, нервно сунув руку в волосы и чуть ли выдирая их клочьями. Судя по тому, что говорил он очень быстро, речь Бостон заготовил заранее, а теперь в максимально быстром темпе старался ее выложить.

— Поговорить мы можем и после завтрака, — ядовито заявила Люба, размышляя, почему этот тусклый отблеск на его коже так сильно привлекает к себе внимание, будто неважно, что перед тем, как заснуть, она поклялась всеми ей известными страшными клятвами — последнее, что она станет делать, так это любить такого ненадежное существо, как Бостон. Осталось только решить, как так извернуться, чтобы суметь оставить его позади и заставить себя никогда не оглядываться. Она бы что-нибудь придумала, имей в запасе чуть-чуть больше времени, но его появление ранним утром перечеркнуло все Любины планы по самосохранению.

— Да, я… Я просто привык здесь находиться.

Бостон неожиданно замолчал. Вслед за ним Люба перевела взгляд на стол, где лежала пачка ее документов. Паспорт, права, две кредитные карты, одна — та, куда переводилась зарплата за участие 'в эксперименте', вторая — подарок Лайры. Девчонки сами вчера выложили сюда документы, позволяющие комфортно существовать в человеческом мире, не дожидаясь просьбы.

— Ты собираешься уехать? — сухо спросил Бостон.

— Какая наблюдательность! — еще суше ответила Люба, сгребая все свое имущество в кучу и как попало засовывая в лежавшую тут же сумочку из бежевой кожи, которой ночью хорошо подвыпившая Лазурь трясла перед носом до тех пор, пока Люба не собралась с силами и кое-как не выразила свой неземной восторг при виде серебряных дизайнерских застежек и продуманных элегантных линий.

— Подожди! Ло, я понимаю, что между нами все с самого начала сложилось неправильно и некрасиво. И что ты попала в самый центр нашей собачей склоки, не имея ко всему происходящему никакого отношения. Я все понимаю, правда. Только не уезжай сейчас, слышишь? Останься, мы вместе попробуем как-то разобраться… Нельзя оставлять все как есть, я думаю, что смогу все исправить. Я постараюсь, если ты останешься. Пожалуйста.

Люба открыла рот, собираясь сказать много чего интересного, но неожиданно ответила коротко:

— Нет.

Бостон молчал все время, пока Люба, распахнув дверь в гардеробную, шарилась в вещах, выбирая одежду и думала, где переодеться: уйти в ванную или сделать это в наглую прямо возле кровати. Но если честно, это было чистейшей воды бравадой — она прекрасно знала, что ей не хватит решимости раздеваться перед Бостоном даже после всего того, что между ними было.

Случайно было, педантично уточнила Люба про себя, не озаботившись подниманием с пола соскользнувших с вешалок платьев и блузок. Они лежали мятыми цветными пятнами, выражая беспомощность и укоризну, от которой сжалось бы сердце любого существа, способного читать язык вещей, но Люба не обратила на это внимания.

— И чем же тебе отплатили за услугу? — не сдержавшись, прервала она тяжелое молчание.

— В смысле? — он так и метался по комнате, будто нервничал. Но разве Бостон способен нервничать? Немыслимо.

— За то, что ты со мной целый год потерял.

Метание замедлилось, а потом Бостон застыл и его зеленые до черноты глаза тоже застыли, остановившись на Любином лице.

— Ты о чем? — поинтересовался он. Прозвучало, как предостережение.

— Или как так вышло? Тебя заставили, да?

— Заставили? Меня?

— Неважно. Теперь ты от этой тягостной обязанности свободен.

Бостон зло сжал губы.

— Что ты несешь? И как, интересно, — вот теперь голос стал совсем как прежде, наглым и отстраненным. — Как бы, интересно, меня могли заставить? И кто?

Люба отмахнулась, уже понимая, что зря завелась.

— Нет уж, давай разберемся.

Вот-вот, совсем как всегда, подумала Люба. Это кто посмел сказать Мяу?

Но Бостон снова отступил, развернулся и тяжело сел в кресло, почему-то прерывая спор и забыв про разбирательства. Он машинально скользил пальцами по кожаной обивке, словно в успокоении нуждалось именно кресло.

— Ло, я тебя люблю.

Из Любиных рук тут же вывалилось все, что она держала, накрыв ласковой тканью босые ноги.

— Надо было сразу сказать, когда тебя вчера увидел, а я… Помнишь, как тогда, у печи ты бросилась меня спасать? Испугалась, что я обжегся? Несмотря ни на что? Я уже тогда понял, что попал, но до последнего не признавался даже себе. Тебе, наверное, сложно представить, что это такое — любить хрупкое существо, способное из-за одной случайной нелепости погибнуть, исчезнуть навсегда. Но даже не случись несчастья, ты все равно смертная. Это глупо — любить смертную. Еще глупее разве что полное отшельничество или даже растворение… Я не знал, что ты заснешь. А потом сидел тут… Смотрел, как в тебе переливается радужная начинка, легчайшее мерцание микросхем… И думал, что даже без нее тебя люблю. Любую. Я дурак, знаю. Все говорят. Но тебе не понять как это, когда ты бессмертен. Когда нет ничего опасного и просто вредного, а только пьянящая свобода с острым привкусом беспредела.

Люба сглотнула, опускаясь на пол и обхватывая колени руками, съеживаясь над своими новыми нарядами, до дрожи боясь смотреть в его сторону.

— Тебе нравилось вести себя как последний ублюдок! Ты этим наслаждался!

Лицо Бостона перерезала странная улыбка, острая, даже хищная.

— Ты права, нравилось.

— Это отвратительно!

— Ло, — вкрадчиво продолжил он. — А ты сама? Уверена, что на моем месте смогла бы сдержаться и никогда, ни за что не взяла бы того, что безумно желаешь взять, причем немедленно, потому что в любой момент это может навсегда исчезнуть? Сдержалась бы?

Люба неуклюже раздвигала ткань, пытаясь вспомнить, что из этого только что выбрала. Серебристое платье с голубым рисунком? Или в глупый мелкий горох? Юбку или шорты?

— Когда ты взрослеешь и понимаешь — весь мир у твоих ног, — Бостон расслабился, но лицо оставалось напряженным. — Солнце встает для тебя. Люди ходят на работу и выдумывают новые технические игрушки — для тебя. Строят дома, печатают золотые монеты — для тебя. Танцуют стриптиз и зажигают ночную иллюминацию. И конца-края твоей власти нет. Представь, Ло, хорошенько представь. Распробуй этот вкус, но очень осторожно — это сильнейший в мире наркотик. И когда он начнет действовать, растворится в крови, потечет по венам, омывая сердце и мозг, представь ситуацию, когда со вкусом свободы начинает спорить твоя совесть. И честно скажи, пусть не вслух, а хотя бы самой себе — удержалась бы?

— Вы… вы не смеете быть такими! Вы не боги! — предсказуемо разозлилась Люба, предпочитая проигнорировать вопрос, потому что не хотела отвечать правду. — Тебя должны щелкнуть по носу, как сопливого мальчишку!

— Правда? — Бостон осторожно, как на пробу усмехнулся. — И кто это должен меня щелкнуть по носу? Остановить игры с человеческим материалом? Большинство старших плевать хотели на человечество, людишки для них все равно, что муравьи, копошатся на заднем фоне — и ну их. Ты еще ни одного такого сноба не встречала… О, там такие экземпляры попадаются… даже Гарику до них далеко, а ведь будь ты как прежде, обычным человеком, он бы в твою сторону даже не взглянул!

— Не трогай Гарика! — заявила Люба, нехотя вспоминая, как тот кричал на официантку.

— Ладно, извини, — сквозь зубы продолжил Бостон. — Но могу сказать, что люди нынче существуют, только потому что нам, иным, не свойственна агрессия и желание стереть вас с лица земли. Вернее, большинству из нас не свойственна, — нехотя поправил он и Люба неожиданно для самой себя улыбнулась. Всего на секунду. И сразу опомнилась, повторяя, где она и в чьем обществе.

— Чего ты от меня хочешь?

— Дай мне еще один шанс.

Она упрямо качнула головой.

• Предыдущая
• 37/53
• Следующая