Бандиты. Красные и Белые - Лукьянов Алексей - Страница 39

• Предыдущая
• 39/47
• Следующая

Лёнька

Погода после полуночи внезапно испортилась. Мало того что холодный северный ветер пробирал насквозь, так он еще нагнал туч, которые скрыли луну, и в станице стало темно, хоть глаз выколи. Затем и дождь начал накрапывать.

Тупик за сортирами и впрямь оказался самым лучшим местом, где можно было спокойно ждать и не опасаться, что кто-нибудь нагрянет. Пахло здесь, конечно, не сиренью, но по сравнению с вонью, в которой Лёнька недавно пролежал полдня, было приятно и свежо.

Лёнька, забившись в лопухи и крапиву, даже умудрился заснуть. Правда, не сразу. Петух, которого сдал на хранение Перетрусов, неприятно зудел в кулаке. Так бывает, когда поймаешь по весне хруща, спрячешь в потной ладошке, а он там скребет своими жесткими крючковатыми лапками. Становится и щекотно, и слегка противно, а все равно жука не отпускаешь.

Только петух был еще и холодный. Рука начала мерзнуть едва ли не сразу, как Перетрусов ускакал в степь.

Как ни странно, насчет свойств талисмана он не обманул. Путь от тифозной ямы до сортирного тупика Лёнька преодолел быстро и без приключений, вовремя скрываясь в кустах или изображая мочащегося у забора красноармейца. Он не вызвал подозрений ни у одного патруля, ни у одного станичника.

В голове будто кто-то проснулся, кто-то знакомый и привычный, вроде внутреннего голоса, который и раньше подсказывал, что делать, но только Лёнька не особенно к нему прислушивался, потому что голос был робкий и неуверенный.

С петухом голос не только осмелел, но даже обнаглел и прямо-таки приказывал, что надо делать. Ослушаться его не хотелось. Кто его знает, ослушаешься — и сам от себя в ухо получишь. Вон как крепко кулак сжался, того и гляди — врежет.

Чувство это Лёньке не понравилось, поэтому, когда он спрятался в лопухах и внутренний голос сказал, что все отлично, Лёнька торопливо переложил петуха в карман гимнастерки.

В ожидании Перетрусова Лёнька пригрелся и заснул. Разбудил его внезапно начавшийся дождь.

Он открыл глаза, кругом было темно, холодно и сыро, капли дождя барабанили по крышам сараев и нужников, стекали за воротник и шуршали по листьям. В темноте постоянно чудились чьи-то шаги.

Лёнька даже не мог понять, который час, потому что луны на небе не было. В панике он потянулся к перетрусовскому талисману, отвернул клапан кармана и вытянул петуха за шнурок.

Холод в ладони окончательно разбудили Лёньку. Робкий внутренний голос, испугавшийся дождя, темноты и потери во времени, под действием талисмана вновь осмелел и нашел ответы на все вопросы. Судя по тому, как намокла земля, как шумит ветер в трубах и дрожат листья, сейчас не больше часа ночи. Скоро появится Перетрусов.

Лёнька нахохлился и принялся ждать. Но чем больше ждал, тем тревожнее становился внутренний голос. Перетрусов — бандит, он мог что-нибудь не то натворить без своего петуха и тогда... тогда дело плохо.

На всякий случай Лёнька выждал еще полчаса, но условного свиста в ночи не прозвучало. Стало понятно: Перетрусов либо сбежал, либо погиб. Это значило, что теперь все зависело только от Лёньки.

Петух подсказывал лишь одно — спускаться к реке, хватать первую попавшуюся лодку и плыть отсюда, покуда весла не сотрутся.

— Железяка хренова, — плюнул Лёнька и положил петуха обратно в карман.

Надо поднимать тревогу. Нужно идти в казарму к курсантам — они в первую очередь пострадают от нападения.

Еще днем Лёнька приметил висящую на цепи рельсу, бой в которую, скорее всего, означал пожар.

Сейчас он дойдет до рельсы и начнет в нее дубасить. Поднимется такая тревога, что любо-дорого. Все проснутся.

Аккуратно, чтобы не поскользнуться, Лёнька начал выбираться из своего убежища.

На улице не было слышно ни чавканья шагов по грязи, ни конского храпа или фырканья, собаки не лаяли. Ночь была совсем глуха и слепа, и Лёнька, стоящий на краю площади, никому не был нужен. Даже свет в штабе не горел. Похоже, несмотря на приказ Чепаева, все расслабились, почувствовав вольницу.

Хлюпая по лужам, Лёнька пошел туда, где, по его мнению, находилась казарма, но шагов через сто уперся в забор. Лёнька принял влево и тоже уткнулся в мокрые доски. Лёнька запаниковал и побрел в обратную сторону, но опять поперек пути встал забор.

Черт, только заблудиться не хватало в такое время.

— Эй, люди, есть кто-нибудь? — позвал Лёнька тихо.

Молчание.

— Эй, живая душа, отзовись! — сказал он чуть громче.

Вновь никакого ответа.

Скоро он орал так, будто его резали.

— Люди! Я здесь! Эге-гей! Помогите! Товарищи!

Хоть бы кто отозвался. Только дождь, как назло,

усилился.

— Ay! Мать вашу, да помогите же мне, куда вы все пропали?!

— Чего орешь, египетский хлопок?

Этот спокойный оклик в ватной тишине напугал Лёньку сильнее, чем мог бы напугать взрыв или выстрел.

В лицо ударил сноп света от электрического фонарика, и тот же спокойный голос спросил:

— Кто такой? Почему не в казарме, египетский хлопок? Чего вынюхиваешь?

— Товарищи, слава богу, вы пришли, — Лёнька пошел было навстречу свету, но щелкнул затвор трехлинейки.

— Стой, где стоишь. Кто такой, спрашиваю? — повторил Египетский Хлопок, как окрестил его Лёнька.

А вдруг это уже белые, похолодел Лёнька. Как назло, понять этого он не мог — петух лежал в кармане гимнастерки, сосланный за панические настроения.

— Я-то... Лёнька.

— Какой еще Лёнька? Пантелеев, из третьей роты? — переспросил другой голос. — Ну-ка, документы засвети свои!

Слава богу, красные, обрадовался Лёнька и полез за пазуху, но тут же снова задрал руки вверх.

— Ты чего, египетский хлопок?

— А вдруг у меня револьвер за пазухой и я вас тут всех положу? — спросил Лёнька.

С той стороны света пошептались.

— Резонно, — похвалил Египетский Хлопок. — Давай очень медленно, двумя пальцами, чтобы я хорошо видел.

Лёнька медленно расстегнул шинель, распахнул полы и аккуратно полез левой рукой в правый карман гимнастерки, где лежала книжка красноармейца.

— Прими-ка у него документ, брат Елдырин.

Брат Елдырин, лица которого Лёнька не видел,

подошел и взял книжку.

— Сэ-е, се, мэ-е, ме, нэ... Семен, — прочитал вслух брат Елдырин.

Лёнька похолодел. Он и забыл, что документы у него на имя Семена Бумбараша.

— Не похоже на Лёньку, египетский хлопок. Ну-ка, чего там дальше.

— Бэ-у, бу, мэ, бум, бэ-а, ба, рэ-а, ра...

— Бумбараш? — обалдел Египетский Хлопок. — Ты где нашел документы Бумбараша, египетский хлопок?! Елдырин, ну-ка, дай ему промеж рог!

Началась потасовка. Брат Елдырин, по всей видимости, здоровенный детина, заслонил Лёньку от Египетского Хлопка. Лёнька оказался в тени и получил небольшую фору в маневре и защите. Он скинул с себя шинель, набросил на голову брату Елдырину. Елдырин запаниковал, начал махать руками куда ни попадя.

Египетский Хлопок орал, чтобы Елдырин ушел в сторону. Лёнька, слегка пригнувшись, приблизился к противнику и пару раз болезненно ударил детину под ребра. Тут бы Лёньке отступить и подождать, пока противник окончательно запутается в шинели, но он захотел добить этот ходячий шкаф и оказался неправ, потому что шкаф решил, что если не может попасть кулаком, то проще будет упасть на обидчика, и накрыл Лёньку своей огромной тушей.

Митяй

Лёньку, побитого и вымокшего, доставили в караулку, расположившуюся в хлеву. Несмотря на большой размер помещения и гуляющий по нему ветер, здесь было гораздо теплее, чем на улице. Из освещения в караулке имелся только масленый светильник, сделанный из гильзы снаряда с расплющенной горловиной.

— Кого привел, Очумелов? — спросил красноармеец, гревший руки о коптящее пламя.

— Да вот, египетский хлопок, шастал тут. Никогда такого не встречал. И знаешь, Митяй, чьи у него документы? Семки Бумбараша, египетский хлопок! Помнишь, который пропал месяц назад? Я думал, может, сбежал, он шибко по дому тосковал. А вот, оказывается,не сбежалвовсе, а эта тварь, египетский хлопок, наверное, убила Семку и форму себе забрала! Даже документы не выбросила!

• Предыдущая
• 39/47
• Следующая