Будь моим мужем - Бут Пат - Страница 44
- Предыдущая
- 44/89
- Следующая
Рейчел продолжала:
– У Розы не могло быть детей. Жили они как затворники. Только друг для друга. Пятнадцать лет. Затем – рак груди и быстрая смерть.
– А в результате – опустошенность и психологический слом, – сказала Джен и приписала под словом «Роза» слово «слом».
Мысли Рейчел начинали разбредаться. То, что горе вызывает психологический слом, препятствующий творческой деятельности, вполне объяснимо. Но разве со временем горе не притупляется? Оно ведь тоже имеет свою градацию. Скорбь. Траур. Преодоление. Почему же у Чарльза Форда это состояние длится столь долго? Тут наверняка есть что-то еще. Это подсказывает ее чутье. Роза Эбернети. Странная фамилия. Своеобразная. Из небольшого городка в штате Делавэр. Как он называется? Рэпидс? Ривер? Уотерфолл! Точно – Уотерфолл, штат Дэлавер.
– Мне только что пришла в голову одна мысль, Джен, – сказала Рейчел.
И, вернувшись к себе в кабинет, она проделала то же самое, что когда-то давно в Чикаго. Через междугородную справочную она узнала все, что ей было нужно. В телефонном справочнике города Уотерфолл, штат Делавэр, значился лишь один абонент с фамилией Эбернети – Джон.
Джон Эбернети слышал о Рейчел Ричардсон. Обходительно и любезно отвечая ей по телефону, он сказал, что подолгу смотрит телевизор, поскольку теперь выходит из дому нечасто. Да, он отец Розы, той самой Розы, подруги Чарльза. Рейчел рассказала ему о Чарльзе Форде и о своей передаче, и он охотно согласился помочь.
Бедный Чарльз. Славный, добрый человек. Не проходит и дня, чтобы он не вспоминал о Чарльзе и о том, какое счастье тот подарил его дочери. Чарльз и Роза были так близки, так любили друг друга и свое искусство. У них была одна небольшая традиция. Когда кто-то приступал к очередной картине, другой должен был первым коснуться кистью полотна… Это символизировало собой их неразрывную близость во всем – в творчестве, в жизни. Прикосновение кистью могло быть просто линией или точкой – не более, но тогда каждая картина становилась как бы их совместным творением…
Рейчел положила трубку. Рука ее дрожала. Это произошло вновь. Простой телефонный звонок, и ее молитва исполнилась. Она уже слышала свой голос, задающий этот вопрос под ровное гудение телекамеры, крупным планом берущей в кадр лицо Чарльза Форда:
– Я знаю, что у вас с Розой была традиция начинать картины друг друга. Именно поэтому вы не в состоянии теперь приступить к новой картине?
Рейчел глубоко вздохнула. На экране его реакция будет выглядеть великолепно, но не пожалеет ли она сама о том, что делает?
25
Гарри Уордлоу сидел за письменным столом, неестественно выпрямившись, словно демонстрируя своей позой испытываемую неловкость и хотя бы отчасти заглаживая собственную вину за случившееся. Виноват был, конечно, не только он. Однако и назвать свое поведение во всей этой истории абсолютно безупречным он тоже не мог. Беспорядок, царивший на заваленном бумагами столе, свидетельствовал о крайней степени возмущения его владельца. Впрочем, пока Чарльзу об этом ничего не было известно.
– Она настырна, как дьявол, – сказал Уордлоу. – Но если тебя это хоть немного утешит, то ты ей здорово выдал. Ну, когда ты…
– Послушай, Гарри, – оборвал его Чарльз ледяным тоном. – Меня использовали. Меня раздели, обследовали, разложили, выставили на всеобщее обозрение и препарировали. Обманом и хитростью из меня вытянули самое сокровенное. И продемонстрировали на потеху толпе к ее вящему удовольствию. Зеваки хрустели кукурузой, потягивая пивко из банок, и развлекались, глядя на какого-то сентиментального чудака: «Надо же, художник-страдалец. Ну-ка, ну-ка, посмотреть, что ли, для разнообразия, какие там у этих «богатеньких» душевные терзания. Вот с жиру-то бесятся». Это ведь точь-в-точь Опра, только гораздо жестче и безжалостней. В жизни не испытывал ничего унизительнее.
– Но ведь это как раз и есть характерная черта интервью Рейчел, – мягко пояснил Гарри.
Чарльз горько рассмеялся.
– Понимаю. Потому-то я и отказался от участия в передаче, когда мне позвонила ее помощница. Но когда я познакомился с нею самой, она оказалась… она была совершенно другой. Человечной, искренней. Она понравилась мне. В ней было настоящее сердечное тепло, и я подумал, действительно подумал, что и я ей понравился. Вот в чем вся беда! Я оказался слишком доверчивым и легковерным.
Он отвернулся от Гарри, не желая показывать другу свою душевную боль. Молчание длилось недолго. Чарльзу надо было выговориться.
– Гарри, я только начал приходить в себя. Вновь начинал жить. Мне казалось, что Рейчел все понимает. Неужели возможно притворяться до такой степени? Они что там, все лицедеи? И каждый из них самый что ни на есть подлый обманщик? – Он почти прокричал последнее слово, швырнув его, будто перчатку, в лицо своему старому другу.
– Чарльз, послушай, после передачи в эфир мой телефон звонит не умолкая. Мне звонили даже те коллекционеры, которых, как я думал, уже и в живых-то нет, даже те дилеры, которые – я точно это знаю – думали, что в живых нет меня. Они все жаждут как можно больше знать о твоем творчестве, Чарльз. Это интервью пробудило к тебе небывалый интерес, оно вновь выдвинуло тебя в первые ряды. Всего-навсего одно-единственное интервью. Я, конечно, знаю, что на людей…
– …Мне наплевать, – закончил фразу Чарльз, полыхнув глазами. – Какое мне до этого дело, черт возьми? Картины-то одни и те же! Но иногда, видите ли, в моде, а иногда – нет! Я просто рехнулся, когда полез в эту грязную историю. Простить себе не могу, что упомянул имя Розы и то, что нас с нею связывало… драгоценные воспоминания… Если ты не понимаешь этого, то вообще ничего не понимаешь, Гарри.
– Я понимаю, Чарльз. Понимаю, как никто другой. – Он встал, вышел из-за стола и положил руку на плечо друга. – Я не должен был подвергать тебя этому. Мне следовало защищать тебя.
Упрек был справедлив.
– Нет, дружище, все дело во мне самом. Слишком долго я жил как хотел. Позволял себе такую роскошь. Может быть, мне нужно вернуться в этот мир. Другие же возвращаются.
Он подумал о Тэссе и Камилле, стоящих перед неизвестностью. Подумал о Кэрол, одинокой и растерянной. У всех у них – своя жизнь, порой нелегкая, но за преодоление трудностей человек получает от нее вознаграждение.
– Она звонила тебе? – спросил Гарри. – У нее хватило духу?!
– Да, звонила, – печально улыбнулся Чарльз. – Знаешь, по-моему, она и впрямь думает, будто оказала мне услугу, заставив меня публично «изливать свои чувства». Понимаешь, как психа, страдающего словесным поносом, на приеме у врача. – Он был в ярости, но тем не менее рассмеялся – безнадежным смехом разуверившегося человека.
– И что она сказала?
– «Ты был великолепен! Мне так понравилось беседовать с тобой. Надеюсь, и тебе это доставило не меньшее удовольствие». Я ничего не отвечаю, просто молчу в трубку, пусть себе, думаю, потрещит. А потом до нее вроде бы доходит, что болтает-то она, похоже, сама с собой.
– Ну и?..
– Ну и тогда я заявляю ей: «Рейчел Ричардсон, я в жизни не встречал столь лживого и двуличного человека, как вы. Отныне буду надеяться и молить Бога, чтобы вы больше никогда в жизни не попадались мне на глаза».
– Вот как? А может быть, она и сама уже догадалась о твоей реакции.
Гарри посмотрел на стол. Сейчас? Потом? Взять да и покончить с этим? Или для него это будет уже слишком?
– Как ты думаешь, Гарри? Неужели она и впрямь думала, будто такое придется мне по душе? Вот что мне хотелось бы знать. Очень хотелось бы!
Мысленно он перенесся в тот день. От дуговых ламп в студии было жарко, розы, стоявшие на столе между ним и Рейчел, были кроваво-красными, как бы символизируя этим цветом предстоящее состояние его души, которая вот-вот начнет кровоточить. В тот момент он подумал об этом в шутку, не зная, что его ждет.
Рейчел обхаживала его мягко и осторожно. Была настолько обаятельна, льстила ему, наклонялась за столом так, что в вырезе ее платья бутылочно-зеленого цвета виднелась грудь – очень красивая, как он тогда отметил про себя.
- Предыдущая
- 44/89
- Следующая
