Дипломатия Волков - Лайл Холли - Страница 15

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая

Он направился к своим апартаментам, и утомление, рожденное ночью, которую он провел в предчувствии несчастья, лишь добавляло усталости каждому его шагу. Мало того что пропал посол, так надо было, чтоб им оказалась Кейт. Родственников у Дугхалла имелось, пожалуй, чересчур много, и большую часть из них он терпеть не мог. Но Кейт была точной копией его любимой сестры Грейс — изящной, темноволосой, прекрасной, наделенной отвагой юной львицы. Ему будет горько, если с ней что-либо произойдет.

Путь его пролегал мимо комнаты Кейт; повинуясь порыву, Дугхалл остановился возле ее двери. Быть может, следует зайти и просмотреть ее вещи — на случай, если там удастся найти хотя бы намек на участь девушки. Дугхалл был уверен: поиск окажется безрезультатным, однако инстинкт подсказывал ему, что Кейт не похитили, даже настаивал, чтобы он зашел внутрь.

Поглядев в оба конца коридора, Дугхалл убедился, что следить за ним некому. Здесь, в пустом коридоре, он имел небольшое преимущество: шпионам бесполезно прятаться в комнатах, а торчать все время в коридорах им незачем, потому что все дела, интересующие чужих соглядатаев в посольстве, как раз и совершаются за закрытыми дверями. Тем не менее только дурак предаст Соколов, самым примитивным образом взломав закрытую дверь. Впрочем, в коридоре никого не было, и он решил пойти на некоторый, тщательно взвешенный риск. Достав кинжал, Дугхалл коротким и легким движением полоснул лезвием по указательному пальцу левой руки — лишь для того, чтобы выпустить капельки крови, не более. Когда края разреза увлажнились, он пробормотал несколько слов, и слабое лучистое свечение охватило руку. Дугхалл прикоснулся рукой к замку, расположенному над ручкой двери Кейт. Мысль — искра света — перескочила с его пальца на гладкий металлический Цилиндр — и дверь отворилась.

Кейт лежала в постели, забывшись беспокойным сном, покрывало съехало на пол, ночная рубашка задралась, открывая на правом бедре, ноге, руке и лице несколько свежих шрамов и пятен, похожих на кровь. Во сне она стонала и шевелила ногами, дыхание было частым и жестким. Как будто бежала за кем-то.

Дугхалл нахмурился. Закрыв глаза, он принялся изучать слабое сияние, окутывающее распростертое на постели тело, которое было видно теперь его внутреннему взору. Странно, что за все время знакомства с Кейт он ни разу не заметил этого. Еще более странно, что он и не подумал посмотреть внимательнее. Печать волшебства светилась на ней и как будто тускнела у него на глазах. Впрочем, это волшебство не принадлежало ни Волкам, ни Соколам. Кейт одновременно была источником сияния и им не являлась. Он совсем помрачнел. Тайна за тайной: как сумела она пробраться в комнату мимо разыскивающей ее стражи, как исчезла перед этим, откуда взялись эти загадочные шрамы и этот едва уловимый запашок магии, который исходил от нее, несмотря на то что он ЗНАЛ: Кейт никогда не училась волхвовать?

Эти тайны еще надлежит уяснить, и немедленно. Но не настолько быстро, чтобы срочно будить Кейт. Возможно, простое ожидание поможет ему постичь нечто полезное.

Устроившись в кресле напротив ее постели, он окружил себя щитом, который дрогнет в миг ее пробуждения, и запрокинул голову. Через несколько минут он провалился в глубокий сон.

Хасмаль сыпал левой рукой соль на поверхность зеркала. Кровь, которой он нарисовал треугольник, впитывала ее. Он пососал большой палец правой руки — ему несдобровать, если на зеркало упадет случайная капля, тогда он будет призывать Говорящую. Его сожрут — или еще хуже.

Хасмаль произнес первые строки заклинания:

Соль на зеркале вспыхнула. Бледно-голубые язычки дрогнули на мгновение, а потом зажглись ровным светом. В центре же пламени родилась крохотная искорка, превратившаяся в точное подобие женщины ростом не более указательного пальца Хасмаля.

Она внимательно смотрела на него, длинные огненные волосы колыхал ветерок, никогда не вырывающийся за пределы пылающего треугольника.

— Что ты хочешь узнать?

Голос ее казался негромким и ласковым — даже самый тихий шепот Хасмаля был бы слышнее, — и тем не менее он был явственным. Она говорила из невообразимой дали, сквозь непрестанное рыдание ветра, дующего меж миров, и слова достигали ушей его лишь с помощью волшебного подобия ее — фигурки, стоявшей в тот миг на стекле.

Откашлявшись, Хасмаль пригнулся пониже к стеклу, прикрывая своим телом льющийся от нее свет.

— Сегодня я встретил женщину. Она увидела меня — сквозь мою защиту — хотя не могла, не была способна этого сделать. Я назвал ей свое имя — против собственной воли. Она испугала меня. Она не такая, какой кажется. Не причинит ли она мне вред?

— Не сейчас… позже, потом. Хасмаль, сын Хасмаля, ты — сосуд, избранный Возрожденным; тебе суждены боль и слава. Твое жертвоприношение возвратит величие Соколам; имя твое будет почитаться во все времена.

— Мое жертвоприношение?

Хасмаль ощутил, как сердце его сжалось в твердый крохотный комок. Заслужить почитание, конечно, хорошо, однако те, кого почитали Соколы, обычно оказывались усопшими, причем их кончина была ужасной.

Женщина взмахнула крошечной ручкой, и Хасмаль увидел в пламени, как родителей его прибивают гвоздями к Великим Воротам. А потом узрел, как его самого бьют и пытают люди, облаченные в ливреи одной из Пяти Семей, как они сдирают с него кожу живьем; затем Хасмаль увидел, как, лишенный кожи, стоит он посреди Халлеса, а толпа веселится и кидает в него гнилыми плодами. Наконец, солдаты привязали его конечности к четырем лошадям и погнали животных в разные стороны.

Хасмаль, казалось, вот-вот лишится сознания. Конечно, он не рассчитывал, что его попросят принести в жертву черного козла и мешок золота… жизни родителей, а вместе с ними свою собственную…

Изображения растаяли; крошечная женщина смотрела на него искренними глазами.

— Твои деяния заставят людей возлюбить тебя. Ты будешь жить вечно — на страницах Тайных Текстов и в сердцах всех последующих Соколов.

Хасмаль отвернулся от нее, пытаясь стереть из памяти вид собственного, ободранного до мяса тела, раздираемого на четыре части четырьмя несущимися лошадьми.

Обойдемся без славы, решил он. Лучше жить в настоящем, чем на страницах книг.

Поглядев на Говорящую, он поежился.

— А могу ли я избежать подобной судьбы?

Какое-то мгновение до него доносился лишь вой потустороннего ветра. А потом она усмехнулась.

— Можешь попытаться.

— Как? — спросил он.

Но огонь на стекле уже угасал и вдруг разом потух. Говорящая исчезла, а на зеркале не осталось ни крови, ни соли.

Можно было пустить кровь снова, чтобы вызвать другую Говорящую и, если повезет, добиться от нее нужных сведений. Однако ворожба стоила ему затрат энергии. Хуже того, она требовала и времени. Потраченную на новое заклинание энергию нетрудно возместить, только никто не вернет ему назад потраченного времени.

Странная женщина обещала найти его. И судьба Хасмаля, жизнь и участь его родителей были каким-то образом связаны с ней. У Хасмаля не было оснований надеяться на то, что он сумеет избежать предсказанной Говорящей кончины; в то же время никто не гарантировал ему спасения родителей. Впрочем, если он покинет Халлес и женщина не найдет его, тогда, быть может, и ему, и родителям удастся избежать опасности.

Поднявшись, он вставил зеркало обратно в раму и вышел из кладовой. Придется собрать пожитки и сразу уйти. Он не посмеет прощаться с родителями: отец потребует объяснений, захочет узнать, почему его солидный, надежный и решительно не склонный к приключениям сын вдруг собрал мешок и зайцем ринулся невесть куда. Ну а если старик заподозрит, что сын его намерен таким образом уклониться от исполнения священного долга перед Соколами, тогда он сам выдаст его Доктииракам, а после в припадке раскаяния сам же прибьет себя и жену к Воротам. Старший Хасмаль не одобрит попытку увильнуть от высшего предназначения — особенно того, что возвысит его возлюбленных Соколов.

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая