Весьма опасная игра - Лайл Гэвин - Страница 7

• Предыдущая
• 7/55
• Следующая

Я занялся исследованием подноготной Хомера по впечатлению, производимому его вещами. Таким путем немало можно выявить, если знать точно, чему придавать значение, а чему нет. Пока картина складывалась смесью Сент-Джеймс стрит и лесной глуши. Но при более внимательном рассмотрении она становилась куда сложнее. У него все было самое высококачественное, самое отборное. Но все, что можно было сказать об этих вещах, – это что они самые лучшие. Никакой печати личности владельца ни одна из них не несла.

Он явно не был подвержен стремлению к индивидуализации своей собственности, и в то же время не казался эдаким закоренелым холостяком, который лепит свои инициалы на все и вся.

Я вышел наружу. Хомер разжег примус, открывал консервы и ставил в кучу открытые банки.

– Надеюсь, вы не против поесть на свежем воздухе, сэр? – спросил он. – Я пользуюсь противомоскитной пастой.

– Я тоже. Здешние комары не переносят малярию, но очень уж любят вкус крови. Одну вещь вы не упомянули в своем списке, но я ее все-таки привез.

На свет появилась бутылка шотландского виски, по форме как раз для кармана брюк.

Хомер улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Боюсь вас огорчить, сэр, но я не пью. Но вы не смущайтесь, если не возражаете против стакана из консервной банки.

Он передал мне одну. Я пожал плечами и налил себе дозу, соответствующую времени ленча.

Хомер приготовил тушеную солонину, печеные бобы, красный перец, после чего последовали консервированные персики и кофе из кофейника, пережившего гибель Помпеи.

Мы ели молча. Я управился первым и, закуривая, пытался придумать, о чем бы мне заговорить, так чтобы тема оказалась где-то между "Хорошая погода, верно" и, "Черт побери, как это вам удалось так разбогатеть", когда он сказал:

– Мне кажется, вы говорили, что еще не стреляли из вашего ружья?

– Точно.

– Полдень – самое время. Не желаете спуститься к озеру попробовать?

– С огромным удовольствием.

Я осушил посудину. Он сложил чашки и тарелки в парусиновое ведро с водой и вытащил свое ружье, патронташ для дробовика и коробку с пустыми банками. Я взял коробку, и мы двинулись.

Пока я доставал ружье из "Бобра", Хомер выбрал плоскую скалу, которая вдавалась в воду.

У меня было несколько собственных патронов, и я их зарядил, прежде чем он успел предложить свои. Хомер принес все, что были у него для дробовика. Потом поднял обрубок высохшего дерева.

– Не возражаете, если будем стрелять по этому? Может предпочитаете, чтобы вначале я попробовал?

– Но это я нашел его и выбрал. Давайте уж ему позволим рвануть в мое лицо, – возразил я.

Он кивнул и забросил деревяшку ярдов на тридцать. Я напомнил:

– Я говорил вам, что должен быть в городе до захода солнца, верно? – вскинул ружье и нажал первый курок.

Прошло немало времени с тех пор, когда я во что-нибудь стрелял, и теперь поймал себя на том, что наблюдал рывок мушки, вместо того, чтобы смотреть на цель. В результате длинное пятно взбаламученной воды расстилалось гораздо дальше мишени. Я покосился на Хомера. Он сосредоточенно уставился на рябь от дроби, будто пытаясь что-то вычислить. Я вскинул ружье и выстрелил еще раз.

Теперь заряд накрыл деревяшку, рассыпав по воде вдоль линии выстрела рябь с расходящимися кольцами.

Хомер кивнул и сказал:

– Кучность неважная, но я уверен, это то, что надо. Оно... оно, как я полагаю, будет очень эффективно на расстоянии, которое вас интересует. Конечно, вы стреляли прежде, сэр, мне это очевидно.

– Очень давно, далеко отсюда и в несколько иную цель.

– Можно я? – спросил он, и я передал ему ружье, не забыв переломить стволы. Он перезарядил, я бросил банку в воздух, и он ее сшиб. Очень просто. Не было ничего сногсшибательного в том, как он это сделал, ничего такого, что можно было бы назвать стилем стрельбы. Стиль – это для сцены. Настоящий охотник просто прицеливается и стреляет.

Я бросил еще банку, он сбил и ее тоже. Я спросил:

– Где это вы так набили руку? У вас в Вирджинии?

– Так точно, сэр. – Он передал ружье и в свою очередь подбросил банку. Я выстрелил, когда та оказалась на подходящем расстоянии. – Так получилось, что я из семьи, владевшей некоторым количеством земли.

– Теперь ее нет? – я передал ему ружье.

– Мои родители умерли, сэр. Теперь земля принадлежит мне.

– Вы мне рассказывали, что проводите время, охотясь и путешествуя между сезонами охоты. А книги вы не пишете – об этом или чем-нибудь еще?

– Нет, сэр, я не пишу книг. Я люблю только охоту.

Он сделал пару выстрелов.

– Достаточно прямо сказано, – заметил я, – сам я не нахожу в ней особой привлекательности, но кто знает...

– Вы имеете что-нибудь против охоты, сэр?

Я быстро повернулся глянуть на него, так как сказал он это довольно резко – по крайней мере для себя.

– Я? Нет. Я просто никогда не думал об этом.

Он поспешно кивнул.

– Конечно, нет. У всех есть вещи поважней для размышлений. Жизнь, которая тратится на охоту, особой ценности не представляет.

– Сожалею..., – пробормотал я, – я не имел в виду...

Он не был раздражен или рассержен. Он просто стоял и внимательно вглядывался через озеро.

В перерывах между нашими выстрелами стояла мертвая тишина. Ветра не было, и вода лишь плескалась у подножия нашей скалы, на забрызгивая ее. По берегу росли ели – тощие доходяги, чудом находившие скудное пропитание на голой скале; изредка встречались погибшие экземпляры выцветшего серо-зеленого цвета, обвешанные чем-то вроде грибовидной плесени и ожидавшие зимы, чтобы рухнуть окончательно.

Хомер мягко заметил:

– Я вам даже завидую, сэр. Не могу представить, что стать пилотом вам было предписано по наследству. Полагаю, это ваш собственный выбор. Мне никогда не приходилось выбирать. Как оказалось, мое рождение было накрепко связано с ожиданием, что я должен управлять большим куском Вирджинии и некоторым количеством недвижимости.

Может быть я действительно сам выбрал судьбу пилота, но никто не предлагал мне альтернативу обладать половиной Вирджинии. Однако я решил не говорить этого.

Хомер продолжил:

– Я обнаружил, что такая жизнь для меня не представляет интереса, или у меня просто нет способностей к такой жизни. Так что, когда мои родители умерли, я не видел необходимости делать вид, что меня это хоть как-то интересует.

– Вы все продали?

– Нет, сэр. Мне повезло – моя сестра вышла замуж за человека, который по призванию стал специалистом в этом деле. И я предоставил им всем заниматься.

– А сами отправились охотиться.

– Вот именно, сэр. – Он неожиданно улыбнулся. – Полагаю, что для домашних я являюсь источником дополнительных проблем.

– Где вы еще успели побывать?

– В самых обычных местах, где доступна игра по-крупному. В Африке, где есть львы, носороги, водяные буйволы, слоны и некоторые виды крокодилов. Затем в Индии и Непале из-за тигров, на Аляске из-за медведей Кадьака, в Южной Америке. Я очень мало времени провожу в Англии, поэтому...

– Есть что-нибудь, во что вы еще не стреляли?

Он слабо улыбнулся:

– Из животных, входящих в круг так называемой опасной игры, – нет, ну исключая змей и все подобное.

– Отстрел медведей, видимо, округляет этот список? Что дальше?

Хомер уже не улыбался.

– Точно не знаю, сэр, – сказал он мягко. – Мне кажется, я завершаю дело своей жизни.

И передал мне дробовик.

– Берите свое ружье, – сказал я, – и присоединяйтесь к следующему раунду.

Он выглядел наполовину заинтересованным, наполовину сомневающимся, вероятно потому, что это казалось бахвальством. Для кого-то еще может быть и так, но если он достаточно хорош, я готов на это посмотреть.

– Идите вперед, – сказал я и снова закурил, пока он приготовил ружье и еще пару банок.

– Я брошу, – предложил я, – и вы стреляйте первым.

Попасть в летящую банку из тяжелого ружья не так-то легко, как это подают в ковбойских фильмах. Поразить ее при резком изменении траектории – таком, какое будет, если я попаду в нее из дробовика – в тысячу раз сложней. Нужен стрелок один из миллиона.

• Предыдущая
• 7/55
• Следующая