Рокировка - Черкасов Дмитрий - Страница 18

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая

— На следующей неделе починят душ. — сказал Константин. — Я коменданта обещал заснять с любовницей и сдать материал жене, если не сделает. Но эта докладная про сращивание гатчинской милиции с рыночным криминалом — ну куда я ее дену? Ведь в РОВД не дураки сидят, сразу просекут, в чем дело и вычислят нас, как мух на потолке. Мы невидимы, пока о нас не подозревают. Что тогда — прекращать операцию? Ну, скажи, Дима!

— Вы начальник, вам виднее. — пробурчал обиженный Арцеулов. — Я написал, а вы делайте, что хотите.

Группа молчала.

День для всех выдался нелегкий.

— Могу вбросить через Чайковского [37]. — сказал Старый. — Есть канал.

Тыбинь не любил, когда в группе ссорились.

— Конфиденциальность гарантируется?

— Я не страховое общество.

— Ладно, двигай…, — Зимородок с облегчением пошел на компромисс, протянул ему бумагу. — Прослушка наша ничего пока не дала. Склад почти необитаем, и говорят они на вайнахском, а я на нем одни ругательства знаю. На себя надо надеяться. Выкладывайте по порядку. Миша?

Сегодня Старый не тянул резину.

Все и так устали.

— Дотянул Ромбика по Мурманскому шоссе до Кировска. Съехали вправо, заблудились, плутали час. Чуть не засветился, пришлось в кусты свалиться — потом еле выехал. Встали в безлюдном месте. Из кузова этого «бычка» вылезли пять батраков с топорами, лопатами и ломами. В чистом поле, в километре от дороги они развели костер и жгли его часа два. Ромбик уехал и посещал заправки — вот здесь и вот здесь. — Тыбинь показал по карте. — Потом я отстал. На проселках очень заметен. Вернулся к костру. Мужики рыли прогретую землю, чеченцы охраняли. Ромбик появился там еще раз, я сел на хвост и дотянул его назад, до Гатчины. Все.

— А там, под Кировском?

— Может, еще роют… — пожал плечами Тыбинь. — Маяк еще там.

— Ни фига себе! — восхитился Морзик. — Клад ищут? Или немецкий танк откапывают? Для разборок аргумент весомый!

— Представляешь — Ромбик в немецкой форме и в танке с чичеровским волком на броне! — подхватил Лехельт.

Морзик, Дональд и Пушок вернулись раньше гатчинского наряда и успели передохнуть.

— Почему обязательно «откапывают»? — сказал Волан. — Могут просто «копать». Например, тайник готовить.

— В поле?

— Дело ясное, что дело темное. — озабоченно вздохнул Клякса, делая пометки в рабочей тетрадке. — Кира?

— У Миши чудеса — а у меня еще чудесней. — улыбаясь, начала бодрячком, нараспев Кира Алексеевна. — Я сегодня слушала, как Кубик со товарищи пел новый гимн России. На слова старого «гимнюка» [38]...

Она выждала немного для пущего впечатления.

— Так надрались? — предположил Волан, падкий до всего необычного.

— Трезвые, как нарзан. Они потом надрызгались, после оваций. Кубик охраннику даже в ухо заехал... Начиналось все, как в сказке. «Волга» Кубика въехала по нахалке в пешеходную зону, встала перед «Шанхаем». Он вышел, весь из себя гордый горец, даже на цыпочки приподнялся.

— Точно! — подтвердил Волан. — Они оба сегодня сияли, как сковородки от «Тефаль».

Кира встала, потянулась, вышла на середину комнаты.

Она была талантливой рассказчицей, а сегодня ей особенно хотелось повеселить народ.

— И, вот, наш настоящий мужчина глянул в зеркальце заднего вида, послюнявил жидкий чубчик и шагнул было в кабачок, чтоб покушать балычок. Но внезапно его так перекосило, что я даже за него испугалась. Как бы инфаркт не случился... Он у обочины увидел чьи-то сильно знакомые машины.

— Какие? — спросил Клякса, пряча невольную улыбку сухих жестких губ.

— Темно-синий "е-пятьдесят пять-тэ а-эм-гэ фюр-матик" [39], стоимостью, как я прикидываю, в соточку тыщ «зеленых», и пару машин попроще. Но ненамного. Тыщ на двадцать-тридцать... Номера в записной книжке. — служебной скороговоркой выпалила Кира и продолжила сказание. — Оттуда вышли родные питерские братаны, лбов восемь, и самый здоровый весьма недружелюбно выдал — «Салют, козел горный. Ты чё такой мрачный? Не рад мне, что ли?».

— Стоматолог?! — оживились разведчики, читавшие сводки группы Брунса.

— Он самый, судя по портрету и по номеру тачки... Кубик изобразил бешеный кавказский темперамент, попытался повозмущаться, но охрана хозяина отчего-то не поддержала. Тогда Стоматолог велел одному братку нацарапать на капоте «Волги» большими буквами слово «козел». Тот достал финку и принялся скрипеть — звук был премерзкий! Так вот, чтобы заглушить скрип, Стоматолог и велел людям Кубика петь гимн России... Вы, говорит, российские граждане, вам не западло... Они слов поначалу не знали, поэтому он говорил строчку вслух и заставлял повторять. У кого не получалось, того братки били в лоб кулаками, а кто фальшивил — того ладошками по ушам. Так они целый куплет выучили. Первый. Дальше Стоматолог сам не помнил... Браток-грамотей на капоте наскреб «козел» через "а". Стоматолог взял перо и поправил. Потом дал Кубику еще три дня сроку, а перед отходом грохнул кулаком — и продавил у «волжанки» крышу. Здоровенная такая вмятина! С человеческую голову...

— А ты где прислонилась, что так хорошо слышала?

— Честно?

— Разумеется...

— Я стояла рядом, на тротуаре, и хлопала в ладоши, как последняя дура-националистка. Только никому не говорите. Мы же вне политики... Когда все кончилось, я пошла к машине и увидела, как местный сыщик тащит Диму, будто паучок муху. Пусть теперь он расскажет, что с ним было.

Лица разведчиков обратились к Арцеулову.

Опер Багетдинов привел Волана в отдел дознания, разместившийся неподалеку, на улице Красной, в маленьком уютном домике с окрашенным веселенькой розовой краской крылечком.

По правую руку от здания отдела стоял напоминавший сильно увеличенный в размере дачный сортир домик без крылечка с табличкой «Прокурор», по левую — домик побольше с вывеской «Гатчинский народный суд».

Под окнами суда прямо на снегу валялся невменяемый подполковник Шишкобабов в парадной шинели и серых, с начесом и штрипками на пуговицах, кальсонах. Ботинок на начальнике местного ОБЭПа визуально не обнаруживалось. И псины на этот раз с ним не было. Видимо, четвероногий друг отдыхал дома, в тепле...

Напротив, в здании бывшего полицейского управления восемнадцатого века, с пожарной каланчой, помещался местный ОВД. Так что исторические домики Красной улицы дали крышу всем ветвям власти.

Багет, едва закрылась дверь кабинета, перестал быть страшным и превратился в смешного добродушного татарина, каким на самом деле и был. Он, подмигнув, без обиняков предложил Волану поработать у него в осведомителях за жратву и бутылку водки.

— На свои кровные буду кормить! Запретку кину — никто не тронет! Мне свой глаз на рынке нужен! Вот заявлений — десяток уже! Только сегодня три принесли. И ты слышь… это… не трясись давай. Хорош дурку валять. Все и так уже будут думать, что ты мне стучишь. Без моей руки тебе здесь не перезимовать!

Волан, талантливо пугаясь окриков, согласился и опознал на фотографиях половину воровской бригады.

— Хорошо! — обрадовался следователь. — А теперь глянь, не торчал ли кто-нибудь вот из этих… у машины мог стоять, или просто с сумкой. К нему те шнурки должны были часто подбегать.

Тут Арцеулов напрягся добросовестно.

Багет смотрел на него — и вдруг воскликнул:

— Ну я так и знал, что ты мне лепишь горбатого! Вон как задумался — даже трястись перестал! Рожа даже поумнела! Ты не наркоман, случайно? Скажи — помогу с марафетом.

Поспешно вернувшись в образ, Дима трясущимся пальцем ткнул в снимок тетки, у которой морда не вписывалась в рамки.

Багетдинов поскучнел:

— Ты уверен? Посмотри еще раз. М-м… да-а…

Он вскипятил чайник, поставил перед Арцеуловым помятую алюминиевую кружку, сунул четвертину бородинского хлеба и полкруга жирной краковской колбасы.

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая