Матросы «гасят» дикарей - Зверев Сергей Иванович - Страница 48
- Предыдущая
- 48/50
- Следующая
Людоеды приближались с обратной стороны, боевито орали, продираясь через чащу. А катер уже уткнулся носом в утес. Высота до палубы полтора метра, ерунда. Кто-то спрыгивал сам, кого-то приходилось стаскивать, как беспомощных детей. Несколько мгновений – и все семеро уже возились на баке, отрываясь друг от дружки.
– Все в надстройку! – хрипел Глеб. – Девчата, и вас это тоже касается! Мигель, полный назад на стремнину! И пригнись там!
Они запрыгивали по одному в скособоченную от пуль надстройку. Катер, рыча и отфыркиваясь, пятился от утеса, разворачивался по течению. А на утес уже выскакивали размалеванные дикари – страшные, орущие, швыряли в катер топоры, спускали стрелы. Двое бросились с обрыва в воду, поплыли вдогонку, но быстро отстали – скорость катера по течению была вполне приличной. Толпа ломанулась через заросли, какое-то время каннибалы бежали параллельно берегу, исторгая вопли злобы и разочарования, но вскоре стали отставать, терялись, таяли в палящей дымке…
– Это все, господа и товарищи… – вынес измученным голосом экспертное заключение Антонович. – Теперь наши задницы в полном ведении Всевышнего… Смилуется – доплывем, не смилуется… А горючего до устья Анокомбе, кстати, должно хватить, уважаемые, – сообщил он с довольной улыбкой. – Раньше мы шли против течения, расход был больше, а сейчас на то же самое расстояние – расход вдвое сокращается…
– А мы успеем на корабль? – засыпая, пробормотал Семен. – Ведь уйдут без нас во Владик бравые моряки. Придется нам самовывозом из этой прекрасной страны…
Антонович, хватаясь за поручни, шатаясь, точно пьяный, потащился в рубку – к давнему приятелю Карденосу, который был не в форме тащить этот крест до бесконечности.
Люди выползали на палубу – вконец измученные, вялые, кто-то тащил с собой аптечку. Разбредались, пристраивались под бортами, чтобы не стать мишенями. Кто-то засыпал без задних ног, кто-то врачевался. Но странности на этом не закончились.
Глеб чувствовал, что происходит что-то не то. Спасенные девчушки лежали рядом, прижавшись к правому борту. Он обратил внимание, что они практически не расстаются, постоянно вместе. Неподалеку от них сидел на корточках блондин Кенни, как-то неосознанно нянчил затвор пустого автомата и с ужасом таращился на свою подругу Барбару. А та смотрела испуганно то на Кенни, то на Глеба. И напряглась, зажалась при его приближении. Глеб присел рядом с Катей, она лежала, съежившись в комочек, смотрела на него слезящимися глазами, в которых поселилось что-то виноватое. Он не мог понять, что это значит. Она почти не разговаривала с ним, и возникало странное ощущение, что девушку подменили. Он терялся в догадках, взял ее за руку – она не стала ее выдергивать, но задрожала. Машинально шевельнулась Барбара, подалась к русской. «Черт возьми! – ужаснулся Глеб. – Неужели это было то, о чем он только что подумал?» Он вскинул голову, встретился глазами с блондином Чебольей. Вероятно, в его мине застыл немой вопрос, Кенни, скорбно поджав губы, с убитым видом кивнул. Товарищ по несчастью, блин. Из рубки на них с огромным интересом смотрели Мигель и Антонович, видно, Мигель успел о чем-то нашептать Шуре, а Шура, невзирая на общую угрюмость, был любитель до светских сплетен.
– Прости меня, Глеб… – шептала Катя, глядя на него пронзительно, со слезами. – Прости, я, кажется, влюбилась… Мы с Барбарой вместе уже третий день, столько всего пережили, обо многом говорили… Нам угрожали, над нами издевались, не поили, не кормили, потом нас схватили эти жуткие дикари, но мы по-прежнему были вместе, морально поддерживали друг друга… Прости меня, Глеб, ты хороший человек, ты тоже мне дорог, но если мы с Барбарой до сих пор живы и вместе, то это судьба… А у тебя ведь все равно своя жизнь… Не понимаю, что со мной происходит, просто перевернулось что-то в голове, все жизненные установки, все представления… И с Барбарой происходит то же самое…
Он догадывался, что в жизни бывает всякое, голова человека – предмет темный, обследованию не подлежит. Но чтобы вот так, и он еще сбоку припека… Он с ужасом смотрел на девушек, чувствовал, как нижняя челюсть неудержимо стремится к полу, а щеки пылают, словно их облили бензином и подожгли. В глазах у Кати было столько боли и надежды… А Барбара отыскала ее руку, сжала, она смотрела на Глеба дерзко, с вызовом, мол, мое, не отдам, даже не проси!
– Не расстраивайся, Глеб… – пробормотал безжизненным голосом вроде бы спящий Семен. – Ведь это не вопрос жизни и смерти, а так… Ну, кидают нас бабы, еще и не так кидают… Это ведь не причина для того, чтобы мы выбросили этих теток за борт и забыли, что угробили на них трое суток своего драгоценного времени? – Он окончательно очнулся, привстал, ехидно покосившись на Мэрлока и Саймона, которые сидели у правого борта и с мистическим изумлением внимали происходящему. Семен ядовито усмехнулся: – А в американской армии, между прочим, это в порядке вещей.
Они у себя в Пентагоне даже торжества проводят в честь геев и лесбиянок – с хвалебными речами, при полном параде. Может, и нам закатить вечеринку – что-нибудь в этом духе?
Глеб чувствовал себя чудовищно неловко. Все на этом катере чувствовали именно это. «К черту, – подумал Глеб. – Ты попал в неловкое положение, но ты же не сопливый несчастный влюбленный, черт возьми!»
Время уже не имело значения. Сознание цеплялось за клочки безоблачного неба, за пышные джунгли, вырастающие по берегам реки. Бесконечные излучины, болтание от берега к берегу. Слипались глаза, Дымов проваливался в сон, просыпался со страхом, подскакивал – все ли в порядке? С облегчением вздыхал, утирал лоснящееся от пота лицо, снова проваливался в беспокойное пограничное состояние, меньше всего напоминающее отдых. Пролетали час за часом. Временами, когда у Антоновича и раненого Мигеля уже не было сил рулить, кто-то из спецназовцев поднимался в рубку, брал на себя бразды правления. В глазах уже рябило от мутноватых зеленых вод, от надоевших джунглей, от мощных испарений и влажности, превращающих катер в раскаленную парную. Что находят туристы в этих южных прелестях? В Сибири нужно отдыхать, в Сибири! «Господи, спасибо тебе, что все остались живы, – шептало засыпающее сознание Глеба. – Это невероятно, такого не может быть, это нонсенс в твоей практике, но это так здорово, черт возьми…»
Однако неприятности еще не иссякли. Очередные сумерки вместе с туманом расползались по долине Анокомбе, судно подходило к устью. Уже распахивалось безбрежное Коралловое море, испещренное «барашками». А навстречу многострадальному катеру в воды Анокомбе уже входил другой катер – поновее, элегантнее, ощетинившийся пушками и пулеметами! Стоп-машина! Люди поднимались, с тревогой переглядывались.
Антонович запустил якорный механизм, вывалилась железная штуковина из клюза, забренчала цепь. «Это наши, наши, это парни с “Кертиса Уилбера”…» – возбужденно забубнили американцы. Из рубки спускался цветущий Мигель (что в его состоянии было достижением), за ним пошатывался побледневший Антонович. Кожа покрывалась мурашками. Как же не хотелось вспоминать, почему они оказались здесь…
А из встречного катера, остановившегося метрах в ста пятидесяти, уже гремел усиленный динамиком голос:
– Внимание, вы находитесь под прицелом подразделения морской пехоты Соединенных Штатов Америки! Поднимите якорь и малым ходом продвигайтесь вперед! Все, кто не занят управлением, должны встать на носу и поднять руки! Вам не причинят вреда! Вам дается пять минут! Если через пять минут вы не выполните приказ, мы будем вынуждены открыть огонь!
Люди отползали, пятились на заднюю палубу под защиту надстройки – в этом закутке их не видели морпехи. Как же это мило… И вдруг клацающий звук передергиваемого затвора! Краска отхлынула от лица. Правильно же говорят: не делай добрых дел…
Глеб медленно выпрямил спину, презрительно уставился на ствол автомата, нацеленный ему в живот. Палец коммандера лежал на спусковом крючке, а в угрюмой физиономии сквозила решительность и бескомпромиссность. Он стоял, расставив ноги, бледный, весь какой-то обрюзгший.
- Предыдущая
- 48/50
- Следующая
