Зловещее светило - Грубер Фрэнк - Страница 71

Из двух десятков книг, сочиненных им как под собственным именем, так и под псевдонимами Стивен Гульд и Грант Лэйн, наиболее знаменит роман «Я просыпаюсь с воплем», основа сценария классического фильма ужасов с Виктором Мэтьюром в главной роли.

Среди известных работ Фишера в кино — сценарии фильмов «На берегах Триполи», «Место назначения — Токио» и «Берлинский корреспондент». Из детективных фильмов выделяются «Леди в озере» и «Песня тонкого человека». Фишер является автором и более 200 сценариев таких популярных телефильмов, как «Старски и Хатч», «Макмиллан и Уайф» и «Барнаби Джонс».

Публикуемый рассказ не назовешь блестящим, этого от макулатурного чтива никто и не ждет, но тема его и через полвека остается злободневной. Как поступать с юными убийцами, еще не доросшими до судебной ответственности? Уильям Марч успешно развил эту тему в пьесе «Дурное семя», впоследствии экранизированной.

Рассказ «Ты запомнишь меня навсегда» впервые напечатан в мартовском выпуске «Черной маски» за 1938 год.

Ты запомнишь меня навсегда

Стив Фишер

переводчик — Юрий Балаян

Пуштон задудел в свою дуду, и я вывалился из койки вместе с постельным бельем. Подскочил к двери, распахнул и заорал:

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Грохнув дверью, я зашагал вдоль коек и с воплем стал стягивать одеяла с тех, кто уже проснулся или еще спал:

— Подъем! Подъем! Не слыхали, что ли, Пуштон уже разгорланился!

Я вообще ненавижу горны да фанфары, но гаже, чем Пуштон дает побудку, и представить себе ничего нельзя. Конечно, я не выспался, всю ночь думал о том, что узнаю сегодня утром, чуть заснул — и на тебе…

Вернувшись к койке, я сгреб башмаки и обмотки, швырнул их перед собой на пол и принялся расстегивать пижаму. Спрашивать парней в моей казарме о том, что мне не терпелось узнать, бесполезно. Если они видели газету, то замечали в ней только комиксы. Я понимал, конечно, что академия Кларка — одна из лучших военных академий Запада, что отец тратил на меня кучу денег, но все же много у них здесь идиотских прибамбасов. Среди них и размещение по возрасту. Дураку ясно, что надо группировать по классам. О чем мне толковать с 14-летним недоумком?

Вздохнув, я молча закончил одеваться и рванул в ротный строй. Батальон равнялся на подъем флага. Вот еще одна кретинская затея. Стой тут, мерзни на пустое брюхо, пока они натягивают на длинную палку полосатую тряпицу, а Пуштон надувает щеки, снова дудит, старается. Я утешал себя тем, что мог бы попасть и в гораздо худшую дыру, чем Военная академия Кларка, не будь у моего предка кучи денег и столько же влияния. Торчал бы в какой-нибудь гигантской школе-муравейнике, где тебя суют куда ни попадя, вообще ни о чем не задумываясь. Попал я в такую разок… Так что стой и не булькай.

Наконец, я дорвался до старших, хватая каждого то за ворот, то за рукав и вопрошая:

— Был вчера дома? Газету видел? Что с Томми Смитом?

Вот что я хотел узнать — что с Томми Смитом.

— Завернули, — проронил, наконец, один из старших.

— Губернатор отказал?

— Да. В пятницу вздернут.

Меня как молотом по затылку огрело. Слова застряли в горле. В животе как будто все перевернулось. Почему-то я уверен был, что смертную казнь ему заменят пожизненным. Ведь у них явно не хватало доказательств, чтобы его повесить.

Конечно, какое мне до этого дело, но он жил через улицу. Его забрали за то, что он воткнул нож в спину своего родителя, — в этом его обвиняли. И две его сестры остались теперь без отца и без брата. А это уже задевало и меня. Я втрескался в младшую, Мэри. Ей 15, на год больше, чем мне. Ну я ж говорил, я не какой-то недоумок из средней школы, меня и вундеркиндом можно обозвать.

И вот они вздернут Томми, а Мэри будет рыдать у меня на плече полгода, если не всю жизнь. Может быть, стоило бы от нее отделаться. Только женских слез мне не хватало!

Я стоял правофланговым сержантом в роте двенадцатилеток. Пошел марш с равнением на знамя. Настроение — хоть удавись.

Пуштон снова дудел. Я жег его взглядом. Ненавижу горнистов, а Пуштона и без горна трудно полюбить, очкарика толстомордого. Задница как воздушный шар, а башка словно прыщ. Физиономия как вчерашняя овсянка. А воображала-то! Велика шишка — горнист. А вышагивал как архангел Гавриил. Грудь выпятил, зад оттопырил…

Я глядел на Пуштона, но все мысли были о Томми Смите. В вечер убийства я наведался к Мэри, слышал часть спора Томми с папашей. Оба несли чушь собачью. Но папаша Томми так не считал, как и девица, на которой Томми собирался жениться. Я б сказал, что папаша этот на свете зажился, ему давно на тот свет было пора, старому придурку. Он и за мной со своей клюкой гонялся. Мэри говорила, что он по ночам бродил по дому да палкой своей стучал.

Главный аргумент защиты Томми — что старый хрен, мол, замахнулся на сына палкой. Адвокат хотел представить дело таким образом, чтобы Томми признал вину, и можно было бы давить на оправдание. Но Томми уперся и все отрицал. Утверждал, что отца не убивал. Ну, прокурор представил его вруном-алкоголиком, и присяжные подпели обвинителю.

Вообще-то Томми нормальный парень. Играл в футбол в университете. Высокий блондин, кровь с молоком, глаза голубые. Улыбка как с рекламы зубной пасты. Но насчет девицы той папаша, похоже, прав оказался. Едва Томми взяли — только ее и видели. Смылась в Нью-Йорк к мамочке с папочкой.

Я продолжал думать о Томми, когда нас снова погнали маршем, а затем, перед завтраком, начали еще одну идиотскую забаву под названием физподготовка. Мало нас без этого гоняли целыми днями, так тут еще и какие-то кретинские упражнения.

Наконец, завтрак.

Я колупал вареное яйцо и смотрел на парня напротив. Он давился уже шестым. Смех, да и только. Народишко воображает, что большие частные школы — верх шика и их сынишки вращаются в высшем обществе. Ха! Есть, конечно, пара-другая парней с фамилиями, которые видишь на вывесках, есть и дети кинозвезд, но большинство из нас — серая публика, не справляющаяся с обычной учебной программой и никому не нужная дома. Преподавателям мы тоже ни к черту не нужны. И вот мы здесь. Кларк возьмет любого, за кого платят. И напялит на него свою престижную форму. Во всем штате не найдется другой школы, частной или общественной, которая бы меня приняла, ознакомившись с моими характеристиками. Но старику Кларку главное — какая пачка баксов зажата в ладони, и плевал он на характеристики и отметки.

Итак, я любовался этим боровом, который впихивал в себя яйца, не боясь несварения и колик, когда парень справа вдруг ляпнул:

— Томми Смита-то вздернут.

— Да, — согласился я. — Жаль мужика.

— Жаль? — удивился он. — Туда ему и дорога! Получит что заслужил.

— Заткнись, — бросил я ему. — Или вздую.

— Неужто?

— Если хочешь — выйдем, и вздую прямо сейчас.

Старший стола заорал:

— Эй, вы, двое, кончайте базар! О чем вы, кстати?

— Томми Смита собираются вздернуть. А он невиннее младенца.

— Ха-ха… Ты поешь под дудку Мэри Смит.

— Юбочник! — заорал обжора, брызнув полупережеванной яичной смесью пополам со слюной.

Я выплеснул ему в морду воду из стакана и встал:

— Слушайте, Томми Смит не виноват. Я был у них в доме как раз перед убийством. И после этого был. И с детективами разговаривал. А вы только и знаете, что в газетах напечатано.

Зол я был, как собака, но пришлось усесться за стол, потому что в столовку вошел дежурный офицер. Все стали паиньками и замолкли. Дежурный вышел, и старший стола ухмыльнулся:

— Поганка твой Томми Смит. Отца убить, а! В спину, сзади, подло!

— Враки! — крикнул я.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Знаю, и все.

— Нет, вы на него только гляньте! Знающий какой. Курам на смех.

— Знаешь, так нам скажи. Кто тогда, если не он?

— А почему не я? Что ты на это скажешь?