Уик-энд Остермана - Ладлэм Роберт - Страница 32
- Предыдущая
- 32/53
- Следующая
– Я уверен, что у Берни все получится. Вы с ним помогли телекомпаниям заработать кучу денег. Думаю, у него не будет особых трудностей. Берни хорошо умеет убеждать.
– Боюсь, что одного этого мало, – покачала головой Лейла. – Если, конечно, не хочешь работать за гроши… нужно иметь огромное влияние, для того чтобы заставить тех, кто платит, изменить свои планы. – Лейла глубоко затянулась, избегая взгляда Таннера.
– И он им обладает?
– Возможно… К мнению Берни прислушиваются больше, чем к мнению любого другого сценариста на побережье. О нем говорят: «Целит в яблочко…» – Лейла улыбнулась. – Это знают даже в Нью-Йорке, можешь мне поверить.
Лейла могла не продолжать, она и так уже все сказала. Она подтвердила его самые худшие опасения. Берни может многое, он способен заставить людей менять свои решения, перекраивать планы. Почему это так? Потому что «Омега» делает Остермана всесильным.
У Джона больше не было сомнений.
– Да, – тихо сказал Таннер. – Разумеется, я тебе верю. Берни пользуется большим влиянием.
Они немного помолчали, затем Лейла резко спросила:
– Ну, ты удовлетворен?
– Что?
– Я спросила: «Удовлетворен ли ты?» Ты допрашивал меня как полицейский. Если хочешь, я представлю список людей, с которыми он встречался, и перечислю места, где это происходило. В том числе парикмахерские, универмаги, гостиницы – я думаю, найдутся люди, которые подтвердят, что мы действительно там были.
– Не понимаю, о чем ты говоришь?
– Ты все прекрасно понимаешь! У нас сегодня странная вечеринка. Словно не было стольких лет дружбы и мы чужие люди, причем сильно не нравимся друг другу.
– Я в этом не виноват. Может быть, вам следует поискать причину в себе?
– Что? – Лейла сделала шаг назад. Таннеру почудилось, что в глазах ее мелькнуло замешательство, но потом он решил, что это всего лишь тонкая игра. – Почему? Что все это значит, Джон?
– А ты сама не можешь мне этого объяснить?
– Господи, так значит, все правда? Ты в самом деле роешь яму Берни?
– С чего ты взяла? Я никому ничего не рою…
– Послушай меня и запомни, Джон! Берни – твой друг. Он жизнь готов за тебя отдать! Ты знаешь об этом?
Лейла Остерман бросила сигарету на землю и быстро зашагала прочь.
Когда Таннер собрался отнести термометр на место, из дома вышли Элис с Берни Остерманом. Сначала Джон подумал, что Лейла успела все рассказать им, но быстро понял, что ошибся. Его жена и Берни просто хотели узнать, нет ли в доме еще бутылок с содовой, и сообщить ему, что все надевают купальные костюмы.
В проеме кухонной двери стоял Тримейн со стаканом в руке и наблюдал за ними. Он выглядел озабоченным.
Таннер прошел в гараж и положил термометр на полку в углу. Входная дверь отворилась, и показался Тримейн.
– Можно тебя на минутку, Джон?
– Конечно.
Тримейн притворил дверь и осторожно прошел мимо «Триумфа».
– Никогда не видел тебя за рулем этой штуковины.
– Я ее не люблю. Влезать и вылезать из нее – сплошное мучение.
– Да, ты крупный парень.
– По сравнению с этой машиной – да.
– Я… я хотел извиниться за ту чепуху, что нес сегодня в гостиной. К тебе у меня, разумеется, нет никаких претензий… Несколько недель назад меня крепко наколол один шустрый репортер из «Уолл-стрит джорнал». Представляешь? «Уолл-стрит джорнал»! Нашей фирме пришлось закрыть дело.
– Свободная пресса и независимый суд. Извечная проблема… Не волнуйся, я не принял твои слова на свой счет.
Тримейн облокотился на капот «Триумфа». Слегка понизив голос, он продолжал:
– Пару часов назад, когда мы говорили о том, что случилось здесь в среду, Берни спросил тебя, не занимаешься ли ты сейчас чем-нибудь типа Сан-Диего. Я мало знаю об этой истории, но не секрет, что на нее и сейчас частенько ссылаются в прессе…
– Ее роль сильно преувеличена. Была серия репортажей из района порта. Никакой сенсации.
– Не скромничай.
– Я не скромничаю. Я тогда хорошо поработал и едва не получил Пулитцера. Собственно, репортажи из Сан-Диего стали трамплином для меня.
– Да… Ладно. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты сейчас занимаешься чем-то, что задевает меня?
– Нет. Во всяком случае, я ни о чем таком не знаю… Я сказал Берни правду: у меня в подчинении семьдесят с лишним репортеров, которые отвечают за сбор информации. Я не требую у них ежедневных отчетов.
– Ты хочешь сказать, что совершенно не в курсе того, чем они занимаются?
– Я поступаю хитрее, – со смехом ответил Таннер. – Я утверждаю их расходный лист. Никто не получит денег без моего одобрения.
Тримейн выпрямился.
– Послушай, давай начистоту… Джинни вернулась в дом полчаса назад и… Знаешь, мы с ней вместе уже шестнадцать лет, и я ее хорошо знаю… Она вернулась заплаканная. Она разговаривала здесь с тобой. Я хочу знать, почему она плакала.
– Я не могу тебе ответить.
– Нет уж, ответь!.. Ты мне завидуешь, потому что я больше зарабатываю, да?
– Ничего подобного…
– Да я же знаю! Думаешь, я не слыхал, как Элис тебя пилила? И теперь вот ты словно невзначай обронил, что никто ничего не получает без твоего одобрения. Ты об этом сказал моей жене? Мне что, спросить у нее самой? Жена не может давать показания. Ты предупреждаешь нас? Чего ты от нас хочешь?
– Остановись! Ты, видно, влез в какую-нибудь дерьмовую историю и становишься параноиком. В какую? Ты собираешься со мной поделиться?
– Нет! Нет! Скажи, почему она плакала?
– Спроси ее сам!
Тримейн отвернулся, и Джон Таннер увидел, как плечи адвоката затряслись.
– Мы знакомы много лет, но ты никогда не понимал меня… Нельзя судить о человеке, если не знаешь, что он на самом деле из себя представляет.
И Тримейн признался. Конечно, они с Джинни работают в паре. Они оба входят в «Омегу».
Но Тримейн снова заговорил, и этот вывод рассыпался сам собой:
– Конечно, я не безгрешен. – Он снова повернулся. На лице его было написано страдание. – Я это знаю. Но я всегда действую в рамках закона. Такова система. Мне она может не нравиться, но я подчиняюсь ей!
Таннер подумал, что сказал бы Фоссет, услышь он это признание. Джон чувствовал искренность Тримейна, но что он мог ему ответить?
– Пойдем в дом. Тебе нужно выпить. Да и мне тоже.
Элис нажала на переключатель усилителя под подоконником в гостиной, чтобы музыка была слышна во дворе. Все гости сейчас собрались около бассейна. Даже ее муж и Дик Тримейн встали наконец из-за кухонного стола. Они просидели там минут двадцать, к немалому удивлению Элис, почти не разговаривая.
– Ах вот вы где, миледи! – раздался за ее спиной громкий голос Джо Кардоуна.
Элис сразу напряглась. Кардоун стоял в дверях, ведущих в холл. На нем были только плавки. В могучем торсе Джо было что-то отвратительное. По сравнению с Кардоуном все окружающие предметы казались мелкими и незначительными.
– У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы привезли еще.
– Так поздно?
– Это лучше, чем ехать за ним самим.
– Кому ты позвонил?
– Руди из винного магазина.
– Но магазин давно закрыт.
Кардоун, пошатываясь, приблизился к Элис.
– Я позвонил ему домой, он еще не ложился… Он иногда оказывает мне маленькие услуги. Я велел ему оставить пару брусков льда у парадного, а счет прислать мне.
– Этого можно было и не делать… Я имею в виду счет.
– Разве я не знаю, что у вас нет лишних денег?
– Позволь… – Элис прошла в другой конец комнаты, чтобы не чувствовать сильного запаха спиртного, исходившего от Джо. Он последовал за ней.
– Ты подумала над моим предложением?
– Спасибо за щедрость, Джо, но мы не нуждаемся в финансовой помощи.
– Так сказал Джон?
– Нет, но он сказал бы именно так.
– Выходит, ты не говорила с ним? – Было видно, что Кардоун разочарован.
– Нет.
– Элис! – Кардоун мягко взял ее за руку. Элис инстинктивно попыталась вырваться, но тщетно. Во взгляде Джо не было враждебности, лишь искреннее участие, однако пальцы его сильно, до боли, сжимали ее руку.
- Предыдущая
- 32/53
- Следующая
