Чужой - Бенцони Жюльетта - Страница 41

• Предыдущая
• 41/78
• Следующая

У Гийома от волнения пересохло в горле и слезы выступили на глазах. Этот образ как бы повернул время вспять. Это было то недостающее звено, которого не могло себе представить его воображение в последние годы. Это была леди Астуэл, знатная дама, очень еще красивая, но очень хрупкая и даже немного болезненная. Она не была уже беззаботной и сияющей хозяйкой дома в Овеньере, которая всеми клетками своего тела впитывала любовь, но и не та бледная тень женщины, которую он увидел в ее последний час. На портрете болезнь уже наложила печать на ее прелестное лицо.

Артур оставался стоять на коленях, и из его широко открытых глаз катились слезы, взволновавшие Гийома. Нагнувшись над ним, он поднял мальчика и прижал к себе, устремив на племянницу жесткий взгляд:

– Мне кажется, рождественский подарок должен вызывать улыбку, а не слезы. А вы как думаете?

Молодая женщина не успела ответить. Вытирая ладонью слезы, Артур воскликнул:

– Не сердитесь, отец! Лорна хотела доставить мне удовольствие, я уверен в этом, но я никогда не видел этого портрета, поэтому меня он так взволновал...

– Мне надо было об этом подумать, – глухо проговорила мисс Тримэйн, – я очень огорчена, что мой жест произвел такое тяжелое впечатление. Мы нашли его в комнате сэра Кристофера в день его смерти в начале месяца...

– Боже мой! – прошептал Гийом. – Я никогда не мог подумать, что он так скоро последует за ней!

– А он был в этом уверен. Вспомните, как он вел себя на похоронах матери! Ведь он почти радовался. А теперь вернемся к портрету. Он заказал его через два года после своей женитьбы сэру Томасу Лоуренсу, но лично для себя, как он признался мне перед смертью. И мать согласилась с тем, чтобы этот портрет его обожаемой супруги, которую он так любил, никогда ничего не прося взамен, висел только у него в комнате, только для него.

– Вы сказали, что он висел в его комнате?

– Если это можно было назвать комнатой! Монастырская келья или что-то в этом роде! Никаких ковров, никакой обивки на голых камнях стен! Кое-какая мебель, которая не подошла бы и апартаментам управляющего, но зато напротив простой дубовой кровати висел этот портрет, и все остальное исчезало. Это на нее он смотрел по вечерам, перед тем как уснуть – пока он еще мог спать! – и на нее бросал первый взгляд, просыпаясь утром.

Артур вдруг вырвался из объятий отца, бросился к сестре и обнял ее.

– О, Лорна, как мне благодарить вас за то, что вы привезли мне этот портрет? Ведь вы могли оставить его у себя! Это произведение знаменитого художника!

– Вы ошибаетесь, Артур. Я просто доставила его вам. Вам его подарил сэр Кристофер. Он отдал его мне для вас перед смертью...

С благоговением он взял портрет, который так и стоял прислоненным к ножке стола, и поставил его у зеркала, чтобы получше рассмотреть его.

– Какая она была красивая, – во вздохом сказал он. – Вы очень на нее похожи, Лорна!..

– У нее были ангельские глаза и волосы. У меня все иначе, и это хорошо. А теперь, месье, я очень хотела бы, чтобы занялись усталой путешественницей.

Говоря это, она уселась у огня, грациозно расправив на своих длинных стройных ногах мягкие складки своего платья. В этот момент в салон вошла Элизабет в сопровождении Валентина, который нес поднос с серебряным прибором.

– Вот и чай! – объявила она. – Надеюсь, что он придется вам по вкусу, мадам, и что...

Она не закончила фразу, так велико было ее удивление. Она увидела портрет, перед которым застыл Артур, и ее серые глаза стали почти черными. Ее взгляд перебегал с портрета на кузину, эту занесенную вечерним ветром нежданную гостью, которую она все больше и больше боялась. Сходство было поразительным. Это, конечно, была мать этой женщины. Ее вторжение в их дом не сулило ничего хорошего.

Борясь против непреодолимого желания схватить этот портрет и выбросить его вон, а за ним и прекрасную Лорну, Элизабет глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться. Уверенным тоном она отдала распоряжения молодому слуге, как надо сервировать стол, и подошла к Артуру. Он обернулся и улыбнулся ей:

– Вот моя мама! – сказал он, как во сне. – Правда, она красивая?

Сердце Элизабет сжалось. Ни за что на свете она не хотела бы обидеть своего младшего брата, свалившегося с неба, который стал ей так дорог. С другой стороны, отрицать красоту покойной было бы тоже детской глупостью. Она взяла под руку Артура и проговорила:

– Мало сказать! Я уверена, что в жизни она была еще прекрасней! Это замечательный подарок, ты теперь будешь чувствовать себя не таким оторванным. Я скажу Потантену, чтобы его повесили в твоей комнате. И она всегда будет рядом с тобой.

Артур радостно обнял ее. А Лорна, отставив чашку с чаем, который она медленно смаковала, как-то небрежно заметила:

– Разве это так срочно? Это, напоминаю, произведение большого художника, и оно не нарушит гармонии этого салона. Я думаю, многие были бы горды повесить его на почетном месте, а не в глубине спальни...

Это был явный вызов, и опытная женщина отбила бы этот удар шпаги острым словцом или какой-нибудь уловкой, но Элизабет была слишком молода и не искушена в салонных тонкостях.

– Не понимаю, почему он будет хуже выглядеть в комнате сына этой женщины? Ведь вы привезли его именно ему, а не нашей семье?

– А почему бы и нет? В конце концов, дитя мое, это ведь ваша тетя.

– Может быть, но бывают родственники, которых предпочитают не афишировать. Кроме того, как вы убедились, проходя через наши парадные комнаты, у нас нигде нет портретов моей матери. Ее краткое пребывание в этом доме проходило в бурную эпоху переворотов и насилия, и у нее не было времени позировать художнику. Поэтому никто из наших друзей не поймет, почему леди Астуэл властвует в салонах мадам Тремэн. Если вы этого не понимаете, мне очень жаль вас, но знайте, что я этого не потерплю! А теперь доброй ночи, мадам!

Девушка слегка кивнула головой и вышла из комнаты под смех прекрасной англичанки. До нее долетели ее слова, прежде чем она закрыла за собой дверь:

– Какой импульсивный ребенок! Я никак не ожидала такой реакции! Я совсем не собиралась кого-нибудь обидеть здесь...

– Я прошу у вас прощения за ее поведение, – строго проговорил Гийом. – Но это она, как хозяйка дома, должна решать, что ставить или вешать в общих комнатах. После смерти матери этим занимается именно она, к моему глубокому удовлетворению... Во всяком случае, напомню ваши же слова: этот портрет сэр Кристофер завещал Артуру. Судя по тому, какое место он занимал в его жизни, мне кажется, он не одобрил бы, если бы мы сделали его просто украшением салона. Артур, я надеюсь, ты не обиделся на сестру за то, что...

– Нет, отец, что вы! Я все хорошо понял! Месье Брент, могу я попросить вас помочь мне отнести портрет в мою комнату?

– Ну конечно, Артур! Прошу прощения, мисс Лорна!

– А я попрошу Потантена дать мне все необходимое, чтобы повесить портрет, – сказал Адам. – Втроем мы найдем самое лучшее место для него.

Портрет унесли. Гийом и Лорна остались одни в салоне. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, как разбушевавшийся ветер раскачивает вершины деревьев. Она спокойно допивала свой чай. Выпив последнюю чашку, Лорна встала и подошла к нему.

– Мне кажется, мне здесь совсем не рады, – прошептала она с печалью в голосе, которая его тронула.

– Мне было бы неприятно, если бы у вас сложилось такое впечатление. У нас в Котантене принято оказывать честь всем, кто стучится к нам в дверь, и моя дочь знает это. Может быть, она знает и много лишнего, к чему она очень чувствительна. Постарайтесь не сердиться на нее за это. Завтра, при свете дня, все станет на свои места...

– Я сержусь не на нее, а на вас, раз вы оправдываете ее. Признаюсь, я надеялась, что вы будете рады постоянно видеть этот портрет.

Ответ прозвучал сразу же и очень резко:

– Нет. Этот образ, как вы говорите, принадлежит другой женщине, а не той, что я любил. Тот образ запечатлен у меня в душе и никогда не изгладится из моей памяти. Поэтому мне не нужен шедевр мистера Лоуренса: там изображена мать Артура, супруга сэра Кристофера, а не Мари-Дус[12]! Я должен был давно понять, что в тот день, когда она простилась со мной, уже все было кончено!..

• Предыдущая
• 41/78
• Следующая