Дочь Клодины - Лейкер Розалинда - Страница 21

• Предыдущая
• 21/91
• Следующая

— Оно ваше?

— Я купила его в Истхэмптоне. Пианино не новое, но все равно оно мне очень нравится. — Она прошла в холл, взяла кувшин с водой и наполнила ею вазу, в которую поставила цветы. — Я подала объявление в газету «Новости Истхэмптона» о том, что даю уроки игры на фортепиано, а также обучаю итальянскому языку.

Он не пошел за ней в холл, а просто прислонился плечом к двери.

— Вы не упомянули о том, что музицируете, когда были на приеме в особняке.

— Никто не мог бы сравниться с Джорджем Холлэндом, который к тому же знал все песни, — пояснила Люси, возвращаясь с цветами и закрывая за собой дверь. Она поставила вазу на письменный стол и, стоя к гостю спиной, еще раз нежно прикоснулась к цветам.

— Я должна сказать вам, что полностью несу ответственность за то, что произошло прошлым вечером и что случилось с мистером Волли.

— Я предполагал, что вы так скажете, но вспомните: он обвинил именно вас. — Голос Ричарда выражал досаду и недовольство. — Мерзавец! Мне следовало бы забить его до полусмерти.

Она повернулась, чтобы увидеть его лицо, внезапно напряглась, не зная, как он отреагирует на то, что она собирается ему сказать.

— Я знала, что во время игры кто-то жульничает, и специально стала подтасовывать карты, чтобы прекратить этот обман.

Он нахмурился, недоверчиво на нее посмотрев, затем пальцами убрал со лба светлые волосы.

— Вы? Но откуда вы знаете, как подтасовывать карты?

— Мой покойный муж научил меня.

— Боже!

— Стефано любил играть в карты. Не было ничего, что бы он о них не знал. У него даже была коллекция карт четырнадцатого века, карты Таро, привезенные из Ломбардии, у него дома насчитывалось около ста колод карт, некоторые были так красиво расписаны, что напоминали произведения искусства. А на других были изображены забавные смешные рисунки. Ничто не занимало его больше, чем жульничество при игре, и с каждым годом он только повышал свой профессионализм, поэтому стал придумывать разные способы, чтобы препятствовать махинациям мошенников. И только глупость и страх заставляли их проговариваться, как и сделал мистер Волли. Зная, что кто-то разоблачил их, они начинают паниковать, вместо того чтобы сидеть тихо и молча переживать материальную потерю, которую можно было бы компенсировать в другой день. — Люси подняла одну руку и затем опустила. — Я была ученицей Стефано, и в вашем доме применила то мастерство, которому научил меня он.

— Вот черт! — Ричард высоко вскинул голову, показывая свое удивление. — Вы самая поразительная женщина, которую я когда-либо встречал.

— Вы не сердитесь на меня? — Облегчение наполнило все ее тело.

— Сержусь на вас? Боже мой, конечно нет! — Смеясь, он специально ударил кулаком по своей ладони. — Я только поражен, насколько спокойно вы все это провернули. Если бы вы не вывели его на чистую воду, неизвестно, сколько еще времени он водил бы нас за нос. — Он одобрительно посмотрел на нее, их глаза встретились. — Я понимаю, что вам понадобилось больше храбрости, чтобы рассказать мне об этом, нежели чтобы разоблачить парня. Я прав?

Она сдержанно улыбнулась.

— Правы. Вы очень разумный человек. Как вы думаете, что скажет ваша сестра?

— Я не собираюсь рассказывать ей, полагаю, это будет нашим общим секретом. И незачем всему миру знать о вашем таланте, в любом случае Донна не захочет снова говорить про произошедшее.

Она сильно прикусила губу.

— Об этом знает Джош Бартон.

— Он знает? Ну, он преследует свои цели, я в этом уверен.

Ричард потянулся к Люси и взял ее руку в свою.

— Сыграйте что-нибудь для меня. Я уверен, что ваши нежные ручки играют на фортепиано так же превосходно, как и манипулируют картами.

— Что бы вы хотели послушать? — спросила она, высвобождая пальцы из его руки.

— Что угодно, что вам самой нравится.

Энергично он подошел к инструменту и отодвинул для нее круглый высокий стул. Затем достал из кармана коробок со спичками и зажег свечи, стоявшие на фортепиано в подсвечниках, чтобы еще больше вдохновить ее.

— Вот, теперь все готово.

Она села к фортепиано, осознавая, что Ричард полностью поглощен ею, и спустя несколько минут забыла обо всем, кроме музыки, которая была такой спокойной, что создавала состояние безмятежности, нежно одурманивая сознание как Люси, так и ее слушателя. Он сидел на диване, облокотившись на подлокотник, и смотрел на нее так же внимательно, как и слушал. Никогда снова он не сможет слушать отрывок из Мендельсона, одновременно не вспоминая ее профиль, купающийся в полумраке, ее рыжевато-золотые волосы, освещаемые светом свечей, и легкое порхание ее рук на клавишах. Она не была похожа ни на одну женщину, которую он когда-либо знал. Она была окружена таинственной атмосферой, в которую он хотел окунуться, чтобы разгадать все ее секреты и узнать о ней все, познать ее душу и тело. Люси была настоящим сокровищем, не сравнимым с любым богатством мира, и он был готов идти за ней на край света, пока, в конце концов, она не станет частью его. Музыка, которую она исполняла, словно эхо отражала его чувства.

Она доиграла финальные аккорды, казалось, что они застыли в воздухе; когда Люси убрала руки с клавиш и положила на колени, она повернула голову и посмотрела на Ричарда. Он не мог выдавить ни слова. В его сердце было столько любви к ней, что она буквально переполняла его. Внезапно Ричард поднялся с дивана и, до того как ей удалось встать, заключил ее в свои объятия. В тот момент, когда она приподнялась со стула, он крепко прижался своими губами к ее губам, сгорая от страсти.

Его страстный поцелуй застал ее врасплох. Тотчас она яростно стала вырываться из его объятий, отстранила губы от его рта, и он понял, что она была неподатливой и непреклонной; ее тело сильно дрожало, казалось, что она могла упасть в обморок, если бы он продолжал держать ее в своих руках.

— Отпустите меня, — в отчаянии прошептала она, все еще отвернувшись от него, изогнув длинную белую шею. — Прошу вас.

Только из-за сильной любви к ней он обратил внимание на ее просьбу, несмотря на то что его разум уже не мог контролировать сильное желание, но Ричард ослабил свои объятия и отошел. Люси протянула руку к пианино, чтобы не упасть. И только потом, казалось, пришла в себя. Она тяжело дышала и стояла, отвернув от него лицо, но он видел, что она закрыла глаза, а свет, исходивший от свечи, играл бликами на ее щеке.

— Теперь я должен спросить у вас, сердитесь ли вы на меня, — тоскливо произнес он.

Его намерение было искренним, он просто хотел ухаживать за Люси, он желал, чтобы она была полностью уверена в том, что он не относится к тем людям, которые рассматривают привлекательных вдов как подходящий вариант для игр и забав, а сейчас сам попал в неприятную ситуацию. Во всяком случае, он сделает все, чтобы сохранить их дружбу и не потерять ее.

— Простите меня. Музыка совершенно вскружила мне голову и лишила рассудка. Это ведь был просто один поцелуй. Но этот поцелуй был дружеским.

Он не надеялся на то, что она поверит в его извинения, но в своих словах он как бы протягивал ей оливковую ветвь как символ мира, которую она могла принять или отвергнуть, и тогда он сможет понять, разрешилась ситуация или нет. Казалось, она прикладывала все усилия, чтобы сохранить хладнокровие и невозмутимость, но ее зрачки так сильно расширились, что в глазах читалось мучение, хотя ей и удалось выдавить из себя легкую улыбку, произнеся первые слова.

— Никогда раньше музыка, которую я исполняла, не вызывала страсти. — Люси отошла от фортепиано и поправила прядь волос, выбившуюся из прически. — Я не злюсь на вас, как и вы не злились на меня, когда узнали про махинации с картами. И если этот случай больше не повторится и вы докажете мне свою истинную дружбу, то наши отношения продолжатся, если, — она повторила это слово, чтобы заострить его внимание на том, что она собиралась сказать, — если вы дадите мне слово не позволять себе больше таких вольностей.

• Предыдущая
• 21/91
• Следующая