Дорога в Омаху - Ладлэм Роберт - Страница 49

• Предыдущая
• 49/158
• Следующая

– Агенты федерального правительства по распоряжению из Вашингтона попросту сожгли неугодную верхам документацию.

– Это, господин адвокат, довольно серьезное обвинение, даже если и прошло с тех пор восемьдесят лет. На чем же основано данное умозаключение?

– Банк взломали примерно в полночь. Прихватив с собою всю имевшуюся там наличность и драгоценности, грабители бесследно исчезли. Однако перед тем, как бежать с места преступления, они почему-то решили поджечь здание, что более чем странно, поскольку пожар неизбежно должен был разбудить жителей города, а это уж, казалось бы, никак не соответствовало интересам лиходеев.

– Да, это действительно довольно странно, но нельзя сказать, чтобы такого никогда не случалось. Патологические личности, мистер Дивероу, не столь уж редкое явление, а ненависть к банкам имеет свою весьма длительную историю.

– Согласен с вами. Но, как было установлено в ходе следствия, пожар начался с подвала, где хранились папки с документами. Бумаги в комнатах, перед тем как поджечь их, разбросали по всему полу и облили керосином, что не может не вызывать серьезных подозрений, не правда ли? Если бы даже здание и удалось вдруг спасти от огня, то уж содержимое этих комнат сгорело бы наверняка. И еще один знаменательный факт: дело было моментально закрыто, а поиски виновных прекращены, практически и не начавшись. Правда, в официальном заявлении говорилось, будто их видели где-то в Южной Америке. Что же касается Кассиди и Сандансе, в те дни единственных известных в США взломщиков банков, то они, понятно, заявили, что сроду не бывали в Омахе. Разумеется, излагая стародавние события, я был предельно краток, как выразился бы мой работодатель.

– То, что я услышала, звучит чертовски убедительно! – Прелестная индианка-юрист несколько раз резко тряхнула головой. – И все же судебный процесс не должен состояться, вы понимаете это?

– Не уверен, что его можно предотвратить, – ответил Сэм.

– Почему? Для этого достаточно лишь, чтобы пресловутый генерал Хаукинз, столь искусно сеющий раздоры, забрал назад свой иск! Поверьте, суд любит, когда поступают так, в чем успел уже убедиться на собственном опыте мой брат, шастая по тамошним коридорам.

– Ваш брат – это тот самый?..

– Что значит – «тот самый»?

– Ну тот самый юный удалец из племени, что работал у Мака, но не сдал экзаменов и поэтому не был принят в коллегию адвокатов.

– Это он-то не сдал экзаменов! Да будет вам известно, что мой маленький брат… что мой брат получил по их итогам наивысшую оценку!

– Я тоже!

– Выходит, что вы оба скроены из одной и той же сумасшедшей ткани, – произнесла Редуинг без всякого энтузиазма, как бы нехотя признавая объективную данность.

– Так я его напоминаю вам? Именно это вы имели в виду?

– Вот что, адвокат: этот ваш генерал Хаукинз – будь он проклят тысячу раз! – нашел в его лице еще одного Сэмюела Дивероу для новой своей умопомрачительной шалости.

– Ваш брат служил в армии?

– Нет, он был в резервации, однако, видимо, не в той, в какой следовало… Но вернемся к безумному генералу.

– А вы знаете, в армии его так и звали – «безумным».

– И неудивительно! – откликнулась Дженнифер и полезла в сумочку.

– Должен заметить, адвокат, – сказал Дивероу, когда Редуинг вытащила пачку сигарет, – борьбу с вредными привычками вы начали, как надо: пара затяжек – и сигарета в сторону. Видать, я помог вам все же.

– Оставьте меня в покое! Я не желаю обсуждать ни операции на вашем мозге, ни моих слабостей. Все, что интересует меня в данный момент, – это Хаукинз с его обращением в Верховный суд и имеющиеся у нас возможности помешать слушанию дела.

– По правде говоря, с юридической точки зрения вами допущена неточность: для признания какого-либо документа обращением требуется соответствующее решение суда, как наблюдается это, например, при рассмотрении апелляций…

– Не смейте пересказывать мне законы, вы, обмоченные штаны!

– Это был кофе, – вы ведь сами согласились с этим, – и к тому же я сменил брюки.

– Перед нами пример обращения в приемлемом и в юриспруденции широком значении этого слова. Цель его – исправить допущенную ранее несправедливость… – констатировала Редуинг излишне запальчиво.

– По отношению к моим брюкам?

– Нет же, идиот, речь идет все о том же проклятом исковом заявлении!

– В таком случае у вас с Маком нет никаких расхождений во взглядах по данному вопросу. Раз вы столь серьезно отнеслись ко всему, что я только что рассказал, то это значит, что вами признается факт совершения преступления против вашего народа. Не считаете ли вы, что несправедливость должна быть исправлена?

– На чьей вы стороне? – спросила прелестная представительница коренного населения Америки.

– Сейчас я – поверенный самого дьявола, вынужденный в силу обстоятельств подавлять свои естественные устремления. Ну а теперь скажите, что вы думаете обо всем этом?

– Как вы не поймете: то, что я думаю, не имеет никакого значения! Я боюсь за свой народ и не хочу, чтобы ему причинили вред… Будем реалистами, Дивероу. Малочисленное индейское племя – и вдруг выступает против такой могущественной государственной организации, как командование стратегической авиации… Как вы полагаете, сколько времени удалось бы нам продержаться? Что же касается конечного результата, то его легко предугадать. Хотя вариантов расправы с нами может быть несколько, методика будет одна: принятие соответствующих законов, провозглашение занимаемой нами земли особо важной в стратегическом отношении территорией, расселение нашего народа по разным местам, а в итоге – экономический и расовый геноцид. Подобное уже не раз бывало в нашей истории.

– И все же не стоит ли выступить против несправедливости? – произнес Сэм с бесстрастным выражением лица. – Хотя бы где-нибудь?

– В теоретическом плане я допускаю возможность борьбы, и к тому же активной, за торжество справедливости. Но не в данном случае. Наш народ не испытывает особых страданий. У моих соплеменников есть земля, где они живут. Правительство выделяет им приличные субсидии, которые с моей легкой руки превращаются в высокоприбыльные инвестиции. И вдруг ни с того, ни с сего ввергнуть их в болото законодательного насилия – именно насилия! Я не могу допустить такого.

– Мак с вами не согласится. Он оригинал: насилие не претит ему, он воспринимает его как должное. А теперь, мисс Редуинг, я готов побеседовать с вами о своей затерроризированной персоне и о величайшем юристе, как подозреваю, которого я когда-либо встречал, – и о моем работодателе, некоем Ароне Пинкусе. Хотя и боюсь, что при этом выявятся кое-какие несоответствия в наших взглядах. Видите ли, приступив к рассмотрению этого дела, мы перестаем уже быть частными лицами и независимо от нашего желания становимся представителями судебной системы. А из этого обстоятельства, вполне естественно, проистекает следующее: узнав о совершении тягчайшего преступления, мы не вправе бездействовать, поскольку подобное поведение несовместимо с нашими представлениями о долге. И ни в коем случае не поступим так, если мы и впрямь юристы, каковыми считаем себя. Вот это-то и имел в виду Арон, когда он сказал мне, что мы оба должны сейчас принять важнейшее решение в своей жизни и к тому же совершенно самостоятельно, не советуясь друг с другом. В общем, мы оказались перед выбором: пройти ли мимо ставшего известным нам вопиющего факта или бороться за правду, что, разумеется, загубит нашу карьеру, но преисполнит нас сознанием того, что мы не поступились своей совестью.

Дженнифер Редуинг не сводила с Сэма широко раскрытых глаз. Потом, глотнув несколько раз, заговорила срывающимся от волнения голосом:

– Вы женитесь на мне, мистер Дивероу?.. Нет, я не это хотела сказать!.. Ну как сами вы объяснили в лифте… просто сорвалось с языка!.. Оговорилась я!

– Ничего страшного, мисс… мисс… Какое у вас первое имя?.. И, что бы там ни было, это я сослался первым на дурацкую оговорку…

• Предыдущая
• 49/158
• Следующая