Жаркое лето в Берлине - Кьюсак Димфна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/61
• Следующая

Джой с удивлением слушала ее, и ей казалось, что долгие годы отсутствия Стивена были зачеркнуты в одно мгновение.

Стивен стоял у двери, ведущей в сад. Услышав их голоса, он обернулся.

— Скажи, что ты чувствуешь, вернувшись домой? — спросила его Джой.

— Просто не могу поверить, ничего не изменилось.

Лицо Берты помрачнело.

— Это не так!

И, резко повернувшись, она вышла из комнаты.

Обняв Джой, Стивен прильнул к ее губам, словно они долгое время были в разлуке.

— Прости, я оставил тебя одну.

— Извиняться не в чем, мой милый! Первое время мы с Энн будем невидимками. Ты только посмотри на все это! Я чувствую себя кинозвездой.

Он нехотя обернулся, обвел глазами комнату с широким ложем, составленным из двух кроватей, с валиками в изголовье и ногах, покрытым перинами на гагачьем пуху, с пододеяльниками в тончайших кружевах. Все было основательным, массивным. Огромный гардероб. Громоздкий туалетный стол. Энн бегала по комнате, рассматривая вещи.

— О мамми! — воскликнула она. — Смотри, какое тут все страшно большое!

Слова ее как нельзя лучше выразили чувства Джой. Массивная мебель действовала подавляюще. Она была так не похожа на легкую современную мебель в их собственном доме. Но сказать это Джой остерегалась, зная, что Зин имеет обыкновение повторять ее слова. Она лишь заметила:

— Здесь очень красиво, дорогая. А теперь марш в ванную комнату и вымой руки, а мне надо навести красоту!

Джой взяла Стивена за руку.

— Посмотри! Наша собственная гостиная. Разве это не мило!

— Вот те на! Они пробили дверь! — воскликнул Стивен, не веря своим глазам.

— Да, Берта мне уже сказала об этом.

Они не спеша перешли в гостиную. — Не правда ли, здесь красиво? — спросила Джой. — Меня немного подавляет спальня. Но эта гостиная с изящными стульями тонкой работы, столы, китайская горка, в которой расставлен лучший сервиз матери…

— Да, здесь все вещи принадлежат матери, — задумчиво произнес Стивен. — Их, должно быть, привезли из Мюнхена. Они куплены еще в Вене ее отцом для бабушки. Помню и эти ковры. Вот этот персидский ковер — большая ценность.

— Да, здесь все напоминает ее. Я так живо представляю твою мать в этой обстановке. На всем лежит печать изысканности. А взгляни в сад, какая масса сирени! Как тут чудесно, не правда ли?

Стивен взглянул на липу, нависшую ветвями над балконом.

— Мое любимое дерево, — мечтательно произнес он. — Еще мальчишкой я часто лежал под ним в шезлонге после перенесенного ревматизма, а мама обычно читала мне.

При упоминании о матери Джой спросила:

— Стивен, а как же ее здоровье? Она страшно хрупкая с виду. Действительно ли она так больна, как писала Берта?

— Не знаю. Мама говорит, что чувствует себя хорошо. А с Бертой поговорить мне еще не удалось.

— Не волнуйся, мой милый, — сказала она, ласково взяв его под руку. — Скоро мы все узнаем. Я уверена, что твой приезд лучшее для нее лекарство.

И она удивилась, почему он вздохнул.

Послышался звучный, эхом пронесшийся по всему дому удар гонга.

Стивен вздрогнул.

— Сейчас же идем вниз, — сказал он резко. — Отец не терпит, когда опаздывают к столу.

— Неужели? — засмеялась Джой, когда он буквально вытащил ее из комнаты. — Ты говоришь так, будто ты снова мальчик. О, если б ты так же бежал обедать, когда я тебя зову, а не отговаривался бы всегда какой-нибудь срочной работой.

— Негативная реакция против детской покорности. И заметь, в гонг бьют, как только отец сядет за стол и подаст сигнал.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу.

— Ну это просто из рук вон! Неужели никто не говорил ему об этом?

— Никто, — смеясь, сказал Стивен и поцеловал ее. — Вот научись говорить по-немецки и сама скажи ему об этом!

— О нет! Только не в этом доме. Знаешь, Берта уверена, что ты должен помнить, что обед подают в половине первого! Очень мило, не правда ли?

— Рад, что тебе нравится, — не без иронии произнес Стивен.

Рука об руку они сошли вниз; впереди них прыгала со ступеньки на ступеньку Энн и, оборачиваясь, несмело спрашивала:

— А можно в этом доме маленьким девочкам съезжать вниз по перилам?

— Нельзя! — строго ответил Стивен.

«Я тут совсем не ко двору», — подумала Джой, глядя на свое изображение в зеркале. Дорожный костюм из зеленого твида был вполне уместен, но темные волосы, подстриженные по последней моде, и загорелое лицо в здешней обстановке придавали ей чересчур экстравагантный вид.

С портрета, висевшего в холле, прямо на нее смотрели мрачные глаза предка, и ее пронзила мысль: «Он знает, я здесь не ко двору!»

В дверях столовой Джой от удивления остановилась; ей показалось, что перед ней не современная столовая, а сцена из какой-нибудь старинной пьесы.

Посреди большой обшитой дубовой панелью комнаты, во главе стола, вокруг которого были расставлены стулья с высокими спинками в готическом стиле с фамильными гербами, восседал отец.

Был полдень. Однако в гранях хрусталя и на столовом серебре преломлялись огни зажженной вычурной люстры.

Слуга, облаченный в форму, чинно стоял у массивного с богатой резьбой буфета, и две вышколенные горничные с безразличными лицами, в белых передниках и наколках ожидали приказаний. Да! Все это напоминало скорее сцену из какой-то далеко не современной пьесы.

Чопорность обстановки и подавляла ее и вместе с тем смешила, но все же Джой поняла теперь, почему у Стивена сохранилось почтительное отношение к семейной трапезе, внушенное ему с детства.

Ганс предложил матери стул. Отец сидел в позе человека, который всю жизнь привык ждать.

Джой пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться и не выказать, как возмущает ее это слепое потворство семьи причудам хозяина дома.

Но Энн принимала все как должное: в доме праздник!

Оглядев стол, она спросила:

— У кого-нибудь день рождения, бабушка?

Никто не ответил. Жестом героя старинного фильма отец указал Стивену на стул по его правую руку, а Джой на стул налево от себя, проронив: «Mahlzeit»[4], на что Стивен ответил «Mahlzeit». Произошло замешательство: Энн забралась на стул возле Джой. Помедлив, Берта сказала что-то горничным и затем села на другое место. Ганс сел рядом с Энн. Судя по происшедшей суматохе, тщательно подготовленная церемония обеда явно шла вкривь и вкось! Вернувшись, горничная поставила перед Бертой дополнительный прибор. Другая поднесла подушку для Энн. Когда Джой поблагодарила ее, Берта пояснила:

— Нам не пришло в голову, что Энн уже взрослая и может обедать с нами. Шарлотта накрыла для нее стол в старой детской комнате.

— О, вам не стоило беспокоиться, — сказала Джой. — Энн с малых лет обедает со взрослыми.

— Мы с Патрицией всегда обедаем с мамой и папой, — поспешила подтвердить Энн. — Патриция еще маленькая и часто проливает на скатерть, а я большая и скатерть не пачкаю. — Поймав взгляд матери, она добавила: — Иногда и я проливаю, но зато умею резать мясо ножом!

— Очень похвально, Анна! — Тон Берты отнюдь не соответствовал ее похвале.

Слуга разливал вино.

— Мамми! — громко прошептала Энн. — Сказать ей, что меня зовут Энн, а не Анна?

— Мы будем звать ее Анна, — сказала Берта, как бы тем самым разрешив спор.

— Меня тоже зовут Анной, — шепнула заговорщически мать Стивена.

Стивен, желая предостеречь Джой, посмотрел на нее. И она вдруг поняла: Берта смотрит на девочку, чтобы заставить ее замолчать, отец нервно крутит кольцо от салфетки, призывая к вниманию.

Джой пожала ручку Энн — знак, известный обеим, — и Энн замолкла, переводя недоумевающий взгляд с одного лица на другое.

Отец произнес приветственный тост, и все присутствующие подняли бокалы. Опорожнив бокал, старик поставил его на стол и снова заговорил.

Переводила Берта.

— Отец просит извинить нашего старшего брата Хорста. Он находится сейчас в Каире по заданию правительства и поэтому лишен удовольствия приветствовать вас сегодня.

• Предыдущая
• 7/61
• Следующая